Рассказы сатирические: читать

Читай сатирические рассказы. Тексты рассказов современных писателей. Сатира, ирония и юмор в рассказах российских авторов

Михаил КАЗОВСКИЙ
На ху-ху

Многие считают, будто перестройка сделала большинство советских людей несчастными. Будто в СССР хоть и не было нынешних свобод и товаров, но простому человеку жилось легче. И вообще, говорят эти многие, в современной России честный человек сделаться богатым не может.

В доказательство обратного я поведаю вам одну любопытную историю. Верить в нее или не верить — дело каждого, но готов поклясться, что события, изложенные в ней, совершенно подлинные, ибо мне о них рассказала Дина Леонидовна Пухова, близкая подруга мамы главного героя этого сюжета, а уж

Дина Леонидовна (я ее знаю!) врать не будет.

* * *
Колонтеев зашел в вагон и, когда состав вырвался из тоннеля, чтобы переехать Москву-реку, начал свой обычный, тысячу раз повторенный монолог:

— Уважаемые пассажиры, всем — счастливого пути! Предлагаю вашему вниманию шариковые ручки на гелиевой основе. Стоимость одной ручки — пять рублей. Если вы покупаете две ручки за десять, третья вам дается бесплатно!

У меня в наличии — все цвета. Можно ознакомиться и приобрести…

Кто бы мог подумать, что его, кандидата биологических наук, без пяти минут доктора, некогда стоявшего на пороге открытия мирового масштаба, жизнь заставит торговать ручками в метро! Десять лет назад он и сам не поверил бы. А теперь торгует — и ничего, привык. В месяц набегает до пятнадцати тысяч рублей. Это больше, чем имеют профессора в тех НИИ, что еще не закрылись.

Десять лет назад Павел Александрович изобрел, как бороться с африканской ху-лихорадкой. Он открыл, что мухи ху-ху, переносчики заразы, под воздействием бета-излучения начинают мутировать, превращаясь в безобидных бабочек. Для дальнейших работ государственный НИИ, где работал Колонтеев, закупил в Африке двести тысяч ху-ху. Но как раз начался развал Союза, и контейнер с мухами две недели простоял на таможне аэропорта, в результате чего насекомые передохли. А валюты на новый контейнер выделить уже не смогли. Да и сам НИИ вскоре отошел в мир иной вслед за мухами. Павел Александрович попытался преподавать, но когда ему задолжали деньги за семестр прочитанных им лекций, он ушел в репетиторы. Тут его, кустаря-надомника, поприжала репетиторская мафия, не терпевшая конкуренции. Не поладив с мафией, он ударился в уличные продавцы…

Ручки шли сегодня неважно. Многие торговцы, нынешние коллеги Колонтеева, брались за продажу синтетических китайских карандашей или чешских перчаток из латекса. Но у Павла Александровича вкусы были консервативные, он всегда с трудом перестраивался — в жизни и в работе…

Сел на лавочку станции метро «Дмитровская», чтобы передохнуть и перекусить парой бутербродов, сделанных его мамой. (Колонтеев жил вдвоем с мамой-пенсионеркой, разведясь с женой около пяти лет назад.) Не успел развернуть фольгу, как услышал голос давнего знакомца — дяди Саши:

— Что, офеня, и тебе сегодня счастье не катит?

Дядя Саша ездил по вагонам в инвалидной коляске и, одетый в камуфляжную форму, демонстрировал культяшку вместо ноги — представляясь воином-интернационалистом. А на самом деле он когда-то по пьянке просто загремел под трамвай.

— Да, не катит, — грустно подтвердил Колонтеев. — Бутерброд хотите?

— Что ж, не откажусь.

Оба зажевали со вкусом.

— Я с тобой общаюсь давно, ты хороший парень, — заявил дядя Саша, — угостить калеку не брезгуешь. И за это я хочу тебе подарить заговоренный револьвер.

Павел Александрович удивился:

— Револьвер? Заговоренный? Как сие понять?

Инвалид объяснил:

— Кореш мой, Витька Чесноков, настоящий афганец — форма, что на мне, от него досталась — перед смертью мне отдал. Говорил, оружие ему преподнес афганский колдун. Ты, говорил, не смотри, что он пластмассовый и как будто игрушечный. И игрушечное оружие может раз пульнуть на самом деле. Револьвер волшебный потому, что, убив кого-то, ты сухим выйдешь из воды. Дескать, ни суда и ни следствия — кум королю.

— Ерунда какая-то, — произнес Колонтеев. — Быть того не может. И потом револьвер мне вообще не нужен. Я не собираюсь никого убивать.

Дядя Саша обиделся:

— Я ж от чистого сердца, дурик. От себя отрываю, можно сказать. Сам хотел шлепнуть своего бывшего мастера с завода, — вот уж сука, доложу я тебе! — да его и без меня в потасовке пришили. Больше ни на кого зуба не имею, — Расстегнул кобуру, находившуюся у него на ремне, и достал пластмассовый револьвер марки «Смит и Вессен». — Во, гляди: словно натуральный.

В самом деле, кольт смотрелся очень убедительно. Именно такими пользуются ковбои в популярных вестернах. Дядя Саша мрачно пригрозил:

— Не возьмешь — я тебя уважать перестану, никогда больше твоего бутерброда не кусну, понял?

Павел Александрович возражать не стал, но, беря оружие, поблагодарил с неохотцей. И подумал при этом: «Ладно, так и быть, сделаю человеку приятное, а потом выброшу». Сунул кольт в сумку между ручек н забыл.

Дома вспомнил и заулыбался: «Выдумает тоже! Из игрушки убивать человека. Если убивает — значит, не игрушка. Если же игрушка — не убивает». Выудил револьвер, рассмотрел как следует. Копия была удивительная, внешне не отличишь. Колонтеев щелкнул держателем барабана и увидел внутри один патрон. Вытряхнул его на ладонь. Тот блестел очень убедительно. А на капсюле было выбито: «Маde in China». «А-а, китайская подделка, — усмехнулся прежний ученый. — Все фальшивое — инвалид-афганец, револьвер, патрон… Но выкидывать жалко — больно уж красивая штучка».

