Рассказы Ильфа и Петрова: Высокое чувство |
НА ГЛАВНУЮ | |
|
Илья Ильф и Евгений Петров: Высокое чувство и другие рассказы юмористические и сатирические, писателей Ильфа и Петрова Высокое чувство Не обязательно влюбляться весною. Влюбляться можно в любое время года. В светлый январский день, когда галки, поскользнувшись на обледенелых карнизах, неуклюже слетают на мостовую, – в такой день начальница легкой кавалерии Варя Пчелкина со спешившимися кавалеристами произвела налет на финансово-счетный отдел. – А! Кавалеристы! – с подогретой радостью воскликнул заведующий финансами. – Налетайте! Милости просим! Звеня невидимыми миру шпорами, легкая кавалерия рассыпалась по отделу. Варе Пчелкиной достался стол рядового служащего товарища Лжедмитриева. Сам рядовой служащий, лицо которого стало бледным, как сметана, трусливо переглянулся с сослуживцами и принялся давать объяснения. Послышались слова: «Контокоррентный счет», «сальдо в нашу пользу», «подбить итоги» и «мемориальный ордер». – Так, значит, в нашу пользу? – с предельной суровостью спросила Пчелкина. – Да. Сальдо в пашу пользу, – вежливо ответил Лжедмитриев. И хотя все оказалось в порядке, начальница легкой кавалерии отошла от стола товарища Лжедмитриева с каким-то смутным чувством. Часа полтора Пчелкина перетряхивала бумаги другого рядового служащего, а потом, повинуясь движению сердца, вернулась к столу Лжедмитриева. Лжедмитриев опешил. – Давайте еще подзаймемся, – сказала Варя дрогнувшим голосом. – Так вы говорите, что сальдо в нашу пользу? – В нашу! Тем не менее товарищ Пчелкина вторично произвела полную проверку работы товарища Лжедмитриева. «Придирается, – взволнованно думал служащий, – закопать хочет!» Всю ночь начальница легкой кавалерии нежно думала о работниках финансово-счетного отдела, – в частности, о товарище Лжедмитриеве. Утром по чистой случайности она проходила мимо комнаты счетработников. В открытую дверь она увидела Лжедмитриева. Он держал в руке огромный бутерброд и чему-то добродушно смеялся. «Все кончено, – подумала Варя Пчелкина. – Люблю!» Она быстро побежала в штаб, захватила для приличия двух кавалеристов и совершила на Лжедмитриева третий налет. Бутерброд выпал изо рта рядового служащего. Проверка шла целый час. Начальница задавала путаные вопросы и подолгу глядела в перекошенное от страха, но сохранившее еще следы вчерашней красоты лицо Лжедмитриева. «Он волнуется, – думала Варя, – только любовь может вызвать такую бледность». – А скажите, товарищ, – спрашивала она робко, – не числится ли за сотрудниками авансовой задолженности? – Не числится, – угрюмо отвечал Лжедмитриев. – То есть числится, конечно. Там, в книге, написано. После пятого налета Варя Пчелкина бродила по штабу и выпытывала у сокавалеристов их мнение о Лжедмитриеве. – Парень он ничего, – говорили кавалеристы, – довольно крепкий. Но, в общем, слабый парень. Общественной работы не ведет. – Да, да, – бормотала Варя, – не ведет, ох, не ведет. В это время вокруг Лжедмитриева стояли сослуживцы и обсуждали создавшееся положение. – Плохи твои, дела, Ваня, – говорил старый кассир Петров-Сбытов, – статочное ли дело – пять налетов на одного человека. Я бы на твоем месте с ума сошел. Может быть, у тебя неполадки? – Что вы, Павел Иванович, у меня в книгах ажур. – Ажура теперь недостаточно, – наставительно сказал Петров-Сбытов, – теперь общественную работу вести надо. А какая твоя общественная работа? Будильник выиграл на пионерской лотерее – и всё. Этого, брат, недостаточно. Исправься, пока не поздно. Статью напиши в стенгазету. В кружок запишись какой-нибудь. После восьмого налета Лжедмитриев написал в стенгазету статейку – «О необходимости проведения нового быта». После десятого он записался в кружок Осоавиахима и по вечерам хаживал в противогазовой маске. После двенадцатого занялся физкультурой и выпустил на волю свою канарейку, каковая замерзла на лету, ввиду того что любовь поразила сердце начальницы легкой кавалерии, как мы уже говорили, в январе месяце, и наблюдалось резкое понижение температуры. Он приобрел славу лучшего общественника. Однако налеты продолжались. Лжедмитриев чувствовал себя прескверно. Варя заходила в отдел каждое утро, вяло перебирала бумаги, но никак не решалась сказать о свой любви. И вот, не то на девятнадцатом, не то на двадцатом налете, наступило объяснение. – То, что я хочу вам сообщить, – сказала Пчелкина, – вероятно, вас удивит. – У меня ажур, – тускло заметил Лжедмитриев и привычным движением вытащил книгу личных счетов. – Да, да, покажите, – оживилась Варя, – вы знаете, я о вас много думаю. В последнее время для меня все стало ясным. – Конечно, ясным, – сказал Лжедмитриев, зверея. – Посмотрите книги! Картинка! Ажур! – Я теперь совсем не сплю по ночам, – пробормотала Варя. – А я разве сплю? – с горечью вопросил Лжедмитриев. – Со времени первого налета я глаз не сомкнул. – Да? Правда? – Честное слово. – Я так рада! Так рада! – Не понимаю, чему вы радуетесь! – с удивлением сказал Лжедмитриев. – Человек погибает, а вы радуетесь! – Уже во время первого налета я почувствовала, что вы меня любите! – Я? Вас? – Ну, да, глупенький. – Я? Вас? Н-нет. – Не любите? – Ей-богу, не люблю. Ни капельки. Несколько минут Пчелкина молчала. Потом поднялась и ушла. Налеты совершенно прекратились, но Лжедмитриев так втянулся в общественную работу, что по-прежнему остался лучшим общественником. Вот как преображает человека любовь, даже неразделенная. 