ГЛАВНАЯ

Драгунский

Драгунский

Драгунский

Драгунский

Голявкин

Голявкин

Погодин

Погодин

Коршунов

Каминский

Антонова

Гамазкова

Тарловский

Пивоварова

Кургузов

Успенский

Успенский

Успенский

Успенский

С Бродский


Хармс рассказы детям

Зощенко для детей

рассказы школьникам

Смешные Денискины рассказы детям

Виктор Драгунский
Самые интересные Денискины рассказы

Сверху вниз, наискосок! В то лето, когда я ещё не ходил в школу, у нас во дворе был ремонт. Повсюду валялись кирпичи и доски, а посреди двора высилась огромная куча песку. И мы играли на этом песке в «разгром фашистов под Москвой», или делали куличики, или просто так играли ни во что. Нам было очень весело, и мы подружились с рабочими и даже помогали им ремонтировать дом: один раз я принёс слесарю дяде Грише полный чайник кипятку, а второй раз Алёнка показала монтёрам, где у нас чёрный ход. И мы ещё много помогали, только сейчас я уже не помню всего. А потом как-то незаметно ремонт стал заканчиваться, рабочие уходили один за другим, дядя Гриша попрощался с нами за руку, подарил мне тяжёлую железку и тоже ушёл. И вместо дяди Гриши во двор пришли три девушки. Они все были очень красиво одеты: носили мужские длинные штаны, измазанные разными красками и совершенно твёрдые. Когда эти девушки ходили, штаны на них гремели, как железо на крыше. А на головах девушки носили шапки из газет. Эти девушки были маляры и назывались: бригада. Они были очень весёлые и ловкие, любили смеяться и всегда пели песню «Ландыши, ландыши». Но я эту песню не люблю. И Алёнка. И Мишка тоже не любит. Зато мы все любили смотреть, как работают девушки-маляры и как у них всё получается складно и аккуратно. Мы знали по именам всю бригаду. Их звали Санька, Раечка и Нелли. И однажды мы к ним подошли, и тётя Саня сказала: – Ребятки, сбегайте кто-нибудь и узнайте, который час. Я сбегал, узнал и сказал: – Без пяти двенадцать, тётя Саня… Она сказала: – Шабаш, девчата! Я – в столовую! – и пошла со двора. И тётя Раечка и тётя Нелли пошли за ней обедать. А бочонок с краской оставили. И резиновый шланг тоже. Мы сразу подошли ближе и стали смотреть на тот кусочек дома, где они только сейчас красили. Было очень здорово: ровно и коричнево, с небольшой краснотой. Мишка смотрел-смотрел, потом говорит: – Интересно, а если я покачаю насос, краска пойдёт? Алёнка говорит: – Спорим, не пойдёт! Тогда я говорю: – А вот спорим, пойдёт! Тут Мишка говорит: – Не надо спорить. Сейчас я попробую. Держи, Дениска, шланг, а я покачаю. И давай качать. Раза два-три качнул, и вдруг из шланга побежала краска. Она шипела, как змея, потому что на конце у шланга была нахлобучка с дырочками, как у лейки. Только дырки были совсем маленькие, и краска шла, как одеколон в парикмахерской, чуть-чуть видно. Мишка обрадовался и как закричит: – Крась скорей! Скорей крась что-нибудь! Я сразу взял и направил шланг на чистую стенку. Краска стала брызгаться, и там сейчас же получилось светло-коричневое пятно, похожее на паука. – Ура! – закричала Алёнка. – Пошло! Пошло-поехало! – и подставила ногу под краску. Я сразу покрасил ей ногу от колена до пальцев. Тут же, прямо у нас на глазах, на ноге не стало видно ни синяков, ни царапин. Наоборот, Алёнкина нога стала гладкая, коричневая, с блеском, как новенькая кегля. Мишка кричит: – Здо́рово получается! Подставляй вторую, скорей! И Алёнка живенько подставила вторую ногу, а я моментально покрасил её сверху донизу два раза. Тогда Мишка говорит: – Люди добрые, как красиво! Ноги совсем как у настоящего индейца! Крась же её скорей! – Всю? Всю красить? С головы до пят? Тут Алёнка прямо завизжала от восторга: – Давайте, люди добрые! Красьте с головы до пят! Я буду настоящая индейка. Тогда Мишка приналёг на насос и стал качать во всю ивановскую, а я стал Алёнку поливать краской. Я замечательно её покрасил: и спину, и ноги, и руки, и плечи, и живот, и трусики. И стала она вся коричневая, только волосы белые торчат. Я спрашиваю: – Мишка, как думаешь, а