рассказы с юмором для детей

Леонид Пателеев

Буква "ты"

Учил я когда-то одну маленькую девочку читать и писать. Девочку звали Иринушка, было ей четыре года пять месяцев, и была она большая умница. За каких-нибудь десять дней мы одолели с ней всю русскую азбуку, могли уже свободно читать и "папа" и "мама", и "Саша" и "Маша", оставалась у нас невыученной одна только самая последняя буква- "я".

И тут вот, на этой последней буковке, мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.

Я, как всегда, показал ей букву, дал как следует её рассмотреть и сказал:

- А это вот, Иринушка, буква "я".

Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:

- Ты?

- Почему "ты"? Что за "ты"? Я же сказал тебе: это буква "я".

- Буква "ты"?

- Да не "ты", а "я".

Она ещё больше удивилась и говорит:

- Я и говорю "ты".

- Да не я, а буква "я".

- Не ты, а буква "ты"?

- Ох, Иринушка, Иринушка. Наверно, мы, голубушка, с тобой немного переучились. Неужели ты в самом деле не понимаешь, что это не я, а что это буква так называется "я"?

- Нет, - говорит, - почему не понимаю? Я понимаю.

- Что ты понимаешь?

- Это не ты, а это буква так называется: "ты".

Фу! Ну в самом деле, ну что ты с ней поделаешь? Как же, скажите на милость, ей объяснить, что я - это не я, ты - не ты, она - не она и что вообще "я" - это только буква?

- Ну, вот что, - сказал я наконец, - ну, давай скажи как будто про себя: я. Понимаешь? Про себя. Как ты про себя говоришь.

Она поняла как будто. Кивнула. Потом спрашивает:

- Говорить?

- Ну-ну… конечно.

Вижу - молчит. Опустила голову. Губами шевелит.

Я говорю:

- Ну, что же ты?

- Я сказала.

- А я не слышал, что ты сказала.

- Ты же мне велел про себя говорить. Вот я потихоньку и говорю.

- Что же ты говоришь?

Она оглянулась и шёпотом - на ухо мне:

- Ты!

Я не выдержал, вскочил, схватился за голову и забегал по комнате.

Внутри у меня уже всё кипело, как вода в чайнике. А бедная Иринушка сидела, склонившись над букварём, искоса посматривала на меня и жалобно сопела. Ей, наверно, было стыдно, что она такая бестолковая.

Но и мне тоже было стыдно, что я, большой человек, не могу научить маленького человека правильно читать такую простую букву, как буква "я".

Наконец я придумал всё-таки. Я быстро подошёл к девочке, ткнул её пальцем в нос и спрашиваю:

- Это кто?

Она говорит:

- Это я.

- Ну вот… Понимаешь? А это буква "я".

Она говорит:

- Понимаю…

А у самой уж, вижу, и губы дрожат и носик сморщился - вот-вот заплачет.

- Что же ты, - я спрашиваю, - понимаешь?

- Понимаю, - говорит, - что это я.

- Правильно. Молодец. А это вот буква "я". Ясно?

- Ясно, - говорит. - Это буква "ты".

- Да не "ты", а "я"!

- Не я, а ты.

- Не я, а буква "я"!

- Не ты, а буква "ты"!

- Не буква "ты", господи боже мой, а буква "я"!

- Не буква "я", господи боже мой, а буква "ты".

Я опять вскочил и опять забегал по комнате.

- Нет такой буквы! - закричал я. - Пойми ты, бестолковая девчонка! Нет и не может быть такой буквы! Есть буква "я". Понимаешь? Я! Буква "я"! Изволь повторять за мной: я!я!я!..

- Ты, ты, ты, - пролепетала она, едва разжимая губы. Потом уронила голову на стол и заплакала. Да так громко и так жалобно, что весь мой гнев сразу остыл. Мне стало жалко её.

- Хорошо, - сказал я. - Как видно, мы с тобой и в самом деле немного заработались. Возьми свой книги и тетрадки и можешь идти гулять. На сегодня хватит.

