рассказы с юмором для детей

Юрий Сотник

Райкины пленники


Раздался резкий, деловитый звонок. Рая вытерла руки о салфетку, повязанную вместо фартука, и открыла дверь. Вошёл семиклассник Лёва Клочков.

- Привет! - сказал он, снимая шубу. - Дома?

- В ванной сидит, - ответила Рая и ушла обратно в кухню, на ходу заплетая косички.

В квартиру недавно провели саратовский газ. Боря на первых порах принимал ванну раза по четыре в день. Вот и теперь он стоял перед умывальником, распарившийся, розовый, и, глядя в зеркало, водил расчёской по светло-жёлтым, торчащим ёжиком волосам.

- Здравствуй! - сказал он, не оборачиваясь, когда Лёва вошёл. - Ты хорошо сделал, что рано явился. У меня есть один проект.

- Именно? - коротко спросил Лёва.

Глядя в зеркало через плечо товарища, он пришлёпнул ладонью вихор на макушке, поправил белый воротничок и красный галстук, подтянул застёжку-молнию на чёрной блузе.

Друзьям нужно было иметь безукоризненный вид. Доктор географических наук профессор Аржанский обещал присутствовать сегодня на заседании школьного краеведческого кружка. Лёва и Боря должны были поехать за профессором и проводить его в школу.

Боря положил расчёску на умывальник:

- Понимаешь, хочу сегодня выступить. Надо произвести чистку в кружке. Ты как думаешь?

Лёва давно тренировался, вырабатывая в себе два качества: способность оставаться невозмутимым при любых обстоятельствах и привычку выражаться кратко.

- Дельно! - сказал он.

- Так при профессоре и заявлю, - продолжал Борис. - "Или, товарищи, давайте кончим всё это, или давайте работать как следует"… На носу лето, походы, а тут возись с такими… Вроде Игоря Чикалдина. Спорим, что он не сможет правильно азимут взять!

Лёва кивнул головой:

- Факт.

- Ну вот! А Юрка Говоров топографии не знает, костра в дождливую погоду развести не умеет. Спрашиваю его однажды: "Как сварить суп на костре, не имея посуды?" Молчит как рыба. Ну куда нам такие!

- Балласт, - согласился Лёва.

Боря передохнул немного и продолжал:

- Это ещё ничего. Есть люди и похуже. Звоню как-то Димке Тузикову по телефону. "Почему не явился на занятия по добыванию огня трением?" - "Мама, - отвечает, - не велела". Чего-то там делать его заставила. Ничего себе, а? Самостоятельный человек называется!

- Смешно… - пожал плечами Лёва.

- Так вот, мы сейчас до профессора зайдём к Виктору, посовещаемся и все трое выступим на собрании.

- Боря! Борис! - закричала Рая из кухни.

- Что тебе?

- Борис, никуда не уходи: нужно сначала мясо провернуть в мясорубке.

- Вспомнила! Нужно было раньше попросить! Мне некогда.

Рая появилась в дверях ванной, держа большую ложку, от которой шёл пар.

- Боря, я тебя уже просила, а ты всё "некогда" и "некогда". Проверни мясо! Мясорубка тугая, я сама не могу, а мама ушла и велела приготовить котлеты.

Боря уставился на неё, сдвинув светлые, чуть заметные брови:

- Слушайте, Раиса Петровна! Вам русским языком говорят: я тороплюсь, у меня поважнее дело, чем твои котлеты. Всё! Можете идти.

Но Раиса Петровна не ушла, а, наоборот, шагнула поближе к брату:

- Боря, вовсе я никуда не пойду, и ты тоже никуда не уйдёшь, пока не провернёшь мясо. Вот!

Боря повысил голос:

- Со старшими таким тоном не говорят! Ясно? Ну!.. Марш!

Взяв сестрёнку за плечи, Борис повернул её к себе спиной и легонько толкнул.

- И очень хорошо! И прекрасно! - закричала та, удаляясь. - А ты всё равно не уйдёшь!

Боря сел на стул и принялся надевать носки.

- Маленького нашла… - ворчал он. - Брось всё и верти мясорубку! Распоряжается чужим временем!

Мальчики вышли из ванной. В коридоре они встретили Раю, которая несла под мышкой большую книгу.

- Сейчас, - сказал Борис, войдя в комнату. - Ещё две минуты, и я готов. - Он взял со стула парадные брюки и сунул правую ногу в штанину, - Да, Лёвка, сегодня поборемся! Кому-то жарко станет, кому-то… - Он замолчал и опустил глаза вниз, на брюки. - Гм! Что за чёрт… Смотри!

На брюках не было ни одной пуговицы! Приятели молча посмотрели друг на друга и подошли к висевшему на спинке стула пиджаку: там тоже пуговиц не оказалось.

Боря взъерошил волосы:

- Что за чёрт! А?

- Срезаны, - хладнокровно сказал Лёва и кивнул на обеденный стол: там лежали пуговицы и ножницы.

Боря покраснел так, что лицо его стало темнее волос. Торопливо скинув брюки, он в одних трусах отправился в коридор. Лёва последовал за ним.

- Р-рраиса!

- Чего тебе? - послышалось за дверью ванной.

Боря толкнул дверь, но она оказалась запертой.

- А ну, открой!

- Не открою, - ответила Раиса.

- Ага, понятно! Ты срезала пуговицы?

- Ну, я срезала.

- Зачем? Отвечай!

- Чтобы ты мясо провернул. Мне котлеты надо готовить.

Боря загрохотал кулаками по двери и закричал таким голосом, что кошка свалилась с новой газовой плиты:

- Раиса! Выходи немедленно! Слышишь!

- Вовсе не выйду. Что я, сумасшедшая?

- Выходи сию минуту и пришей пуговицы!

- Проверни мясо, тогда пришью.