волосы красить? Мишка отвечает: – Ну конечно! Крась скорей! Быстрей давай! И Алёнка торопит: – Давай-давай! И волосы давай! И уши! Я быстро закончил её красить и говорю: – Иди, Алёнка, на солнце пообсохни. Эх, что бы ещё покрасить? А Мишка: – Вон видишь, наше бельё сушится? Скорей давай крась! Ну с этим-то делом я быстро справился! Два полотенца и Мишкину рубашку я за какую-нибудь минуту так отделал, что любо-дорого смотреть было! А Мишка прямо вошёл в азарт, качает насос, как заводной. И только покрикивает: – Крась давай! Скорей давай! Вон и дверь новая на парадном, давай, давай, быстрее крась! И я перешёл на дверь. Сверху вниз! Снизу вверх! Сверху вниз, наискосок! И тут дверь вдруг раскрылась, и из неё вышел наш управдом Алексей Акимыч в белом костюме. Он прямо остолбенел. И я тоже. Мы оба были как заколдованные. Главное, я его поливаю и с испугу не могу даже догадаться отвести в сторону шланг, а только размахиваю сверху вниз, снизу вверх. А у него глаза расширились, и ему в голову не приходит отойти хоть на шаг вправо или влево… А Мишка качает и знай себе ладит своё: – Крась давай, быстрей давай! И Алёнка сбоку вытанцовывает: – Я индейка! Я индейка! Ужас! …Да, здорово нам тогда влетело. Мишка две недели бельё стирал. Алёнку мыли в семи водах со скипидаром… Алексею Акимычу купили новый костюм. А меня мама вовсе не хотела во двор пускать. Но я всё-таки вышел, и тёти Саня, Раечка и Нелли сказали: – Вырастай, Денис, побыстрей, мы тебя к себе в бригаду возьмём. Будешь маляром! И с тех пор я стараюсь расти побыстрей. Слава Ивана Козловского У меня в табеле одни пятёрки. Только по чистописанию четвёрка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы всё равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть – настоящая пятёрочная страница. Утром показал её Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера её не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю… А так у меня одни пятёрки. Только по пению тройка. Это вот как получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все хором «Во поле берёзонька стояла». Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич всё время морщился и кричал: – Тяните гласные, друзья, тяните гласные!.. Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал: – Настоящий кошачий концерт. Давайте-ка займёмся с каждым индивидуально. Это значит с каждым отдельно. И Борис Сергеевич вызвал Мишку. Мишка подошёл к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу. Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел: Как на тоненький ледок Выпал беленький снежок… Ну и смешно же пищал Мишка. Так пищит наш котёнок Мурзик. Разве ж так поют. Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся. Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятёрку и поглядел на меня. Он сказал: – Ну-ка, хохотун, выходи! Я быстро подбежал к роялю. – Ну-с, что вы будете исполнять? – вежливо спросил Борис Сергеевич. Я сказал: – Песня гражданской войны «Веди ж, Будённый, нас смелее в бой». Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил: – Играйте, пожалуйста, погромче, – сказал я. Борис Сергеевич сказал: – Тебя не будет слышно. Но я сказал: – Будет. Ещё как! Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою: Высоко в небе ясном Вьётся алый стяг… Мне очень нравится эта песня. Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьётся алый стяг. Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил: Мы мчимся на конях туда, Где виден враг! И в битве упоительной… Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице: Лавиною стремительной. Мы мчимся вперёд!.. Ура!.. Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даёшь!!! Я нажал себе кулаками на живот, вышло ещё громче, и я чуть не лопнул: Мы вррезалися в Крым! Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени. А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи… Я сказал: – Ну как? – Чудовищно! – похвалил Борис Сергеевич. – Хорошая песня, правда? – спросил я. – Хорошая, – сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза. – Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, – сказал я, – можно бы ещё погромче. – Ладно, я учту, – сказал Борис Сергеевич. – А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел немножко по-другому! – Нет, – сказал я, – я этого не заметил. Да это и не важно. Просто надо было погромче играть. – Ну что ж, – сказал Борис Сергеевич, – раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание. Как – тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку – это очень мало. Мишка тихо пел и то получил пятёрку… Я сказал: – Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я ещё громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю ещё одну песню. Когда я её дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось. – Это какая же? – спросил Борис Сергеевич. – Жалостливая, – сказал я и завёл: Я вас любил… Любовь ещё, быть может… Но Борис Сергеевич поспешно сказал: – Ну хорошо, хорошо, всё это мы обсудим в следующий раз. И тут раздался звонок. Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошёл Борис Сергеевич. – Ну, – сказал он, улыбаясь, – возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксёр, но в одном могу заверить вас абсолютно твёрдо: славы Ивана Козловского он не добьётся. Никогда! Мама ужасно покраснела и сказала: – Ну, это мы ещё увидим! А когда мы шли домой, я всё думал: «Неужели Козловский поёт громче меня?» Мотогонки по отвесной стене Ещё когда я был маленький, мне подарили трёхколёсный велосипед. И я на нём выучился ездить. Сразу сел и поехал, нисколько не боясь, как будто я всю жизнь ездил на велосипедах. Мама сказала: – Смотри, какой он способный к спорту! А папа сказал: – Сидит довольно обезьяновато… А я здорово научился ездить и довольно скоро стал делать на велосипеде разные штуки, как весёлые артисты в цирке. Например, я ездил задом наперёд или лёжа на седле и вертя педали какой угодно рукой – хочешь правой, хочешь левой; ездил боком, растопыря ноги; ездил, сидя на руле, а то зажмурясь и без рук; ездил со стаканом воды в руке. Словом, наловчился по-всякому. А потом дядя Женя отвернул у моего велосипеда одно колесо, и он стал двухколёсным, и я опять очень быстро всё заучил. И ребята во дворе стали меня называть «чемпионом мира и его окрестностей». И так я катался на своём велосипеде до тех пор, пока колени у меня не стали во время езды подниматься выше руля. Тогда я догадался, что я уже вырос из этого велосипеда, и стал думать, когда же папа купит мне настоящую машину «Школьник». И вот однажды к нам во двор въезжает велосипед. И дяденька, который на нём сидит, не крутит ногами, а велосипед трещит себе под ним, как стрекоза, и едет сам. Я ужасно удивился. Я никогда не видел, чтобы велосипед ехал сам. Мотоцикл – это другое дело, автомобиль – тоже, ракета – ясно, а велосипед? Сам? Я просто глазам своим не поверил. А этот дяденька, что на велосипеде, подъехал к Мишкиному парадному и остановился. И он оказался совсем не дяденькой, а молодым парнем. Потом он поставил велосипед около трубы и ушёл. А я остался тут же с разинутым ртом. Вдруг выходит Мишка. Он говорит: – Ну? Чего уставился? Я говорю: – Сам едет, понял? Мишка говорит: – Это нашего племянника Федьки машина. Велосипед с мотором. Федька к нам приехал по делу – чай пить. Я спрашиваю: – А трудно такой машиной управлять? – Ерунда на постном масле, – говорит Мишка. – Она заводится с пол-оборота. Один раз нажмёшь на педаль, и готово – можешь ехать. А бензину в ней на сто километров. А скорость двадцать километров за полчаса. – Ого! Вот это да! – говорю я. – Вот это машина! На такой покататься бы! Тут Мишка покачал головой: – Влетит. Федька убьёт. Голову оторвёт! – Да. Опасно, – говорю я. Но Мишка огляделся по сторонам и вдруг заявляет: – Во дворе никого нет, а ты всё-таки «чемпион мира». Садись! Я помогу разогнать машину, а ты один разок толкни педаль, и всё пойдёт как по маслу. Объедешь вокруг садика