Она кое-как запихала в сумочку своё барахлишко и, ни слова мне не сказав, спотыкаясь и всхлипывая, вышла из комнаты.

А я, оставшись один, задумался: что же делать? Как же мы в конце концов перешагнём через эту проклятую букву "я"?

"Ладно, - решил я. - Забудем о ней. Ну её. Начнём следующий урок прямо с чтения. Может быть, так лучше будет".

И на другой день, когда Иринушка, весёлая и раскрасневшаяся после игры, пришла на урок, я не стал ей напоминать о вчерашнем, а просто посадил её за букварь, открыл первую попавшуюся страницу и сказал:

- А ну, сударыня, давайте-ка почитайте мне что-нибудь.

Она, как всегда перед чтением, поёрзала на стуле, вздохнула, уткнулась и пальцем и носиком в страницу и, пошевелив губами, бегло, не переводя дыхания прочла:

- Тыкову дали тыблоко.

- Что такое?! Какому Тыкову? Какое тыблоко? Что ещё за тыблоко?

Посмотрел в букварь, а там чёрным по белому написано:

"Якову дали яблоко".

Вам смешно? Я тоже, конечно, посмеялся. А потом говорю:

- Яблоко, Иринушка! Яблоко, а не тыблоко!

Она удивилась и говорит:

- Яблоко? Так, значит, это буква "я"?

Я уже хотел сказать: "Ну, конечно, "я". А потом спохватился и думаю: "Нет, голубушка. Знаем мы вас. Если скажу "я" - значит, опять пошло-поехало? Нет, уж сейчас мы на эту удочку не попадёмся".

И я сказал:

- Да, правильно. Это буква "ты".

Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же поделаешь? Если бы я сказал "я", а не "ты", кто знает, чем бы всё это кончилось. И, может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы: вместо "яблоко" - тыблоко, вместо "ярмарка" - тырмарка, вместо "якорь" - тыкорь и вместо "язык" - тызык. А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, как полагается, и пишет мне письма без одной ошибки.


Большая стирка


Один раз мама пошла на рынок за мясом. И девочки остались одни дома. Уходя, мама велела им хорошо себя вести, ничего не трогать, со спичками не играть, на подоконники не лазать, на лестницу не выходить, котёнка не мучить. И обещала им принести каждой по апельсину.

Девочки закрыли за мамой на цепочку дверь и думают: "Что же нам делать?" Думают: "Самое лучшее - сядем и будем рисовать". Достали свои тетрадки и цветные карандаши, сели за стол и рисуют. И всё больше апельсины рисуют. Их ведь, вы знаете, очень нетрудно рисовать: какую-нибудь картошину намазюкал, красным карандашом размалевал и - готово дело - апельсин.

Потом Тамарочке рисовать надоело, она говорит:

- Знаешь, давай лучше писать. Хочешь, я слово "апельсин" напишу?

- Напиши, - говорит Белочка.

Подумала Тамарочка, голову чуть-чуть наклонила, карандаш послюнила и - готово дело - написала:

ОПЕЛСИН

И Белочка тоже две или три буковки нацарапала, которые умела.

Потом Тамарочка говорит:

- А я не только карандашом, а я и чернилами писать умею. Не веришь? Хочешь, напишу?

Белочка говорит:

- А где ж ты чернила возьмёшь?

- А у папы на столе - сколько хочешь. Целая банка.

- Да, - говорит Белочка, - а ведь мама нам не позволила трогать на столе.

Тамарочка говорит:

- Подумаешь! Она про чернила ничего не говорила. Это ведь не спички - чернила-то.

И Тамарочка сбегала в папину комнату и принесла чернила и перо. И стала писать. А писать она хоть и умела, да не очень. Стала перо в бутылку окунать и опрокинула бутылку. И все чернила на скатерть вылились. А скатерть была чистая, белая, только что постланная.

Ахнули девочки.

Белочка даже чуть на пол со стула не упала.