Громко дыша, Боря прошёлся по кухне и остановился перед Лёвой:

- Как тебе нравится, а?

Тот не потерял своего хладнокровия.

- Не волнуйся. - сказал он. - Психологию знаешь? Запри её самоё.

С наружной стороны двери была щеколда. Боря заложил её и громко сказал:

- Вот! Получай, Раиса! Будешь сидеть здесь, пока наши не придут.

- И пожалуйста! Я с собой "Двух капитанов" взяла.

Услышав такой ответ, Боря пал духом. Опять он в отчаянии воззрился на Лёву.

- Теряться нечего, - сказал тот. - Пришьём сами.

Друзья вернулись в комнату. Они решили, что Боря станет пришивать пуговицы на брюках, а Лёва - к пиджаку. Но в шкатулке нашлась только одна иголка. Борис оторвал от катушки нитку и подошёл к лампе, висевшей над столом. Он слюнил нитку, разглаживал её между пальцами, задерживал дыхание, но нитка не лезла в ушко иголки. Стоя возле него, Лёва советовал:

- Не волнуйся! Возьми себя в руки и не нервничай. Ты волнуешься - и ничего не выходит.

Борис наконец рассвирепел.

- На! Сам не волнуйся! - крикнул он и сунул иголку с ниткой Лёве в руки.

Тот рассмотрел как следует нитку и заявил, что она чересчур толстая. Боря достал другую нитку. Она, правда, была розовая, но зато её быстро продели в ушко. Лёва посмотрел на часы.

- Семь минут прошло, - сказал он.

Пришивая пуговицу, Боря пять раз уколол себе палец и четыре раза порвал нитку.

- А теперь четыре минуты прошло, - сказал Лёва, разглядывая его работу. - Гм!.. Ты волнуешься и не туда пришил.

- Чего ты мелешь… "не туда"! Где не туда?

- Вот видишь, где петля, а где пуговица!

Лёва отпорол пуговицу и взялся пришивать её сам. Он работал с большим самообладанием, пришил пуговицу правильно и затратил восемь минут. После этого он встал со стула и размеренными шагами прошёлся по комнате.

- Безнадёжно, - сказал он.

- Ничего не безнадёжно! - отозвался Борис. - У нас целый час времени.

Лёва пожал плечами:

- Простая арифметика! Времени - час. От тебя до профессора - пятнадцать минут. От профессора до школы - столько же… На одну штуку мы затратили… семь плюс четыре и плюс восемь… затратили девятнадцать минут… Теперь, конечно, дело пойдёт быстрее. Натренировались. Считай - по пятнадцати минут. На брюках их пять, а на пиджаке - четыре. Простой расчёт!..

Вторые Борины брюки мать распорола для перелицовки. Были у него ещё одни, но все в заплатах. Боря пришёл в страшную ярость. Он кричал, что сегодня же оторвёт Раисе уши, что отныне не скажет с ней ни слова и что, если родители не перевоспитают её немедленно, он уйдёт из дому.

- Криками не поможешь, - сказал Лёва. - Возьми себя в руки и пойди поговори. Подействуй на неё силой убеждения.

Товарищи снова очутились в кухне. Боря заговорил негромко и очень сдержанно:

- Рая! Раиса, ты слышишь?

- Ну? - ответили из-за двери.

- Раиса, вот что я тебе скажу: я тебя, так и быть, выпущу, но чтобы это было в последний раз! Понимаешь?

- Понимаю. А я не выйду.

Боря вздохнул, подтянул трусы и продолжал уже совсем кротко:

- Рая, послушай-ка, ты ведь не маленькая, так? Мне нужно скоро уходить, а…

- И уходи. Кто тебя держит?

Лёва заглянул в замочную скважину и сказал убедительным тоном:

- Рая, нужно всё-таки сознавать! У Бориса очень важное дело.

- Котлеты тоже важное дело. Отец придёт с работы - что он будет есть?

Семиклассники помолчали в раздумье.

- Глупо! - тихо сказал Лёва.

- Что - глупо? - так же тихо сказал Борис.

- К чему ты затеял всю эту возню? Провернул бы мясо - и дело с концом!

Борис долго грыз ноготь на большом пальце, потом открыл щеколду:

- Ну ладно, Райка! Выходи. Мы провернём.

- Нет, вы сначала проверните и покажите мне. Я встану на умывальник и посмотрю в окно.

Под потолком в стене ванной было застеклённое окно.

Напрасно товарищи упрашивали Раису выйти немедленно, говоря, что этак она не успеет пришить пуговицы.

Рая стояла на своём. Делать было нечего! Два авторитетных члена краеведческого кружка покорились. Мясорубка была неисправная и очень тугая, но Боря вертел её с такой быстротой, что килограмм говядины очень скоро превратился в фарш.

Лицо Бориса блестело от пота, но голос его стал по-прежнему строгим, когда он заговорил:

- Вот тебе мясо. Кончай эти штучки и выходи!

В ванной послышался какой-то шорох: это Раиса лезла на умывальник. Скоро её голова показалась за стеклом окна.

- Вот! - сказала она. - И стоило из-за этого столько спорить!

- Хватит болтать! Выходи!

Но Рая не вышла.

- Погодите, - сказала она. - Я с вами потеряла много времени, а мне нужно ещё снять бельё с чердака. Пойдите на чердак и снимите.

Боря чуть не уронил тарелку с фаршем.

- Издеваешься! - сказал Лёва.

- Раиса!.. Ты эти штучки брось, ты меня знаешь! Лучше брось!

- Вовсе я не издеваюсь. Мне одной раза четыре пришлось бы на чердак подниматься, а вы вдвоём сразу всё бельё унесёте. А я буду обед готовить.

Борису очень хотелось плюнуть на всё и взять Раису измором, проучить хорошенько эту девчонку. Но он подумал, как будет глупо, если он не попадёт к профессору и на заседание кружка. И из-за чего! Из-за каких-то пуговиц и упрямой сестрёнки!