1930 Гибельное опровержение – Кто написал эту порочащую меня заметку? – спросил Арест Павлович. Он заговорил с теми дерзкими интонациями в голосе, какие присущи у нас только некоторым начальникам и людям свободных профессий (извозчикам, зубоврачам и театральным барышникам). – Я не могу допустить подрыва моего авторитета. Это возмутительно! И он махнул рукою в сторону стенгазеты «Под копирку». Там, под рисунком, изображавшим голого волосатого человека в автомобиле, были помещены стихи: Мочалкой по черепу В двенадцать часов по утрам Со стула встает наш директор, И в баню стремится он сам В казенной машине при этом, Он любит казенный бензин И труд сверхурочный шофера, И жаждет он легкого пару, Но мы поддадим ему жару. Стихи были подписаны странным псевдонимом – Антихрист. – Кто это Антихрист? – добивался Арест Павлович, заглядывая в глаза редактора стенгазеты – человека с толстым плаксивым лицом и жалобной улыбкой. – Я считаю ваш вопрос не этичным, – ответил редактор, страдальчески кривя апельсиновое лицо. – Вы не имеете права добиваться раскрытия псевдонима. Все наши стенкоры: Антихрист, и Венера, и Винтик, и Форсунка – все они для вас не более как Венера, Форсунка, Винтик и Антихрист. А фамилии тут ни при чем. Арест Павлович испугался. – Вы, товарищ Укусихин, не подумайте, что я с целью зажима самокритики. У меня и в мыслях не было. Но заметка товарища Антихриста насквозь лжива. Ведь не возражаю же я против заметки товарища Венеры, который совершенно правильно пишет о плохой постановке работы кружка балалаечников. А вот товарищ Антихрист мне подозрителен. И псевдоним у него какой-то церковный. Смотрите, не есть ли это равнение на узкие места? Не развязывают ли подобные выступления мелкобуржуазную стихию? – Стихию? – спросил Укусихин. – Нет. Стихию не развязывают. – Но ведь заметка полна клеветы! – завизжал Арест Павлович. – А вы напишите опровержение. Если будет деловое опровержение – мы напечатаем. – И конечно, напишу. Придя домой, Арест Павлович долго думал над тем, как бы похитрее составить опровержение. Отпираться было очень трудно. Наконец Ареста Павловича осенило. На другой день он передал в стенгазету опровержение: Мой ответ Антихристу Трудно отвечать на заметки, подписанные псевдонимом. Уже это одно (псевдоним) показывает, что человек не решается честно взглянуть вам в глаза и укрывается под псевдонимом. Но я не боюсь смотреть в глаза правде-матке. И вот я отвечаю на выпад скрывшегося под псевдонимом гр. Антихриста. Да будет известно гр. Антихристу и его присным, что я не только не ездил в баню на казенном автомобиле, но и вообще не был в бане с 1923 года. Я ожидал получения квартиры в жил-кооперации, где будет ванна и где я, если захочу, буду мыться без всякого разрешения со стороны скрывшегося под псевдонимом гр. Антихриста. Это опровержение было помещено в очередном номере стенгазеты «Под копирку». И в этом же номере Арест Павлович с ужасом прочел новое стихотворение Антихриста: Песнь о вещем Аресте Как ныне сбирается вещий Арест Отмстить неразумным стенкорам, Он в бане не моется вот уж шесть лет, Покрылся он грязью с позором. В заключение говорилось о том, что поход «вещего Ареста» на стенкоров никак нельзя назвать культурным походом. (Шесть лет не мылся в бане.) И тут только Арест Павлович понял, в какую бездну увлекла его страсть к опровержениям. Кто бы ему теперь поверил, что не далее как в прошлую пятницу он ездил в баню на казенном автомобиле. 1929 Довесок к букве «щ» Во вкусовом комбинате «Щи да каша» никто так ничего и не узнал о замечательном событии, происшедшем в стенах этого почтенного пищевого учреждения. Глава «Щей да каши» товарищ Аматорский, оказавшийся виновником происшедшего, засекретил все до последней степени. Не быть ему, Аматорскому, главою учреждения, если какой-нибудь злой контрольный орган пронюхает о совершившемся. У Аматорского были самые благие намерения. Хотелось ему одним взмахом определить способности своих подчиненных, выделить способных и оттеснить на низшие ступени служебной лестницы глупых и нерадивых. Но как в массе служащих отыщешь способных? Все сидят, все пишут, все в мышиных толстовках. Однажды, прогуливаясь в летнем саду «Террариум», товарищ Аматорский остановился у столика, где под табличкой «Разоблачитель чудес и суеверий, графолог И. М. Кошкин-Эриванский» сидел волосатый молодой человек в очках с сиреневыми стеклами и определял способности граждан по почерку. Помедлив некоторое время, товарищ Аматорский своим нормальным почерком написал на клочке бумаги: «Тов. Кошк. – Эриванскому. На