Тут зашла мама Колонтеева — Октябрина Савельевна — и, увидев ствол, сразу испугалась:

— Господи Иисусе! Павлик, детка, это что такое?

Сын ответил серьезно:

— Разве ты не видишь? Пушка. Приобрел по случаю.

— Да зачем тебе эта гадость, дорогой?

— Кое с кем посчитаться. Ольгу завалю.

Мама ахнула. Чувство юмора ей нередко изменяло, хоть она и была интеллигенткой в третьем поколении, а до пенсии работала участковым педиатром.

— Павлик, Павлик, ты сошел с ума, — стала увещевать сына Октябрина Савельевна. — Разве можно отнимать жизнь у человека? Даже если человек — Ольга?

Отношения бывшей супруги Колонтеева со своей свекровью складывались плохо. Маме с самого начала казалось, что молодожены — не пара. И, наверное, это было близко к истине, так как 30-летний (тогда) кандидат наук и 20-летняя (тогда) буфетчица их НИИ странно монтировались друг с другом. Но любовь, как говорится, не картошка, и ученый втрескался в юное создание оголтело. Он считал Ольгу совершенством, эталоном непорочности, нравственного и умственного целомудрия, а она с интересом внимала его выспренним речам. Кстати, тут нелишне упомянуть, что фигуристая девица пользовалась у мужской части института оглушительной популярностью, многие пытались ее соблазнить, но отправиться в загс предлагали только двое: Павел Александрович и его коллега — аспирант Кавнюк. Ольга предпочла Колонтеева только потому, что фамилия второго претендента ей не нравилась. А иных аргументов у нее не было.

Прожили они три с половиной года, два из которых юная жена совершенно извела благоверного постоянными обвинениями в неумении жить. «Вон тебе полгода за лекции не платят, а у Кавнюка теперь собственная фирма по борьбе с тараканами», — говорила она. Как-то, обозлись, Павел Александрович выпалил: «Ну и отправляйся к своему Кавнюку!» Ольга расценила, что совет здравый, и сошлась с аспирантом, ставшим генеральным директором ЗАО «Интердихлофос». Ныне ездит на джипе «чероки» и возводит в Подмосковье трехэтажную дачу с бассейном. А к фамилии Кавнюк притерпелась.

— Мама, пошутил я, — отозвался великовозрастный отпрыск, пряча револьвер. — Он не настоящий, а игрушечный. Мне его подарили как сувенир.

Октябрина Савельевна не поверила:

— Не обманывай меня, Павлик. Ты смотрел на него совершенно не так, как на сувенир. Я заметила. У тебя в глазах был зловещий блеск.

— Перестань, пожалуйста. Ну, кого я могу убить, если б кольт оказался не из пластмассы? Никого, кроме мухи ху-ху. Да и ту пожалел бы, чтобы провести с ней опыт по мутации.

Покачав головой, родительница сказала:

— Тот, кто мухи не обидит, при стечении обстоятельств делается маньяком. А игрушечный пистолет иногда стреляет, как настоящий.

Вздрогнув, Колонтеев воскликнул:

— Что ты говоришь?!

Но она уже повернулась и вышла из комнаты.

Павел Александрович, проводив ее взглядом, вдруг подумал со сладким ужасом: «А действительно, почему бы не разделаться кое с кем, если без последствий?» Он прилег на диван и, задрав ноги на его спинку, начал фантазировать. Нет, конечно, Ольгу убивать ему горько. Может, Кавнюка? Неплохая мысль. Или лучше кого-нибудь помасштабнее? Например, Чубайса? Или же Гайдара. Ведь они виноваты в том, что НИИ закрылся. Впрочем, не они, а Ельцин. Или Горбачев. Развалили Союз, все перекорежили… Но стрелять в Горбачева не хотелось уже совсем. Стало быть, Кавнюк? Подстеречь у дома и, когда он будет садиться в «мерседес», между глаз всадить пулю. Да, заманчиво… Но, наверное, как у каждого порядочного нового русского, у теперешнего мужа Ольги — с двух сторон охрана? Два громилы? Изобьют в ответ или даже пристрелят. Неохота из-за Кавнюка расставаться с жизнью…

Не придя ни к какому выводу, Колонтеев уснул. Верно говорила его экс-жена: вялый, безынициативный, тряпка и тюфяк.

Так ничем и не кончилась бы эта петрушка, если бы однажды продавец гелиевых ручек не столкнулся на улице со своим однокашником Славкой Зобовым. Тот увидел Павла Александровича из окна «ВМ^ХЛ> и как закричит:

— Пашка, блин, ты ли это, падла?

— Славка, ты, засранец?

— Ну а кто же! — гордо согласился старый друг.

Вылез из машины, и они обнялись.

— Сколько лет, сколько зим! — радовался Зобов. — Думаешь, забыл, как давал мне списывать контрольные? Благодарен тебе по гроб жизни. И вообще школьные деньки были радостные — вспоминать приятно. Нашу встречу надо отметить. Ты свободен?

— Совершенно. Только у меня со средствами туговато.

— Э-э, нашел о чем думать! Я угощаю! На хорошего человека тратить не жалко.

Колонтеев влез к нему в «ВМW», и они рванули в ресторан казино «Смарагд». Зобова здесь приняли как родного, и неистовый свет уважения заодно пролился и на Павла Александровича. Он спросил вполголоса:

— Слав, а кто ты теперь? Бизнесмен?

Однокашник ответил загадочно:

— Вроде этого. Индивидуальное частное предприятие. По уборке города.

— Дворник, что ли?

— Не совсем, но похоже.

Сели, сделали заказ и со смаком дернули коньяку. Колонтеев налегал на корейку, осетрину и черную икру, вкус которой почти забыл с перестроечных времен. А потом были шашлыки и еще много-много выпивки. Окосевший ученый жаловался на жизнь, на изменщицу-Ольгу и на пассажиров метро, плохо покупающих гелиевые ручки.

— Нет, я понимаю: объективные законы развития общества, и Советская власть была обречена. Но обидно до чертиков! Потому что капитализм — он не мой. Здесь же надо превратиться в хищника — драться, кусаться, если надо — шагать по трупам. У меня не выходит. Подарили заговоренный револьвер, а и то сделать трупом никого не могу.