Кончилось дело тем, что они с Лёвой отправились на чердак, принесли оттуда бельё и показали его Раисе.

Краеведы слышали, как она спрыгнула с умывальника.

- Увидишь, - шепнул Борис товарищу, - только пришьёт пуговицы, все уши оторву! - Он посмотрел на дверь и сказал громко: - Ну, Раиса!

- А теперь… теперь самое последнее, - решительно заговорила Рая. - Теперь знаете что? Теперь повторяйте оба вместе: "Мы даём честное пионерское слово, что даже пальцем не тронем Раю, когда она выйдет из ванной".

Повторять эту фразу было для краеведов труднее всего. Но они всё же повторили её замогильными голосами.

Щёлкнула задвижка, дверь открылась, и Рая быстро прошла мимо краеведов.

Через пятнадцать минут друзья вышли из дому. За всю дорогу они не сказали ни слова, и на бурном заседании краеведческого кружка оба хранили угрюмое молчание.



Как я был самостоятельным

День, когда я впервые почувствовал себя самостоятельным, врезался мне в память на всю жизнь. Я до сих пор вспоминаю о нём с содроганием.

Накануне вечером мама и папа сидели на лавочке у подъезда нашего большого нового дома и спорили.

- Парню десятый год! - сердито говорил папа. - Неужели он дня не может прожить самостоятельно? До коих же пор ему нянька будет нужна?

- Говори что хочешь, Михаил, а я знаю одно, - твердила мама, - если мы Лёшку оставим здесь, для меня вся поездка будет испорчена. Здесь даже соседей нет знакомых, чтобы присмотреть за ребёнком. Я просто вся изведусь от беспокойства.

Решалась моя судьба на весь завтрашний день. Папин товарищ по работе, полковник Харитонов, пригласил родителей провести воскресенье у него на даче, но меня туда брать было нельзя, потому что сынишка Харитонова болел корью. Мама никогда не оставляла меня надолго одного - ей всё казалось, что я ещё маленький ребёнок. В новом доме мы поселились несколько дней тому назад, ни с кем из соседей ещё не познакомились, поэтому мама хотела "подбросить" меня на воскресенье к своей приятельнице, жившей на другом конце города.

Папа возражал, говоря, что неудобно беспокоить приятельницу и что пора приучать меня к самостоятельности.

Я стоял и слушал этот спор, от волнения выкручивая себе пальцы за спиной. Провести хотя бы один день без присмотра взрослых и так было моей давнишней мечтой, а теперь, когда мы переехали в новый дом, мне этого хотелось с удвоенной силой. Причиной тому была Аглая - смуглая темноглазая девчонка, известная как заводила среди здешних ребят. Эта Аглая мне очень нравилась, но я чувствовал, что она относится ко мне с пренебрежением, считая меня маленьким мальчиком, да к тому же маменькиным сынком. Мне казалось, что день, проведённый самостоятельным человеком, позволит мне возвыситься в её глазах.

К моему огорчению, Аглая находилась тут же, во дворе. Она прыгала на одной ноге, толкая перед собой камешек, слышала весь унизительный для меня разговор папы с мамой и время от времени вставляла, ни к кому не обращаясь:

- У! Я с шести лет одна дома оставалась, и то ничего! - Или: - У! Я сколько раз себе сама обед готовила, не то что разогревала.

Я косился на Аглаю и тихонько, но вкладывая в слова всю душу, убеждал:

- Ну, мама! Ну, мама же! Ну что со мной может случиться? Ну ты только послушай, как я буду жить: вы уедете, я пойду немножко погуляю…

- Дверь захлопнешь, а ключ оставишь дома…

- И вовсе нет! Я ключ ещё вечером положу в карман… Значит, пойду погуляю…

- Тебе домашнюю работу надо делать, а не гулять. Скоро первое сентября, а ты и половины примеров не решил.

- Ой, мама, ну ладно! Я гулять не буду. Значит, вы уезжаете, я сажусь делать примеры, потом захотел есть - включаю газ…

- Ещё с газом что-нибудь натворит, - пробормотала мама.

- У! Я давно уже газ… - начала было Аглая, но в этот момент прибежал Антошка Дудкин с большим листом бумаги в руках.

- Готово! Куда вешать? - сказал он Аглае, и они вдвоём прикрепили к парадному написанную чернилами афишу.

Она гласила, что завтра в пять часов вечера в клубе имени Полины Кожемякиной состоится спектакль пионерского драматического кружка.

Наконец нам с папой удалось уговорить маму. Было решено, что родители уедут с шестичасовым поездом, а я встану, как обычно, в восемь, сам уберу квартиру, сам приготовлю себе чай, сам накормлю и выведу погулять таксу Шумку, сам (то есть без понуканий) решу десять примеров и сам разогрею себе обед. Я был на седьмом небе. Для меня всё это было так ново, так радостно, как иному мальчишке возможность пожить на необитаемом острове.

Весь вечер мама мне давала наставления. Ночью я долго не мог уснуть, а когда проснулся солнечным утром, в квартире стояла необычная тишина. Только Шумка, чесавшая себе за ухом, мягко постукивала лапой по полу. Я был один! Я был полным хозяином квартиры. Я мог как угодно распоряжаться самим собой. Я вскочил с постели и в одних трусах, уперев кулаки в бока, громко насвистывая какой-то марш, отправился обозревать свои владения. Я тут же наметил себе огромную программу действий. Убирая квартиру, я не просто подмету паркетный пол, а заново натру его воском; я даже вычищу и повешу в шкаф папин старый мундир, оставленный им на спинке стула. Примеров я решу не десять, как мы с мамой уговорились, а все двадцать штук. Вечером, если папа с мамой задержатся, я разогрею для них ужин, заверну его в старое одеяло, как это иногда делала мама, а сам лягу спать, оставив на столе записку: "Котлеты и картошка горячие, в кухне, на табурете". Словом, теперь мама узнает, как глупо было с её стороны бояться оставить меня одного.