два-три круга, и мы тихонечко поставим машину на место. Федька у нас чай подолгу пьёт. По три стакана дует. Давай! – Давай! – сказал я. И Мишка стал держать велосипед, а я на него взгромоздился. Одна нога действительно доставала самым носком до края педали, зато другая висела в воздухе, как макаронина. Я этой макарониной отпихнулся от трубы, а Мишка побежал рядом и кричит: – Жми педаль, жми давай! Я постарался, съехал чуть набок с седла да как нажму на педаль. Мишка чем-то щёлкнул на руле… И вдруг машина затрещала, и я поехал! Я поехал! Сам! На педали не жму – не достаю, а только еду, соблюдаю равновесие! Это было чудесно! Ветерок засвистел у меня в ушах, всё вокруг понеслось быстро-быстро по кругу: столбик, ворота, скамеечка, грибы от дождя, песочник, качели, домоуправление, и опять столбик, ворота, скамеечка, грибы от дождя, песочник, качели, домоуправление, и опять столбик, и всё сначала, и я ехал, вцепившись в руль, а Мишка всё бежал за мной, но на третьем круге он крикнул: – Я устал! – и прислонился к столбику. А я поехал один, и мне было очень весело, и я всё ездил и воображал, что участвую в мотогонках по отвесной стене. Я видел, в парке культуры так мчалась отважная артистка… И столбик, и Мишка, и качели, и домоуправление – всё мелькало передо мной довольно долго, и всё было очень хорошо, только ногу, которая висела, как макаронина, стали немножко колоть мурашки… И ещё мне вдруг стало как-то не по себе, и ладони сразу стали мокрыми, и очень захотелось остановиться. Я доехал до Мишки и крикнул: – Хватит! Останавливай! Мишка побежал за мной и кричит: – Что? Говори громче! Я кричу: – Ты что, оглох, что ли? Но Мишка уже отстал. Тогда я проехал ещё круг и закричал: – Останови машину, Мишка! Тогда он схватился за руль, машину качнуло, он упал, а я опять поехал дальше. Гляжу, он снова встречает меня у столбика и орёт: – Тормоз! Тормоз! Я промчался мимо него и стал искать этот тормоз. Но ведь я же не знал, где он! Я стал крутить разные винтики и что-то нажимать на руле. Куда там! Никакого толку. Машина трещит себе как ни в чём не бывало, а у меня в макаронную ногу уже тысячи иголок впиваются! Я кричу: – Мишка, а где этот тормоз? А он: – Я забыл! А я: – Ты вспомни! – Ладно, вспомню, ты пока покрутись ещё немножко! – Ты скорей вспоминай, Мишка! – опять кричу я. И проехал дальше, и чувствую, что мне уже совсем не по себе, тошно как-то. А на следующем кругу Мишка снова кричит: – Не могу вспомнить! Ты лучше попробуй спрыгни! А я ему: – Меня тошнит! Если бы я знал, что так получится, ни за что бы не стал кататься, лучше пешком ходить, честное слово! А тут опять впереди Мишка кричит: – Надо достать матрац, на котором спят! Чтоб ты в него врезался и остановился! Ты на чём спишь? Я кричу: – На раскладушке! А Мишка: – Тогда езди, пока бензин не кончится! Я чуть не переехал его за это. «Пока бензин не кончится»… Это, может быть, ещё две недели так носиться вокруг садика, а у нас на вторник билеты в кукольный театр. И ногу колет! Я кричу этому дуралею: – Сбегай за вашим Федькой! – Он чай пьёт! – кричит Мишка. – Потом допьёт! – ору я. А он не дослышал и соглашается со мной: – Убьёт! Обязательно убьёт! И опять всё завертелось передо мной: столбик, ворота, скамеечка, качели, домоуправление. Потом наоборот: домоуправление, качели, скамеечка, столбик, а потом пошло вперемешку: домик, столбоуправление, грибеечка… И я понял, что дело плохо. Но в это время кто-то сильно схватил машину, она перестала трещать, и меня довольно крепко хлопнули по затылку. Я сообразил, что это Мишкин Федька наконец почайпил. И я тут же кинулся бежать, но не смог, потому что макаронная нога вонзилась в меня, как кинжал. Но я всё-таки не растерялся и ускакал от Федьки на одной ноге. И он не стал догонять меня. А я на него не рассердился за подзатыльник. Потому что без него я, наверно, кружил бы по двору до сих пор.

Читать рассказы для детей (начальная школа) с юмором, самые смешные рассказы детям школьникам онлайн.