Зобов оживился:

— Это как — заговоренный?

Павел Александрович вразумил. Однокашник навалился грудью на край стола, выпучил глаза и проговорил с жаром:

— Слышь, продай мне его. Падлой буду, пять кусков заплачу.

— Пять кусков чего? — спьяну недопонял приятель.

— Баксов, чего ж еще! Пять тыщ зелени!

Колонтеев сразу протрезвел и ответил:

— Издеваешься? За такую ценность — пять тысяч? Меньше чем за пятьдесят не отдам.

— Но тебе ж его подарили!

— Ну и что?

Славка разозлился:

— Сволочь, жмот. А еще заливал, что не хищник. Самый настоящий волчара и есть.

— А зачем тебе револьвер? — проявил любопытство продавец ручек.

— По работе надо!

— Разве кольтами чистят город?

— Ну, а то! Убираем кой-кого помаленьку.

Выпив рюмку, Колонтеев осведомился:

— Ты, выходит, киллер?

— Тс-с, чего орешь! — Помолчав, Зобов сообщил: — Понимаешь, заказали мне одного… И не знаю, как подступиться. А с твоим «Смит и Вессеном» будет проще.

Павел Александрович тяжело вздохнул:

— Ладно, так и быть. Потому как — друзья. Только для тебя — тридцать тысяч.

— Двадцать пять.

— По рукам!

И они, заказав еще коньяку, спрыснули отличную сделку.

На другое утро однокашник появился в квартире Колонтеевых с пластиковым пакетом «Аdidas», из которого вытряхнул сверток в белой бумаге. Развернув его, Павел Александрович увидал 100-долларовые купюры, перетянутые резиночкой.

— Двести пятьдесят, как договорились. Пересчитывать будешь?

— Я тебе доверяю. — И достал револьвер.

Славка изучил его аккуратно, профессионально, ничего подозрительно не нашел, но, прощаясь, заметил:

— Если не сработает, падла, замочу.

— Заливаешь? — улыбнулся ученый пришибленно.

— Блин буду — замочу! — И недобро хлопнул за собой дверью.

Колонтеев понял, что убьет обязательно.

Мама всунула голову в комнату и спросила:

— Павлик, это уж не Зобов ли был?

— Да, он самый. — И недлинно осветил ситуацию.

Октябрина Савельевна села:

— Что же ты наделал, сынок? Он кого-то теперь застрелит, а тебя привлекут как торговца оружием.

Павел Александрович щелкнул резинкой на купюрах и ответил горестно:

— Продал за тридцать сребреников. Перестроился, блин!

Между тем Славка собирался убрать не кого-нибудь, а главу «Интердихлофоса» Кавнюка. Тараканная мафия — та, что выпускала липовые ловушки для тараканов, — возжелала приручить конкурента. Полюбовно договориться не получилось, так как нынешний Ольгин муж отказался продать акции своего ЗАО, и пришлось заказать его Зобову. Славка несколько недель наблюдал за Кавнюком и никак не мог придумать, как избавиться от охранников гендиректора. Устранять всех троих ему не хотелось, но другого способа выдумать он не мог — те сопровождали босса даже по нужде. Но зато револьвер Колонтеева поменял ситуацию: если кольт заговоренный, можно просто подойти и пальнуть — ведь потом ничего не будет. Операцию киллер сам себе назначил на ближайшее утро.

Выпив утренний кофе и поцеловав, по традиции, Ольгу и детей, бывший аспирант в сопровождении двух своих секьюрити вышел из квартиры и, спустившись в лифте, не спеша направился к своему «мерседесу». Тут из-за угла появился Зобов, вытащил пластмассовое оружие и, прицелившись, хладнокровно выстрелил в голову Кавнюка.

Все оцепенели.

Ольгин муж зашатался и схватился за лоб. Но, не чувствуя боли и не видя крови, устоял на ногах.

В то же самое время два амбала-охранника бросились на Славку, повалили наземь, заломили руки за спину и прилично надавали по морде. Неудачник-убийца сплевывал выбитые зубы и матерился:

— Вы чего, чего, мать вашу так-растак? Пошутить нельзя? Револьвер игрушечный!

Бугаи не верили и рычали в ответ:

— Правоохранительные органы разберутся!

Правоохранительные органы, разобравшись, постановили: Зобов — псих, невменяемый, потому что только человек не в себе может утверждать, что его револьвер — волшебный, заговоренный колдуном из Афганистана, и направили на принудительное лечение в сумасшедший дом.

А зато Колонтеев на полученные деньги приобрел необходимое оборудование и продолжил опыты на мухе ху-ху, выписанной из Африки. Правда, его догадка получила развитие: под воздействием бета-лучей мухи, перестав быть источником заразы, мало того что делались бабочками, но еще и начинали с дикой жадностью пожирать тараканов. Со своим открытием Павел Александрович заявился в «Интердихлофос» к Кавнюку, был привечен, превратился в партнера, и они на двоих открыли новую фирму по уничтожению тараканов способом Колонтеева — «Интерху-ху». А когда тараканная мафия все-таки ухлопала Кавнюка, бывший продавец ручек продал ей все свои акции за четыре миллиона долларов и, опять женившись на Ольге, переехал с супругой и ее детьми от Кавнюка, Октябриной Савельевной и дядей Сашей на ПМЖ в Новую Зеландию. Там, как выяснилось, тоже свирепствуют ху-лихорадка и тараканы, а вот мафии нет.

Словом, все теперь счастливы.

Вечерами, сидя под персиковым деревом, Павел Александрович сладостно потягивает пиво, вспоминает с дядей Сашей подвиги в метро и произносит:

— Нет, ну согласитесь: револьвер-то простой, игрушечный, а не заговоренный. Ведь иначе Зобов шлепнул бы Кавнюка и теперь не сидел бы в «Кащенке».

Дядя Саша не соглашается:

— Это потому, что ты его продал. Я ж тебе не сказал, забыл, что магическая сила действует, только если револьвер дарят. Как я тебе. А иначе — ноль, безделушка, фигня.

— Но, с другой стороны, безделушка поменяла всю нашу жизнь.

— Жаль, что только нашу, а не всей России.