 Я быстро оделся, умылся и собрался было вывести Шумку, которая уже скулила у двери, но тут меня осенила такая мысль: а что, если заодно пойти в магазин и купить чего-нибудь себе к завтраку? Ведь одно дело, когда в магазин тебя посылает мама, и совсем другое, когда ты сам захотел чего-нибудь, пошёл и купил. Ради такого удовольствия не жалко было истратить трёшку из пятнадцати рублей, скопленных на аквариум.

Хлеб, масло и колбаса у меня к чаю были. Подумав немного, я решил, что мне хочется сыру.

Через минуту, держа Шумку на поводке, я шёл по двору, шёл неторопливо, степенно, поглядывая на окна квартиры в первом этаже, где жила Аглая. Вдруг как раз из её окна вылетела и шмякнулась к моим ногам дохлая ворона. Шумка тявкнула от неожиданности.

- А ну, чтоб духу вашего здесь больше не было! - послышался из окна сердитый женский голос. - Ишь нанесли всякой дряни! Репетировать им надо! На то клуб есть, чтобы репетировать, там и ходите на головах, а людям покой надо дать. Ну! Сколько раз мне говорить? Марш отсюда!

Вслед за этим из подъезда выскочил и подхватил на бегу ворону рыжий мальчишка с лицом, казалось, состоявшим из одних веснушек. За плечами у него в виде мантии болталось синее одеяло, на котором были нашиты узоры из серебряной бумаги от чая, на голове сидела корона, обклеенная той же бумагой. За ним, прижимая к груди ворох цветных тряпок, выскочила такая же рыжая девчонка, за девчонкой - Антошка Дудкин, одетый как обычно, а за Антошкой выбежала Аглая. Я взглянул на неё, да так и застыл.

Аглая мне нравилась даже в самой затрапезной своей одежде, даже тогда, когда она выбегала во двор в старом материнском жакете, доходившем ей до колен, и в драных валенках на тонких ногах. А тут… тут она предстала предо мной в наряде сказочной принцессы. На ней было платье из марли, раскрашенной голубой, розовой и жёлтой красками; на шее блестело ожерелье из разноцветных стеклянных бус, какими украшают ёлки; два крупных шарика от этих бус болтались на ниточках под ушами, надо лбом в тёмных волосах блестела мохнатая ёлочная звезда, а две такие же звезды, но поменьше, украшали стоптанные тапочки.

Заглядевшись на всю эту красоту, я даже палец сунул в рот от восхищения. Пробегая мимо, Аглая едва кивнула мне, но вдруг остановилась и спросила через плечо:

- Ну что, уехали твои?

Я быстро вынул палец изо рта и сказал как можно небрежней:

- Конечно, уехали.

- И тебя одного оставили?

Конечно, одного. Вот ещё!.. Не знаешь, магазин открыт? Хочу сыру купить себе к завтраку.

- Открыт, - сказала Аглая, о чём-то думая. - Ты потом домой придёшь?

- Ага. Вот только сыру куплю. Сыру чего-то захотелось.

- Эй! Идите-ка! - крикнула Аглая своим приятелям и, когда те подошли, обратилась ко мне: - Тебя Лёшей зовут, да? Лёша, можно мы к тебе придём? А то нам репетировать надо, а нас отовсюду гонят и клуб закрыт… а ты один в квартире. Ладно?

Пожалуйста, конечно! - обрадовался я. - Я вот только квартиру уберу, примеры сделаю, и приходите.

Лицо Аглаи стало каким-то скучным.

- У-у! Примеры! А тебя что, заставляют с утра заниматься? Меня, например, никто не заставляет. Когда хочу, тогда и занимаюсь.

- А меня разве заставляют? Меня вовсе никто и не заставляет, это я сам хотел, - заторопился я. - Пожалуйста! Хоть сейчас пойдёмте! Я и квартиру могу не убирать… Когда захочу, тогда и уберу. Пожалуйста! Шумка, домой!

Большими, уверенными шагами я зашагал впереди артистов к своему подъезду, поднялся вместе с ними на второй этаж, открыл ключом дверь и широко распахнул её.

- Пожалуйста! Вы в какой комнате хотите? В этой или в той? В какой хотите, в той и репетируйте. Пожалуйста!

Артисты прошли в большую комнату, служившую столовой и одновременно моей спальней. Я из кожи лез, чтобы показать, какой я независимый человек и гостеприимный хозяин.

- Аглая, ты не стесняйся, говори, что нужно. Стол мешает? Стол можно отодвинуть, и очень даже просто. Шумка, на место! Не путаться под ногами! Как нужно, так и сделаем, как захотим, так и устроим. Да, Аглая?

Принцесса разглядывала себя в большом зеркале, стоявшем у стены.

- У тебя губная помада есть? - спросила она.

- Помада? У! - воскликнул я, совсем как Аглая. - Я тебе не только помаду могу дать, я и пудру могу, и краску для бровей, и одеколон даже…

Удалившись в другую комнату, я взял там большую коробку с парфюмерным набором "Белая сирень", захватил ещё коробочку с краской для бровей и притащил всё это Аглае.

- Вот! Пожалуйста! Выбирай что хочешь. Очень даже просто!

Аглая напудрила себе лоб и нос, накрасила губы и подрумянила щёки. То же самое проделала Зина - рыжая девчонка, игравшая пожилую королеву. Кроме того, ей густо на-пудрили волосы, чтобы она казалась седой.

- Антошка! - сказала Аглая. - Давай теперь ты загримируйся. Знаешь, как артисты делают, чтобы красивей быть? На носу белую черту проводят, а под бровями розовой краской мажут. И губы тоже.