- Ой, - говорит, - ой… ой… какое пятнище!..

А пятнище всё больше и больше делается, растёт и растёт. Чуть не на полскатерти кляксу поставили.

Белочка побледнела и говорит:

- Ой, Тамарочка, нам попадёт как!

А Тамарочка и сама знает, что попадёт. Она тоже стоит - чуть не плачет. Потом подумала, нос почесала и говорит:

- Знаешь, давай скажем, что это кошка чернила опрокинула!

Белочка говорит:

- Да, а ведь врать нехорошо, Тамарочка.

Я и сама знаю, что нехорошо. А что же нам делать тогда?

Белочка говорит:

- Знаешь что? Давай лучше - выстираем скатерть!

Тамарочке это даже понравилось. Она говорит:

- Давай. А только в чём же её стирать?

Белочка говорит:

- Давай, знаешь, в кукольной ванночке.

- Глупая. Разве скатерть в кукольную ванночку залезет? А ну, тащи сюда корыто!

- Настоящее?..

- Ну, конечно, настоящее.

Белочка испугалась. Говорит:

- Тамарочка, ведь мама же нам не позволила…

Тамарочка говорит:

- Она про корыто ничего не говорила. Корыто - это не спички. Давай, давай скорее…

Побежали девочки на кухню, сняли с гвоздя корыто, налили в него из-под крана воды и потащили в комнату. Табуретку принесли. Поставили корыто на табуретку.

Белочка устала - еле дышит.

А Тамарочка ей и отдохнуть не даёт.

- А ну, - говорит, - тащи скорей мыло!

Побежала Белочка. Приносит мыло.

- Синьку ещё надо. А ну - тащи синьку!

Побежала Белочка синьку искать. Нигде найти не может.

Прибегает:

- Нет синьки.

 А Тамарочка уже со стола скатерть сняла и опускает её в воду. Страшно опускать - сухую-то скатерть в мокрую воду. Опустила всё-таки. Потом говорит:

- Не надо синьки.

Посмотрела Белочка, а вода в корыте - синяя-пресиняя.

Тамарочка говорит:

- Видишь, даже хорошо, что пятно поставили. Можно без синьки стирать.

Потом говорит:

- Ой, Белочка!

- Что? - говорит Белочка.

- Вода-то холодная.

- Ну и что?

- В холодной же воде бельё не стирают, в холодной только полощут.

Белочка говорит:

- Ну, ничего, давай тогда полоскать.

Испугалась Белочка: вдруг её Тамарочка ещё и воду заставит кипятить.

Стала Тамарочка скатерть мылом намыливать. Потом стала тискать её, как полагается. А вода всё темней и темней делается.

Белочка говорит:

- Ну, наверно, уже можно выжимать.

- А ну, давай посмотрим, - говорит Тамарочка.

Вытащили девочки из корыта скатерть. А на скатерти только два маленьких белых пятнышка. А вся скатерть синяя.

- Ой, - говорит Тамарочка. - Надо воду менять. Тащи скорей чистой воды.

Белочка говорит:

- Нет, теперь ты тащи. Я тоже хочу постирать.

Тамарочка говорит:

- Ещё что! Я пятно поставила, я и стирать буду.

Белочка говорит:

- Нет, теперь я буду.

- Нет, не будешь!

- Нет, буду!

Заплакала Белочка и двумя руками вцепилась в корыто. А Тамарочка за другой конец ухватилась. И корыто у и их закачалось, как люлька или качели.

- Уйди лучше! - закричала Тамарочка. - Уйди, честное слово, а не то я в тебя сейчас водой брызну.

Белочка, наверно, испугалась, что она и в самом деле брызнет, - отскочила, корыто выпустила, а Тамарочка его в это время как дёрнет - оно кувырком, с табуретки - и на пол. И, конечно, вода из него тоже на пол. И потекла во все стороны.

Вот тут-то уж девочки испугались по-настоящему.

Белочка от страха даже плакать перестала.