— Ну, на всю Россию заговоренных револьверов не напасешься.

— Путин для России что-нибудь придумает,_ убежденно говорит дядя Саша. — Он мужик головастый. Потому что соратник Ельцина.

— Я не сомневаюсь, что придумает, — отвечает Колонтеев задумчиво. — Но уже без нас… Мы здесь как-нибудь и без Путина протянем. На ху-ху.

А закатное солнце, красное, как Советская власть, утопает медленно в сизом океане.

О, Елкин!

Про меня и про мое восхождение к всенародной славе понаписано много. Врут напропалую. Каждый хочет примазаться. Я сейчас расскажу, как на самом деле было.

Позвонил мне однажды Елкин и говорит:

— Слышь, старик, хочешь, сделаю из тебя телезвезду?

Мы с Иваном вместе в школе учились. Парень заводной,

вечно носится с разными идеями. А в последнее время подвизался на телевидении.

— Ну, допустим, — отвечаю ему. — А в какой передаче?

— Новой. Называется «С вами по соседству». Грандиозный проект, спонсоров навалом, средства выделяют нехилые. Нужен главный герой. Ты по-прежнему холостяк? Очень хорошо.

— Что же в том хорошего? — говорю. — После ухода Катьки к своему Толстопальцеву я вообще замшел и покрылся коростой.

— Ничего, отмоем и отскребем, — уверяет Ванька. — Будешь, как Леонардо Ди Каприо, даже клевей. Понимаешь, дед, обалденную фишку я придумал. «Мыльная опера» не с актерами, а с живыми людьми. Год прямого эфира. На глазах у зрителей мы знакомим тебя с не известной тебе доселе девушкой и затем наблюдаем за развитием ваших отношений. Свадьба и все такое. Вплоть до рождения первенца. Ничего не скрывая, день за днем, месяц за месяцем. Публика у экранов сохнет, рейтинг будет дичайший, конкурентов посадим в задницу. Усекаешь крутизну замысла?

— Усекаю, конечно, — говорю, — но не знаю, справлюсь ли. Вдруг я девушке не понравлюсь? И она не захочет иметь от меня детей?

— Мы уговорим, — отвечает Елкин. — За такие «бабки» согласится любая. Да еще — квартира и дача в вашу собственность. А? Нормально? Что здесь думать! Счастье, деньги, слава сами плывут в твои руки. А с другой стороны, ты нам жутко подходишь — внешне и внутренне: мощный, симпатичный и не полный дебил. То, что надо.

В общем, уломал. Приняли меня на телестудии хорошо, угостили кофе. Расспросили о моих взглядах и вкусах (чтобы не нарваться на какого-то экстремала), а вокруг прыгал Ванька и лопотал: «На мою ответственность, на мою ответственность! Пашка — зверь-мужик, супер-пупер. Телезрители влюбятся в него поголовно».

Заключили контракт. По нему, мне предписывалось не снимать с себя подключенный радиомикрофон и не прятаться от нацеленных на мою персону телекамер. Даже в туалете. Запрещалось также ругаться матом, прежде всего по поводу мэрии и правительства. А за нарушение правил или за досрочный, без уважительных причин выход из проекта — должен заплатить неустойку в 10 тысяч долларов. Я не возражал, потому что сам уже проникся елкинской идеей — черт возьми, может, это мой единственный в жизни шанс?!

На другое утро прикатил Иван с телеоператором, осветителем и еще какими-то ассистентами. Начали снимать обо мне

ролик: кто такой, где живу, с кем тружусь. Сослуживцы из моей фирмы (я тогда работал в центре по продаже компьютеров) говорили охотно: мол, надежный товарищ, компетентный сотрудник и отличный парень. Шеф отметил мою исполнительность. А техничка Вероника Игнатьевна присовокупила: «И всегда вытирает о половик грязные подошвы!»

Днем заехали в бутик «Кензо» и купили мне кучу разного барахла — потому что, как сказал Елкин, жизнь жизнью, а телевидение телевидением, и нельзя появляться на экране в ношенных третий год джинсах и дубленке. В «Чародейке» меня подстригли, а бровям и усам придали новые очертания. Посмотрелся в зеркало — вроде и не я, а какой-то нарисованный тип из рекламы модной одежды. Но себе понравился.

Первая трансляция шоу проходила на телестудии при скоплении публики. Передачу вел знаменитый шоумен, от улыбки которого слепли и балдели дамы всей России (Елкин мне сказал по секрету, что того пригласили за 8 тысяч баксов наличными). Шоумен говорил игриво, без конца кокетничал и рассказывал старые анекдоты. В паузах пела и плясала рок-техно-бит-кабаре-поп-рэп-степ-группа «Офонаревшие». Зрители ей хлопали вяло: ждали основного — встречи главных героев. Наконец, вызвали меня. Я неловко раскланялся и уселся напротив ведущего на высокий стул. Сразу прокрутили видеоролик обо мне, а великий шоумен подкатил с вопросом.

— Паша, — говорит, — не боишься ли ты заключать брак с «котом в мешке»?

Я пожал плечами и отвечаю:

— А чего бояться? Ведь в мешке не кот, а кошечка!

Публика завыла, радуясь моему остроумию, а Иван показал мне из-за спины телеоператора поднятый большой палец: дескать, молодец, все у нас путем!

Ассистент режиссера посадила меня за ширму, и под телекамеры вывели невесту — я ее не видел, а только слышал. Шоумен обращается к ней вальяжно:

— Леночка, а что ты будешь делать, если Павел не понравится тебе с первого же взгляда?

Но девица, видно, не промах — реагирует четко:

— Первый взгляд бывает обманчивым. Главное решится первой брачной ночью!

Зрители вообще выпали в осадок. Мне подумалось: «Ничего себе, деловая! С нею не соскучишься!» А из видеоролика, в это время продемонстрированного для всех, кроме меня, я услышал, сидя за ширмой, что она — секретарь-референт в крупном банке, увлекается рок-музыкой, ходит на шейп-тренировки, ездит на «жигулях» и участвует в конкурсах собак со своим ротвейлером Патриком. В общем, идеал современной барышни.

Тут «Офонаревшие» начали играть что-то страшно бравурное, и меня извлекли из-за ширмы под прицелы юпитеров.