Но Дудкин, скрестив руки на груди, повесив голову, с угрюмым видом бродил по комнате.

- А ну тебя! "Загримируйся!" Мне козёл покоя не дает, а ты- "загримируйся"…

- Какой козёл? - спросил я.

Мне объяснили, что Дудкин играет Иванушку-дурачка и по ходу пьесы должен приехать к принцессе верхом на козле и с дохлой вороной в руках. Вот этим козлом, наскоро выпиленным из фанеры, Антошка был очень недоволен.

- Дохлую ворону и ту настоящую достали, а козла курам на смех сделали. Надо, чтобы он на четырёх ногах был, чтобы я мог сесть на него и меня бы на нём за верёвочку и втащили. А на фанерного разве сядешь! Волочи его между ног, а сам топай на своих на двоих. Публика только смеяться будет.

Король уныло кивнул:

- Ага. Я говорил Наталье Петровне, что надо другого козла, а она своё: "Мы, говорит, сказку ставим, а в сказке и фанерный сойдёт".

Артисты замолчали в раздумье. Я тоже молчал и всё поглядывал на Аглаю. Мне очень хотелось узнать, что она думает обо мне, убедилась ли наконец, что я человек, достойный её уважения. Но Аглая не смотрела на меня. Как назло, она обратила внимание на стоявшего у кровати большого коня из папье-маше, на котором я ещё недавно ездил верхом по квартире, гоняясь за Шумкой и стреляя в неё из жестяного пистолета.

- Это твой конь? - спросила она.

Я очень любил своего скакуна, относился к нему как к живому существу, но теперь я отрёкся от него:

- Нет, не мой… То есть мой, но я в него давно не играю. Он просто так стоит. Что я, маленький, что ли!

Ковыряя в носу, принцесса задумчиво смотрела на коня.

- Антон! Вот бы из этой лошади козла сделать… У неё даже колёсики есть. Лёша, одолжи нам этого коня. А?

- Конечно, одолжу! Пожалуйста! Что мне, жалко? Я в него вовсе и не играю… Он просто так стоит…

Присев на корточки, Дудкин внимательно осмотрел коня.

- Этот, факт, лучше фанерного, - сказал он. - А хвост куда девать?.. Ты козлов с такими хвостами видела?

И тут я окончательно предал своего старого друга.

- А хвост… а хвост можно отрезать! - звенящим голосом выпалил я и завертел головой, глядя, какое это произведёт на всех впечатление.

- Тебе от матери попадёт, - пробасила Зинаида.

- Что? Попадёт? Вот ещё!.. "Попадёт!" Это моя лошадь: что хочу, то и делаю. Сейчас отрежем, и всё! И очень даже просто!

Я снова сбегал в другую комнату, вернулся оттуда с ножницами и присел перед конём. Через минуту пышный мочальный хвост лежал на полу, а я поднялся, мокрый от испарины.

- Вот и всё! Вот и пожалуйста! И ничего тут такого нет…

Сделать из лошади козла оказалось работой сложной и трудной. Мне пришлось искать, где у папы лежат плитки сухого столярного клея, потом толочь его, чтобы он быстрее размок, потом варить его в маленькой кастрюльке (подходящей банки в доме не оказалось). Потом мы принялись делать рога. Сначала Аглая свернула из бумаги узенькие фунтики, и мы приклеили их к лошадиной голове, но Антошка сказал, что таких прямых рогов у козлов не бывает. Тогда мы стали делать их плоскими, вырезая из картона, и извели кучу всяких коробок от настольных игр, прежде чем Дудкину понравилась форма рогов.

Для бороды мы, конечно, использовали часть отрезанного мной хвоста, но и тут пришлось помучиться, потому что руки у нас были все в клею и мочалка больше прилипала к пальцам, чем к лошадиной морде. Когда борода была наконец готова, Дудкин заявил, что лошадь надо перекрасить из светло-коричневого в другой какой-нибудь цвет, хотя бы и в белый. Зубной пасты оказалось мало, и Зина предложила покрасить мукой. Я достал муки, и мы разболтали её в тазике, так что получилось нечто вроде теста для блинов. Чем дольше мы работали, тем больше у меня скребли кошки на сердце, когда я смотрел на паркетный пол, заляпанный клеем, жидким тестом и облепленный кусочками мочалки.

Пробило два часа. Королева заторопилась:

- Васька, пойдём, обедать пора. Антон, кончай скорей. В пять часов спектакль, а мы и не репетировали сегодня из-за твоего козла.

Только теперь я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера. В животе у меня бурчало, в голове неприятно шумело.

Держа в левой руке тазик с тестом, а в правой - старую кисточку для бритья, Дудкин мазнул по коню ещё разок, отошёл шага на два и склонил голову набок. Потом он бросил кисточку в таз, а таз поставил на стол и вздохнул:

- Зря только коня испортили.

Аглая передёрнула плечами:

- У, какой-то!.. Тебе всё плохо! Фанерный ему плох, этот плох…

- А по-твоему, хорош, да, хорош? - закричал Дудкин. - Ты посмотри на него: у тебя мурашки по спине не бегают? Ведь он на чёрта похож, с которого содрали шкуру, а ты - хорош!

 Я не представлял себе, как выглядит чёрт без шкуры, но то существо, которое у нас получилось, и правда имело вид жутковатый.

Непросохшее тесто блестело скользким блеском, один картонный рог надломился и свесился набок, куцый хвост, испачканный клеем, превратился в какую-то сосульку, а рыжая борода, наоборот, была слишком пышна и топорщилась во все стороны.

Как видно, и Аглае стало не по себе, потому что она больше не возражала Антону. На некоторое время в комнате воцарилось унылое молчание.

- Аглая! - закричали вдруг за окном сразу несколько голосов. - Эй, Аглая! Дудкин!