заключение». Когда графолог получил эту бумажку, глаза его под сиреневыми стеклами засверкали. Определить характер Аматорского оказалось пустяковым делом. Через пять минут глава «Щей и каши» читал о себе такие строки: «Вы, несомненно, заведуете отделом, а вернее всего, являетесь главою большого учреждения. Особенности вашего почерка позволяют заключить, что вы обладаете блестящими организаторскими способностями и ведете ваше учреждение по пути процветания. Вам предстоит огромная будущность». – Ведь до чего верно написано! – прошептал товарищ Аматорский. – Какое тонкое знание людей! Насквозь проницает, собака. Вот кто мне нужен. Вот кто поможет мне определить способности щи-да-кашинцев! И Аматорский пригласил И. М. Кошкина-Эриванского к себе в учреждение, где задал ему работу. Кошкин должен был определить по почерку служащих, кто к чему способен. Расходы (по полтиннику за характеристику) были отнесены за счет ассигнований на рационализацию. Три дня и три ночи корпел И. М. Кошкин-Эриванский над почерками ничего не подозревавших служащих. И, совершив этот грандиозный труд, он открыл перед товарищем Аматорским книгу судеб. Все раскрылось перед начальником ЩДК. Добрый Кошкин-Эриванский никого не «закопал». Большинство служащих, по определению разоблачителя чудес и суеверий, были людьми хотя и средних способностей, но трудолюбивыми и положительными. Лишь некоторые внушали опасение («Способности к живописи», «Наклонность к стихам», «Будущность полководцев»). И один лишь самый мелкий служащий – Кипяткевич получил триумфальный отзыв. По мнению Эриванского, это был выдающийся человек. «Трудно даже представить себе, – писал Кошкин каллиграфическим почерком, – каких вершин может достигнуть данный субъект. Острый, проницательный ум, ум чисто административный характеризует этого индивидуума. Оригинальный наклон букв свидетельствует о бескорыстии. Довесок к букве „щ“ говорит о необыкновенной работоспособности, а завиток, сопровождающий букву „в“, – о воле к победе. Нельзя не ждать от этого индивидуума крупных шагов по службе». Когда Кошкин-Эриванский покидал гостеприимное ЩДК, на лестнице его догнал Кипяткевич и спросил: – Ну как? – Такое написал, – ответил Кошкин, – что пальчики оближешь. Кипяткевич вынул кошелек и честно выдал разоблачителю чудес и суеверий обусловленные пять рублей. Немедленно вслед за этим Кипяткевича позвали в кабинет самого Аматорского. Кипяткевич бежал в кабинет весело, справедливо ожидая отличия, повышения и награды. Из кабинета он вышел, шатаясь. Аматорский почему-то распек его и пообещал уволить, если он не исправится. Прочтя о гениальном индивидууме с необыкновенным довеском к букве «щ», Аматорский очень обрадовался. Наконец-то он сыскал змею, которая таилась в недрах учреждения и могла когда-нибудь занять его место. «Теперь, – сказал он самому себе, – и в отпуск можно ехать спокойно. Прищемил гада!» 1930 Юмористические рассказы Ильф и Петров |
СОДЕРЖАНИЕ:
ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 1 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 2 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 3 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 4 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 5 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 6 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 7 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 8 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 9 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 10 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 11 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 12 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 13 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 14 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 15 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 16 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 17 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 18 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 19 ИЛЬФ ПЕТРОВ рассказы 20 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 10 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 20 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 30 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 40 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 50 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 60 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 70 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 80 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 90 ДАНИИЛ ХАРМС рассказы 00 ДАНИИЛ ХАРМС анекдоты ДАНИИЛ ХАРМС о пушкине ХАРМС стихи для детей ХАРМС стихи для детей ХАРМС стихи для детей ХАРМС стихи для детей ХАРМС стихи для детей ХАРМС рассказы для детей ДАНИИЛ ХАРМС рассказы ДАНИИЛ ХАРМС рассказы ДАНИИЛ ХАРМС тексты ДАНИИЛ ХАРМС старуха ДАНИИЛ ХАРМС елизавета ДАНИИЛ ХАРМС вся проза ДАНИИЛ ХАРМС вся проза ДАНИИЛ ХАРМС вся проза ДАНИИЛ ХАРМС вся проза ДАНИИЛ ХАРМС биография |