Я гляжу на Ленку.

И не понимаю: то ли лампы такие яркие, что нельзя не зажмуриться, то ли блеск ее глаз. Офигеть можно. Клаудиа Шиффер и Памела Андерсон могут отдыхать. Стопроцентные 90x60x90. А улыбка вообще как у Бритни Спирс!

Шоумен подъезжает:

— Паш, ну как?

Выдыхаю:

— Класс! Хоть сегодня во Дворец бракосочетаний.

Он тогда подруливает к невесте:

— Лен, а ты?

— Ноу проблем. Но пускай для начала поухаживает немного. По законам настоящего шоу!

Словом, договорились, что везу ее завтра в ночной клуб. Ассистент режиссера тут же нас разлучила, и домой мы поехали в разных автомобилях. Елкин, когда я садился в машину, заглянул за стекло и говорит:

— Поздравляю, дед. Гендиректор канала остался доволен, зрители в экстазе. Ты держался отпадно. Ну а Ленка — правда ведь, клевая герла?

— Умереть — не встать.

— То-то же, старик. Мы еще сумеем потрясти мир!

Начали трясти. Встречи наши с невестой были каждый вечер — я дарил ей букеты и возил то на дискотеку, то на рок-фестиваль, то на модный мюзикл. А за всем за этим следили телезрители. (В перебивках шла реклама спонсоров.) На десятый день Ванька разрешил нам поцеловаться. (Средний план, крупный план и повтор в замедленном темпе.) На двадцатый я сделал предложение. Ленка его приняла и поехала со мной подавать заявление в загс.

К этому времени наша передача вышла в лидеры — по подсчетам специалистов, к телевизорам приникали 97 % аудитории, а на сайте www.svamipos.ru в Интернете побывало более 5 миллионов человек за три дня. Все уже узнавали нас на улице и давали советы. Мнения телекритиков в прессе разделились: половина хвалила Елкина за удачное предприятие, половина ругала за безвкусицу и пошлость. По вопросам наших с Леной отношений рассуждали депутаты Госдумы, режиссеры, артисты и спортсмены. Позвонили мои родители из Воронежа: папе Ленка понравилась, а особенно его грели дача и квартира; мама переживала, посчитав невесту чересчур современной («хуже Катерины — поматросит тебя и бросит»); разговор наш передавали тоже в прямой эфир. На работе ко мне стали относиться с благоговением, покупатель валил в компьютерный центр беспрерывно, чтобы взять у меня автограф и купить что-нибудь на память, — оборот фирмы вырос в 10 раз!

Кутерьма эта забавляла. Жизнь казалась голливудской кинокартиной, снятой на «Кодаке». С Ленкой мы гуляли в осеннем парке, взявшись за руки, целовались н хохотали, а о наших нежностях узнавали тут же миллионы зрителей. Ванька корректировал из-за кадра ход событий. А реклама мелькала, мелькала, словно конфетти из хлопушки.

Сзадьбу сыграли в лучшем казино, и сюда, как па зверски крутую тусовку, собрался бомонд — лидеры политических партий, кинозвезды, диджсн и бизнесмены. Спонсоры подарили нам с Леной домашний кинотеатр, музыкальный центр и ключи от квартиры. Знаменитый шоумен (тог самый) был на этот раз тамадой. Выступления рок-певцов плавно переходили в дружные крики «Горько!» Я вставал, поднимал на Елене фату и касался ее губ губами. Оба выглядели неслабо: я в костюме от Пьера Кардена, а она в платье от Нины Риччи, Рядом находились наши родители: операторы снимали слезы счастья на глазах матерей и величественную гордость отцов, Елкин бегал по залу и ловил кайф от триумфа. Люди ждали показа первой интимной близости (в инфракрасных лучах). Мы с невестой чуточку волновались…

Те, кто видел, говорят, что это было эффектно. Не берусь судить — видеозапись посмотреть побоялся, чтобы не развить в себе разные комплексы. Личные мои ощущения от случившегося оказались неважными: думал, что супруга в постели не такая холодная и что близость продлится дольше чем 1 минуту 26 секунд (как потом было обнародовано в Интернете). Может, телекамеры Ленку отвлекали? Может, перенервничала заранее? Но уснули мы быстро, нежно обняв друг друга. А трансляция шоу из казино длилась до утра…

Сутки спустя мы и съемочная группа по главе с Ванькой плыли уже на теплоходе «Братья Карамазовы» по Средиземному морю. Это было наше свадебное путешествие. Елкин с красными (или инфракрасными?) от хронического недосыпа глазами суетился и распоряжался, изо всех сил пытаясь не ронять интереса телезрителей к передаче. Страны и города удивляли, Ленка перестала стесняться и раскрепостилась настолько, что ночные наши забавы впору было кодировать тремя звездами — «детям до 16 смотреть не рекомендуется». (Говорят, что смотрели все — от 5 до 85.) Под конец поездки нам из России сообщили по спутниковой связи, что успех у программы обвальный, даже Би-Би-Си предложило закупить ее для показа по всей Европе. Мы с Иваном от радости напились до чертиков…

Но внезапно, по приезде домой, начался спад. Страсти улеглись, наша с Ленкой семейная жизнь — без размолвок и приключений — быстро народу поднадоела. Рейтинг уменьшался. Ванька не знал, что делать, и спустя неделю выродил идею: нужен любовный треугольник. Он, не говоря мне ни слова, повидал мою прежнюю девушку — Катерину, а она принялась ему плакаться — прогнала, мол, своего Толстопальцева по причине его беспробудного пьянства, смотрит «С вами по соседству» и завидует Ленке, потому как жить без меня не может. Елкин и посоветовал: позвони Павлу, ход будет суперовый; мы, говорит, офигенные «бабки» заплатим, если ты внесешь в передачу свежую струю. Та, конечно, согласна — и струю внести, и срубить приличную «зелень».

На другой день звонит. Я узнал ее голос и почувствовал внутри колотун. Говорю с волнением:

— Ну, привет. Сколько лет, сколько зим. Как твои дела?

— Плохо, — отвечает. — Толстопальцеву указала на дверь, потому что ребенку нужен настоящий отец.