- Мы здесь! - отозвалась Аглая, подбежав к окну.

- "Здесь! Здесь"! Мы вас два часа ищем. Ушли куда-то и не предупредили. Хотите спектакль сорвать?

Идите сюда. Мы здесь репетируем, в двадцать второй. - Аглая отошла от окна. - Лёша, поди открой, это ещё артисты идут… Антошка, мы Сене Ласточкину козла покажем. Он староста кружка: пусть как хочет, так и решает.

Я открыл входную дверь, и в квартиру ввалились ещё человек шесть ребят. Среди них выделялся плечистый мальчишка с самоуверенной физиономией.

- Сеня, гляди! - обратилась к нему Аглая. - Мы вот какого козла вместо фанерного сделали, а Дудкину и этот не нравится.

Мальчишка посмотрел на наше страшилище маленькими, узкими глазками.

- Халтура! - проворчал он и добавил: - Я вам получше козла достану. Живого. Настоящего.

- Вот! Настоящего! - обрадовались артисты. - Конечно, хорошо бы настоящего, только где ты его возьмёшь?

- У моего дяди есть козёл. В сарайчике живёт. Только бодливый, чёрт!

- Это ничего, что бодливый, - сказал Дудкин. - Лишь бы дядя позволил взять.

- А мы его и спрашивать не будем. Потихоньку возьмём, а потом обратно… Вот где бы его спрятать до спектакля? А то дядя скоро вернётся, тогда ничего не получится.

Все помолчали, обдумывая этот вопрос.

- В закоулке каком-нибудь привязать, и всё.

- В закоулке украсть могут.

- Сторожить по очереди будем.

Сеня качнул головой:

- Не годится. Дядя увидит, что козла нет, и пойдёт его искать по дворам да закоулкам. - Он помолчал. - У Юрки спрячем. Юра, у тебя отец с матерью по воскресеньям работают и квартира отдельная. В квартирах козлов не ищут.

Мальчик, которого звали Юрой, попятился от него:

- Ты что, с ума сошёл? Ты знаешь, что мне за это будет!

На Юру напали со всех сторон:

- Не хочешь помочь товарищам, да?

- Вот Сеня наверняка знает, что от дяди попадёт, а и то не боится для общего дела.

- Ругайтесь себе сколько хотите, - ответил Юра. - Я лучше из кружка совсем уйду, а козла в квартиру пускать не буду. У меня голова на плечах ещё есть.

- А я знаю, где козла спрятать! - воскликнула Аглая. - Лёша, мы к тебе его приведём. Хорошо?

Тут уж я оторопел. Я почувствовал, что козёл в квартире, да ещё почти что краденый, - это уж слишком.

- Я… ко мне козла…

У меня пересохло в горле, я поперхнулся. Аглая этим воспользовалась. Быстро поглядывая на меня, она заговорила с воодушевлением:

- К Лёше поставим. Лёша не такой нюня, как Юрка. Правда, Лёша? Он мальчишка самостоятельный, не какой-нибудь маменькин сынок - да, Лёша? Мы к нему поставим козла в прихожую и все пойдём обедать. Он часочка два всего постоит, а перед спектаклем заберём. И никто даже ничего и не узнает. Лёша, верно я говорю? Ты не забоишься, как Юрка, да, Лёша?

- Я… мне…

Я снова запнулся. Все ждали моего ответа, ждала и Аглая. Она раскраснелась, маленькие чёрные глаза её блестели, цветные зеркальные шарики покачивались под розовыми ушами. И я не смог отказаться. Я посмотрел на Юру, которому Аглая ставила меня в пример, и слегка расправил плечи:

- Я… Пожалуйста, конечно… Мне, конечно, ничего не стоит… Только… только он, наверное, будет кричать, а соседи…

- У! Кричать? Зачем ему кричать? А соседям ты не открывай. Это твоя квартира, ты хозяин, и пусть они не суются. И, как видно испугавшись, что я пойду на попятный,

Аглая снова принялась меня хвалить:

- Ну, что я говорила? Говорила, что Лёша не забоится, - он и не забоялся. Он не то что Юрка, он знаете какой отчаянный!

- Ладно! Пошли тогда, - сказал Сеня и кивнул мне:-Ты жди, значит. Мы скоро…

Артисты повалили к выходу. В передней королева сказала, что ей с Васькой давно нора обедать.

- После пообедаешь, - отрезал староста. - Нам рабочая сила нужна. Он знаешь какой здоровый? Вот такущую собаку насмерть забодал.

Услышав эту фразу, я совсем расстроился, но было уже поздно: артисты ушли.

Я принялся слоняться по квартире. Я понимал, что следует привести в порядок комнату, попытаться хотя бы соскрести тесто с коня, а в первую очередь чего-нибудь перекусить, но от тревоги у меня ни к чему не лежали руки. То и дело я забирался на подоконник.

Наш дом был первым многоэтажным зданием, построенным в этом районе. Его со всех сторон обступили деревянные дома и домишки, в свою очередь окружённые многочисленными сарайчиками и клетушками. В одной из таких клетушек, наверное, и жил этот проклятый козёл.

Прошло двадцать минут, потом полчаса. Артисты не возвращались. Я стал подумывать, что, пожалуй, не так уж легко протащить чужого козла в летний воскресный день по проходным дворам. Может, на моё счастье, артистов ещё и застукают на месте преступления. Когда часы пробили три, у меня совсем отлегло от сердца, и я направился на кухню разогревать себе обед.

- Лёша! Лёша! Открывай! - донёсся в этот момент всполошённый Аглаин голос.

Остановившись на полдороге, я подбежал к окну, но во дворе уже никого не было. В отвратительном настроении побрёл я в переднюю и открыл дверь. Артистов я не увидел. Я только услышал, что под моей площадкой идёт приглушённая, но, как видно, отчаянная борьба. Там сопели, пыхтели, кряхтели и шаркали ногами. Временами кто-то яростно фыркал. Иногда что-то шмякалось не то об стену, не то о ступеньки.