Я произношу:

— А, так ты родила, получается? Я не знал.

— Неужели? — хмыкает она. — Может быть, тебе неизвестно, кто его настоящий папа?

— Разве не Толстопальцев? — осведомляюсь.

— Он женился на мне уже беременной.

Наступает пауза. Наконец, до меня доходит.

— Уж не хочешь ли ты сказать?.. — И мои голосовые связки слипаются.

— Да, хочу, — говорит она весело. — А зовут мальчика тоже Паша — в честь тебя!

От подобной новости я готов стечь со стула, перейдя из твердого состояния в жидкое.

— Сына не желаешь увидеть? — продолжает наступать Катька. — Можешь навестить нас в любое время.

— Хорошо, спасибо. Только надо с Леной договориться.

Захожу в соседнюю комнату — а жене, оказывается, обо

всем известно, потому что нашу с Катькой беседу, шедшую в прямом эфире, видела и слышала по «ящику». Вместе со своим ротвейлером Патриком. И теперь они оба скалятся на меня и рычат. Я произношу:

— Эй, ребята, только не кусаться! Знайте, что по-прежнему вы мне дороже всех.

— Не смеши, — заявляет супруга с дрожью. — Сын связал тебя с этой женщиной навсегда. И теперь, если ты у нее останешься, я пойму и прощу.

Уговоры не помогают. Пес готов разорвать меня в клочья.

— Убери собаку, — обращаюсь к Лене. — Патрик меня нервирует.

— Ничего подобного: это ты нервируешь Патрика.

Я не сдерживаюсь:

— Ну и на здоровье! Если он для тебя важнее, оставайся с ним! Будьте счастливы! — И с досадой хлопаю дверью.

Выхожу на улицу и ловлю такси, чтобы ехать к Катьке. По дороге шофер встревает:

— Ты напрасно так себя повел, парень. Лично я за Лену переживаю. Ведь она тебя сильно любит.

— Вы откуда знаете? — спрашиваю его.

— Что ж я, телевизор не смотрю? — удивляется он. — Вся семья наша смотрит. Семьи всех друзей. Радовались за вас, а теперь волнуемся. Сына повидать — дело благородное. Но бросать жену тебе не позволим!

— Хорошо, подумаю.

Не успел выйти из машины — мой мобильный телефон зазвонил. К уху подношу — это мама.

— Павлик, — говорит, — не ходи туда. Весь Воронеж уверен, что ребенок не твой.

— Как — не мой? — возмущаюсь. — Чей же, Тслстопальцева?

— И не Толстопальцева. Катька тебя обманывает, иптригантка. Лучше уж твоя Лена-капризуля, чем гулящая Катька. Мы с отцом так решили.

— Разберусь, погодите.

Поднимаюсь по лестнице и вижу: дверь в квартиру открыта, Катька на пороге стоит — руки в боки.

— Мать твою, — заявляет, — я и раньше терпеть не могла. Вечно лезет не в свое дело.

— Значит, слышала ее обвинения?

— Кто же их не слышал, если все транслирует телик! Никаких романов у меня на стороне не было. Пашка твой — и ничей больше. Если сомневаешься — делай экспертизу.

А сама такая красивая, щеки алые, и высокая грудь ходит ходуном. 1 ак бы и уткнулся в декольте носом. Но характер выдержал и отправился на знакомство с сыном.

Славненький такой мальчик — весь в меня. И моргает похоже. Я его обнял, он ко мне приник, говорит: «Папа, папа!» — то ли Катька его подучила, то ли сам почувствовал.

Катерина смахивает слезу, спрашивает негромко:

— Убедился теперь?

— Убедился.

— Может быть, останешься? Заживем втроем. Или ты нас уже не любишь?

— Обожаю. Но и Лену не меньше. Как быть?

— Выбирай скорее.

— Надо время, чтобы очухаться. Я пока двину к маме на недельку в Воронеж. И со стороны погляжу на всех.

Что тут началось! Телезрители озверели, требуют конкретности, создают комитеты: кто — в поддержку Лены, кто — в защиту Катьки и Паши-младшего. Пикетируют дом моих родителей. Елкин на седьмом небе: рейтинг подскочил, от рекламодателей нет отбоя. Но по возвращении из Воронежа у меня на работе начались неприятности: покупатели вместо приобретения техники заполняют компьютерный центр, чтобы убедить меня сделать правильный шаг; их приходится выставлять охране. Сослуживцы перестали здороваться, даже Вероника Игнатьевна, наша техничка, процедила сквозь зубы: «Двоеженец!» Шеф туда же: «Павел, — говорит, — надо определяться. Личная твоя жизнь всех уже достала», — «Ну а вы как бы поступили на моем месте?» Он глаза закатил и вздыхает: «Слава богу, я пока на своем. На твоем — застрелился бы, наверное!»

Вдруг звонок от Лены: голос нервный, но не агрессивный, в чем-то даже трепетный.

— Надо, — говорит, — повстречаться. Важное известие.

— Что-нибудь случилось? — догадываюсь.

— Да, произошло. Только что была у врача. Я беременна.

И меня в глазах мушки закружились. Даже не подозревал, что настолько я плодовит. Еле шевелю языком:

— Радость-то какая. Это все меняет.

— Это ничего не меняет. Потому что, наверное, сделаю аборт.

Я ору:

— Нет, не смей! Запрещаю!

— Приезжай. Мы должны увидеться.

В общем, возвратился обратно к Лене. Но не тут-то было. Катька не успокоилась и однажды утром бросилась под колеса ленкиных «жигулей». Чтобы на нее не наехать, женушка моя вывернула руль и влетела в дерево. Катерина отделалась легкими царапинами об асфальт. А зато Лена потеряла ребенка, и ее в бессознательном состоянии увезли в больницу.

Настроение публики резко изменилось: все теперь сочувствовали несчастной и готовы были растерзать «эту разлучницу». Я дневал и ночевал в клинике у супруги, находившейся в коме. Через несколько суток та открыла глаза, но в сознание не пришла, никого не могла узнать и не помнила, как ее зовут. Врач сказал: это амнезия, и предполагать трудно, сколько она продлится.