- Рога! Рога держите! Рога не отпускайте! - хрипло шептали внизу.

- Ыть!.. Ещё немного! Ыть! Ещё разок!..

- Ой! У-юй!

- Тише! Услышат!

- Подымай ему ногу! Подымай ему ногу! Подымай ногу… Уп! Есть!

- Чего - есть?

- По губе копытом!

- Ыть! Ещё разок! Ыть!.. Мне за штаны влетит. Ыть!.. Не починишь теперь.

Но вот на лестнице, ведущей к площадке, показалась куча рук, ног, стриженых затылков и растрёпанных кос. Она шевелилась, судорожно дёргалась и постепенно приближалась ко мне.

Полумёртвый от страха, я отступил в переднюю, однако двери не закрыл. Вот куча артистов показалась на площадке. С минуту они трепыхались перед дверью, потом что-то случилось, и в переднюю разом влетели Дудкин с окровавленной губой, ещё два артиста и козёл. Он был чёрный с белыми пятнами. Одного глаза на белой половине морды у него не было, а глаз на чёрной половине был открыт и смотрел безумным взглядом, каким смотрит с картины Иван Грозный, убивший своего сына. На правом роге его, как чек в магазине, был наколот квадратный кусочек синей материи.

- Двери! - закричал мне Дудкин, устремляясь к выходу. - Закрывай все двери! А то пропадёшь!

Козёл повернулся, красиво встал на дыбы, Дудкин ойкнул и захлопнул за собой дверь. В следующий момент рога так треснули по ней, что сверху побелка посыпалась.

Я оцепенел. Секунд пять я не двигал ни рукой, ни ногой. Как сквозь вату, я услышал, что в дверь слабо застучали кулаком.

- Мальчик! Мальчик! - запищал тонкий девчачий голосок. - У него на роге мой карман от передника остался. Мальчик, а мальчик, у него на роге мой карман…

Мне, конечно, было не до кармана. Козёл снова повернулся, опустил рога и мелкими шажками потопал ко мне. Я шмыгнул в комнату и запер дверь на крючок.

- Чёрта с два я на такого сяду! - донёсся со двора голос Дудкина. - Я уж лучше на фанерном. Что мне, жизнь не дорога?

Я не расслышал, что ему ответили. Шумка, которая до сих пор лишь нервно тявкала в соседней комнате, вдруг закатилась отчаянным лаем. Я сунулся было туда и отскочил назад. Козёл был уже в комнате родителей. Он проник туда через другую дверь, которую я не догадался закрыть. Он медленно вертелся, подставляя Шумке рога, а та, захлёбываясь от ярости, прижимаясь грудью к полу, в свою очередь вертелась вокруг козла и норовила схватить его за пятку. Крючка на двери в эту комнату не было. Я забаррикадировал её тяжёлым плюшевым креслом.

И началась катавасия! Лай, топот, фырканье постепенно удалились в кухню, причём там загремело что-то железное, потом шум битвы снова переместился в соседнюю комнату. Я был отрезан от всей квартиры. Я не мог взять из кухни продукты. Мне была недоступна даже уборная, куда я стремился всей душой. Ломая себе пальцы в тоске, я слонялся по комнате и думал о том, как же я открою артистам, когда они придут за козлом, и придут ли они вообще до спектакля, если Дудкин отказался на нём ездить.

Шумка была из тех собачонок, которых называют заводными. Обычно стоило кому-нибудь пройти по лестнице мимо нашей квартиры, как она впадала в истерику минут на пять. Козёл появился у нас примерно в четверть четвёртого. Ровно в четыре в квартире продолжался всё тот же тарарам, и Шумка даже не охрипла. Со двора уже давно доносились голоса:

- Безобразие какое!

- Это в двадцать второй!

И Шумка, как говорится, допрыгалась. Лай её вдруг прервался, она громко икнула, а в следующий момент заверещала таким дурным, таким страшным голосом, что я подумал: "Всё! Шумке конец".

- Эй! Двадцать вторая! Что вы там, с ума посходили? - закричали во дворе.

- Прекратите это хулиганство, слышите?

Сам не зная зачем, я подошёл к окну. По ту сторону двора стоял двухэтажный бревенчатый дом. Из многих окон его выглядывали жильцы. Несколько мужчин и женщин стояли на крыльце и возле него, подняв головы к окнам нашей квартиры. Стоило мне показаться, как они накинулись на меня:

- Эй, малый! Это ты там безобразничаешь?

- У тебя совесть есть так собаку мучить?

- Мать с отцом уехали, он и распоясался!

В голове у меня звенело от Шумкиного визга, сердце измученно колотилось, но всё же я ещё разок попробовал показать свою самостоятельность. Печально глядя в окно, голосом слабым, как у тяжелобольного, я пролепетал:

- Вас… вас не касается. Я… я сам… я сам знаю, что делаю. Это наша квартира. И… и вас не касается.

Я отошёл от окна. Шумка вдруг перестала верещать и затявкала где-то на кухне, визгливо, обиженно.

"Хам! Грубиян! - как бы говорила она, лёжа, очевидно, под газовой плитой, - С тобой и дела-то иметь нельзя". Потявкав немного, она успокоилась. В квартире наступила тишина. Я забрался с ногами на кровать, прижался спиной к стене и тоже затих. На противоположной стене висело зеркало, в котором маячило моё отражение. Никогда ещё я не казался себе таким бледным, таким тощим. Я смотрел в зеркало и грустно думал о том, что у меня, наверное, будет рак. Я слышал, как взрослые говорили, что рак развивается на нервной почве и первым признаком его бывает исхудание.

Пробило половину пятого, но я уже не ждал артистов. Я понимал, что они не смогут взять у меня козла, когда во дворе столько народа.