Тут звонит Катерина и говорит: Паша-маленький заболел, подскочила температура, и его положили в реанимацию. Нужно срочное переливание крови. А его группа — очень редкая. Но такая же, как моя. Если я не дам кровь, мальчик может погибнуть. Да о чем речь! Взял такси и бросился к сыну.

Сделали переливание, парня мы спасли. Бывшая моя драгоценная встретила меня в коридоре, поблагодарила. А потом как начнет рыдать! Что такое? Не понимаю. А она сквозь слезы бормочет:

— Не бросай его… Скоро я, возможно, уйду… И ребенка заберут в детский дом…

Начинаю допытываться, в чем проблема. Наконец отвечает:

— Я больна… После удара об асфальт у меня растет опухоль… Через пару дней — операция… Не исключено, что не выживу… И вообще, для чего мне жить — без тебя?

— Как, а сын? Ты должна поправиться ради него!

В общем, Кате сделали операцию, но ее положение не улучшилось. И тогда ей на помощь пришла мамина знакомая из Воронежа — ясновидящая Белая Оксана. Та сказала, что излечит недужную, а для этого надо раздобыть сердце годовалой гадюки. И поймать ее должен только я.

Елкин арендовал вертолет, и с двумя змееловами-профессионалами съемочная группа вылетела на таежный остров Лепетуй, что в низовьях Печоры. Там гадюки самые ядовитые. Экспедиция длилась неделю. Жрали нас комары, а ночами нам приходилось отгонять горящими головешками стаи оголодавших волков и аборигенов. Но в конце концов выследили одну крупную гадюку. Окружили ее нору, начали выманивать. И когда она уже билась в наших силках, то в последний момент, ловко изогнувшись, укусила меня в интимное место. Я от боли вскрикнул и упал, потеряв сознание. Между тем змееловы вынули из убитой рептилии сердце и доставили Белой Оксане, чтоб спасти Катерину. А меня Елкин положил в местную больницу, где врачи трое суток боролись, чтоб спасти мою жизнь и мужское достоинство. Терапия прошла успешно, но в себя я не приходил.

На десятый день что-то прояснилось в моей голове. Я открыл глаза и увидел Лену. Та стояла возле кровати и кивала радостно. Я ей говорю тихо:

— У тебя прошла амнезия?

— Да, недавно. Я упала с кровати и все вспомнила.

— Слава богу! — радуюсь. — Надо было раньше упасть!

— И еще одна прекрасная новость: наш с тобой ребенок не умер!

— Как — не умер?!

— Медики его откачали, и теперь он живет в пробирке. Должен родиться через семь с половиной месяцев. Это девочка, Я хочу ее назвать Павлой.

Мы целуемся. Лена продолжает:

— Белая Оксана соборовала и причастила Катю, накормила бульоном из гадючьего сердца. Осложнения как рукой сняло. Паша-маленький тоже поправляется. И теперь они оба уезжают в Австралию.

— Почему в Австралию? — изумляюсь я.

— Потому что у Толстопальцева там дядя самых честных правил, когда не в шутку захворал, он завещание составил и все племяшке отписал. А был он — владелец заводов, газет, пароходов и миллиарда австралийских долларов. От такого стресса Толстопальцев с ходу завязал, и Катерина его простила. Тем более что Паша оказался все-таки не твоим.

— Неужели?

— Точно. Провели генетический анализ и доказали, что мальчик от Толстопальцева. Ты не рад?

— Честно говоря, я в шоке.

И тут же запустили рекламу: «Шок — это по-нашему!»

Жуткое подозрение появилось у меня в голове: Елкин! Уж не он ли все это напридумывал, чтобы телезрители не скучали? И когда Ванька появился в палате, напрямую спросил его об этом. Тот нахмурился и многозначительно покивал в сторону красного огонька включенной телекамеры:

— Не теперь!.. Не здесь!..

— Нет, теперь и здесь! — говорю и кидаю в бывшего одноклассника уткой-судном. Начинается драка. Я его душу. Он хрипит, но счастливо улыбается:

— Так! Еще! Сильней!.. Мощный эпизод… Рейтинг снова вырастет…

Это были его последние слова.

Нет, само собой, он остался жив. Елкины бессмертны. Подоспевшие доктора привели его в чувство. Рейтинг передачи действительно вырос, но я твердо решил из нес уйти. Что и заявил громогласно в прямом эфире.

Вместе с Леной проводили Катьку в Шереметьево-2. Паша-маленький обнимал Толстопальцева за шею и кричал, что тот — его папа. У меня на сердце царапались кошки. Катерина, прощаясь, отдала мне конверт. Я смотрю и вижу, что внутри находится банковский чек. Спрашиваю ее:

— Это что?

— Двадцать тысяч баксов. Чтобы ты и Лена вышли из елкинского проекта. Наш с Толстопальпсвым вам подарок. Пошалили и будет…

Я смущенно благодарю…

Ванька переживал, умолял пас остаться, обещал не придумывать больше никаких каверз. Мы стояли железно. Заплатили сумму, сняли с себя микрофоны и уехали. Патрик встретил нас дома радостным лаем…

Но расстаться с телевидением нам не удалось. Интервью, автографы, приглашения вести новые программы… А рождение нашей донки передали по всем каналам… Елкин предложил заключить с телестудией новое соглашение: «С вами по соседству-2» — от рождения Павлы до ее совершеннолетия — 18 лет прямого эфира. И назвал такой гонорар, по сравнению с которым состояние Толстопальцева выглядело мелочью. Окончательного согласия я и Лена пока не дали. Но, скорее всего, дадим. Потому что кто мы теперь без Елки-на? Он купил наши души, как Мефистофель. Порознь не сможем до конца наших дней.

Вадим ЗВЕРЕВ
Простая история

Что-то подобное, наверное, мог бы рассказать каждый. И тем не менее…

Как-то я приболел. Поскольку человек я молодой, то дело оказалось для меня новое, и когда высокая температура продержалась у меня неделю, я немного растерялся. 1 о ли из-за отсутствия опыта, то ли из-за высокой температуры, но для того чтобы справиться с недугом, я решил обратиться к врачу. Для начала я пошел в свою университетскую поликлинику. Дело было летом, и поликлиника была пуста. Я мгновенно попал к врачу. Мое появление вызвало у изнывающей от скуки и жары женщины только положительные эмоции, и она с интересом выслушала мой сбивчивый рассказ о своих проблемах. Мало того, она даже пощупала мой пульс, измерила температуру и заглянула в рот. Немного поразмыслив, врач, видимо решив прервать порочную цепь традиционных и порядком надоевших ей диагнозов, твердым голосом заявила: «Ну что ж — все ясно, у вас очень опасное заболевание — МАЛЯРИЯ. Возможен и летальный исход». Сказать, что я был поражен, — это не сказать ничего. Поскольку ни малярия, ни летальный исход не ассоциировались у меня ни с чем хорошим, я начал робко возражать. Но женщина, явно ке желавшая упускать так внезапно свалившееся на нее развлечение, довольно резко пресекла все мои поползновения, заявив, что у нее достаточная квалификация и большой опыт работы, поэтому никаких сомнений быть не может. Правда, несмотря на квалификацию и опыт, лечить она меня отказалась, сославшись на слабость лабораторной базы. Посоветовав мне обратиться в районную поликлинику, врач исписала латинскими каракулями десяток каких-то направлений. На прощание, глядя на меня увлажнившимися глазами, она заметно потеплевшим тоном произнесла: «Ну, если им все-таки удастся тебе помочь, ты уж зайди потом ко мне, расскажи…» Меня несколько насторожило отсутствие в ее голосе уверенности в положительном исходе моего лечения, но делать было нечего — и я отправился в путь, на другой конец Москвы.

Попав в районную поликлинику, я сразу, как говорится, почувствовал разницу. У дверей участкового врача собралось штук двадцать старушек, которые явно не видели во мне собрата по несчастью. В течение всех трех часов ожидания мне постоянно приходилось слышать как бы брошенные в никуда фразы, типа, что «некоторые здоровенные бугаи только палец оцарапают и сразу к врачу бегут». Словом, интерфейс был недружественный. Наконец попав в кабинет, я сразу окунулся в классическую ситуацию — «а она все пишет, пишет…». Оторвавшись от писанины, изрядно потрепанная старушками врач вяло поинтересовалась о цели моего визита. Я начал путано рассказывать ей о моей температуре, малярии и слабой лабораторной базе нашей университетской поликлиники. Свои слова я подкреплял размахиванием выданными мне бумажками с латынью. Однако мои прозрачные намеки на возможный летальный исход не произвели на представительницу самой гуманной профессии никакого впечатления. Она брезгливо взяла у меня направления и, отложив их в сторону, уже более настойчивым тоном осведомилась, что мне от нее-то надо. Я опять пустился в пространные рассуждения, общий смысл которых сводился к тому, что меня было бы неплохо осмотреть. Ее ответ «А смысл?» застал меня врасплох и я затих, сильно сомневаясь в конструктивности нашего диалога. «А смысл? — продолжала врач. — Я о тебе ничего не знаю, надо сделать всестороннее обследование. Вот тебе направления на анализы и общую диспансеризацию, но начни со снимка легких — это самое главное для оценки ситуации при малярии. Талон возьмешь в соседнем кабинете».

Постучавшись в соседний кабинет, я услышал в ответ нечленораздельное мычание. Рассудив его как приглашение войти, я это и сделал незамедлительно. Войдя в кабинет, я увидел перед собой неопределенного пола и неопределенной комплекции существо. Оно трапезничало и было раздражено моим появлением. Испросив у существа талон на снимок легких, я услышал буквально следующее: «Опомнился — сегодня же 26 число, талонов на снимок легких уже нет, могу предложить талон на снимок желудка». Поскольку тонкая зависимость между числом месяца и наличием тех или иных талончиков находилась за пределами моего понимания, да и вообще мне все это начинало надоедать, я с металлом в голосе пояснил, что для моего врача очень важно знать состояние моих легких и поэтому мне нужен снимок именно их. Существо удивленно посмотрело на меня и довольно спокойно ответило, что если я не перестану скандалить, то не получу талон и на снимок желудка, и тогда врач будет судить о состоянии моих легких по снимкам более отдаленных органов. Произнося последнюю часть фразы, существо гаденько хихикнуло; приведя в легкое движение бесчисленное множество своих подбородков. Учитывая опасность моего заболевания, я не стал затягивать дискуссию и, чтобы не трепать себе нервы, взял талон на снимок желудка…

Всю последующую неделю я сдавал анализы, делал рентгеновские снимки и посещал одного специалиста за другим. Надо сказать, что где-то между посещением окулиста и невропатолога я почувствовал себя значительно лучше, а концу недели ко мне и вовсе вернулись ощущения здорового человека. Но, пройдя такой сложный путь, я все-таки решил вернуться к участковому терапевту, чтобы получить полную информацию о состоянии моего здоровья.

В отличие от первого посещения участковый врач приняла меня довольно доброжелательно, видимо, у нее вызвали уважение многочисленные бумажки-результаты, которые я ей принес. Она даже измерила мне температуру и давление. Затем врач довольно долго сравнивала показание градусника со снимком моего желудка, но найти ка-кую-то интересную взаимосвязь между ними ей, видимо, так и не удалось. Наконец она отложила бумаги в сторону и сказала: «Ну что ж, ничем не могу тебе помочь». Холодная струйка пота еще не успела сбежать по моей спине, как участковая продолжала: «Я ничем не могу тебе помочь, потому что ты совершенно здоров». И тут же она поставила финальный и почти хрестоматийный аккорд: «Ты здоров, а ко мне за помощью обращаются только больные».

«Да, пожалуй, лучше и не скажешь!» — подумал я и пере шагнул дверь кабинета, надеясь больше туда никогда не воз вращаться.

Вы читали подборку смешных рассказов современного писателя юмориста.
Улыбайтесь, дамы и господа!

......................................................................................
haharms.ru рассказы писателей сатириков юмористов

Читать смешные короткие рассказы современных юмористических писателей, на сайте, с текстами сатирических и юмористических рассказов: известных и неизвестных российских авторов прошлого и настоящего. Сатира ирония и юмор в коротких интересных рассказах, шедевры отечественной юмористики. haharms.ru