В соседней комнате что-то полилось, потом из-под двери ко мне потекла лужа. Меня это уже не взволновало. Мне уже было всё равно.

Потом то ли козёл проголодался, то ли ему захотелось домой, но только он начал блеять. Он блеял настойчиво, требовательно, хриплым басом.

- Ишь какой зловредный мальчишка! - послышался со двора старушечий голос. - То собаку мучил, теперь козлом кричит. Всё назло!

- Нет, тут что-то не то, - отозвался мужчина. - Разве мальчишка сможет так реветь? У него и голоса не хватит. Странное дело!

- Дядь Терентий! Дядь Терентий! - вдруг взволнованно крикнула какая-то девушка.

- А-я? - донеслось издалека.

- Ты козла ищешь? Поди-ка сюда! Это не твой орёт?

Прошло несколько секунд молчания, потом со двора послышалось:

- Ага! Он и есть! Ах, люди! Ну что за люди! Средь бела Дня!

Дядя Терентий принялся кричать нам в окна, чтобы ему немедленно вернули козла и что он нам покажет, как скотину воровать. Я не отвечал. Собравшиеся во дворе успокаивали дядю Терентия, говорили, что тут, очевидно, какое-то недоразумение, что квартира принадлежит солидному человеку, подполковнику, который едва ли станет заниматься такими делами. Говорили также, что подполковника сейчас нет и что дома только его сынишка, то есть я.

- А мне шут с ним, кто там дома, кого нет. Мой козёл - стало быть, отдай! - сказал дядя Терентий. - Верка! Стой здесь! Пойду участкового приведу.

Козёл притих, словно понял, что освобождение близко. Я не боялся прихода милиционера, я был даже рад, что он придёт, и думал только о том, как он попадёт в квартиру. И вдруг у меня мелькнула такая мысль: козёл сейчас в комнате родителей. Что, если я в одну секунду проскочу переднюю, открою входную дверь… А там лестница, а там двор, а там люди, от которых мне попадёт, но которые избавят меня от козла…

Я прислушался. В квартире было тихо. Я и не подозревал, что козёл уже перебрался в переднюю и стоит у самой двери моей комнаты. Я на цыпочках подкрался к этой двери, тихонько снял с неё крючок, затем сразу распахнул её и… чуть не напоролся на козлиные рога.

В следующий момент я был на середине комнаты. Козёл направился ко мне. Я вскочил с ногами на подоконник. Козёл подошёл к подоконнику и, мотая головой, глядя на меня своим страшным глазом, хрипло заблеял. И тут я окончательно забыл про свою самостоятельность. Я отодвинулся почти к самому карнизу, свесил ноги наружу, поднял лицо к небу и заревел на весь двор, где уже собралось очень много народу. Однако я недолго ревел. Вскоре ещё больший ужас потряс меня так, что я и голос потерял.

Во двор вошли папа и мама. Они шли не под руку, как обычно, а на расстоянии метра друг от друга. Лицо у папы было красное и очень сердитое. Уже потом я узнал, что мама испортила папе всё удовольствие от поездки, потому что всё время беспокоилась за меня и говорила, что у неё какое-то тяжёлое предчувствие. Они уехали от полковника Харитонова даже не пообедав и всю дорогу ссорились.

Папа был так рассержен, что даже не заметил толпы, которая глазела на моё окно. Увидев меня, он остановился и почти закричал маме:

- На! Смотри! Целёхонько твоё сокровище, здоровёхонько! И что вообще с ним могло случиться?

Не слушая папы, мама закричала мне, чтобы я лез обратно в комнату, что я могу свалиться. Но я не послушался.

- Дядя Терентий! Дядя Терентий! - сказали в это время в толпе. - Вот как раз товарищ подполковник. Вернулся!

Во двор вошёл низенький, грязно одетый дядька с полуседой щетиной на лице, а с ним круглолицый, розовощёкий милиционер. Тут папа впервые обратил внимание на толпу и как-то притих. Милиционер подошёл к нему и отдал честь:

- Товарищ подполковник, разрешите обратиться!

- Пожалуйста! Слушаю!

Милиционер смущённо улыбнулся:

- Не знаешь, как и начать… Короче, вот от гражданина поступило заявление, что у вас в квартире… ну, домашнее животное.

- Что за чушь? Какое животное?

- Козёл, - пояснил милиционер, зачем-то понизив голос.

- Что-о?

- Козёл, товарищ подполковник.

Папа вскинул голову. Глаза его сверкали.

- Алексей! В чём дело? Что там такое у тебя?

"Ме-е-е!" - закричал козёл за моей спиной.

* * *

Что было дальше, рассказывать незачем, об этом каждый догадается. Скажу лишь одно: я много вынес в тот день, но самый тяжёлый удар, удар в самое сердце, постиг меня на следующее утро.

Папа был на службе, мама ушла в магазин. Мне запретили выходить. Я лежал на подоконнике и смотрел во двор. Подо мной на лавочке сидели Аглая и другие театральные деятели. Вчерашний спектакль прошёл у них успешно, несмотря на то, что пришлось довольствоваться фанерным козлом. За живого козла им, конечно, тоже нагорело, но они уже забыли об этом и обдумывали новую постановку.

- Валенки для партизан достанем, полушубки найдутся, - говорил Сеня Ласточкин. - А вот портупею, кобуру и полевую сумку - это надо поискать.

- Лёшка достанет, - сказала Аглая. - У него отец военный.

- Какой Лёшка? Из двадцать второй? - вмешался Дудкин. - Нет! Не достанет. Теперь ему отец ничего не даст.

- Лёшка-то? У! Я ему скажу, что он самостоятельный, - он и без спроса возьмёт. Я им как хочу, так и верчу. 
  
                                   
...................................................
© Copyright: Юрий Сотник