А вода уж по всей комнате - под стол, и под шкаф, и под рояль, и под стулья, и под диван, и под этажерку, и куда только можно течёт. Даже в соседнюю комнату маленькие ручейки побежали.

Очухались девочки, забегали, засуетились:

- Ой! Ой! Ой!..

А в соседней комнате в это время спал на полу котёнок Пушок. Он как увидел, что под него вода течёт, - как вскочит, как замяучит и давай, как сумасшедший, по всей квартире носиться.

- Мяу! Мяу! Мяу!

Девочки бегают, и котёнок бегает. Девочки кричат, и котёнок кричит. Девочки не знают, что делать, и котёнок тоже не знает, что делать.

Тамарочка на табуретку влезла и кричит:

- Белочка! Лезь на стул! Скорее! Ты же промочишься.

А Белочка так испугалась, что и на стул забраться не может. Стоит, как цыплёнок, съёжилась и только знай себе головой качает:

- Ой! Ой! Ой!

И вдруг слышат девочки - звонок.

Тамарочка побледнела и говорит:

- Мама идёт.

А Белочка и сама слышит. Она ещё больше съёжилась, на Тамарочку посмотрела и говорит:

- Ну вот, сейчас будет нам…

А в прихожей ещё раз:

"Дзинь!"

И ещё раз:

"Дзинь! Дзинь!"

Тамарочка говорит:

- Белочка, милая, открой, пожалуйста.

- Да, спасибо, - говорит Белочка. - Почему это я должна?

- Ну, Белочка, ну, милая, ну ты же всё-таки ближе стоишь. Я же на табуретке, а ты на полу всё-таки.

Белочка говорит:

- Я тоже могу на стул залезть.

Тогда Тамарочка видит, что всё равно надо идти открывать, с табуретки спрыгнула и говорит:

- Знаешь что? Давай скажем, что это кошка корыто опрокинула!

Белочка говорит:

- Нет, лучше, знаешь, давай пол поскорее вытрем!

Тамарочка подумала и говорит:

- А что ж… Давай попробуем. Может быть, мама и не заметит…

И вот опять забегали девочки. Тамарочка мокрую скатерть схватила и давай ею по полу елозить. А Белочка за ней, как хвостик, носится, суетится и только знай себе:

- Ой! Ой! Ой!

Тамарочка ей говорит:

- Ты лучше не ойкай, а лучше тащи скорей корыто на кухню.

Белочка, бедная, корыто поволокла. А Тамарочка ей:

- И мыло возьми заодно.

- А где оно - мыло?

- Что ты - не видишь? Вон оно под роялем плавает.

А звонок опять: "Дз-з-зинь!.."

- Ну что ж, - говорит Тамарочка. - Надо, пожалуй, идти. Я пойду открою, а ты, Белочка, поскорей дотирай пол. Как следует, смотри, чтобы ни одного пятнышка не осталось.

Белочка говорит:

- Тамарочка, а куда же скатерть потом? На стол?

- Глупая. Зачем её на стол? Пихай её - знаешь куда? Пихай её подальше под диван. Когда она высохнет, мы её выгладим и постелим.

И вот пошла Тамарочка открывать. Идти ей не хочется. Ноги у неё дрожат, руки дрожат. Остановилась она у двери, постояла, послушала, вздохнула и тоненьким голоском спрашивает:

- Мамочка, это ты?

Мама входит и говорит:

- Господи, что случилось?

Тамарочка говорит:

- Ничего не случилось.

Так что же ты так долго?.. Я, наверно, двадцать минут звоню и стучу.

- А я не слышала, - говорит Тамарочка.

Мама говорит:

- Я уж бог знает что думала… Думала - воры забрались или вас волки съели.

- Нет, - говорит Тамарочка, - нас никто не съел. Мама сетку с мясом на кухню снесла, потом возвращается и спрашивает:

- А где же Белочка? Тамарочка говорит:

- Белочка? А Белочка… я не знаю, где-то там, кажется… в большой комнате… чего-то там делает, я не знаю…

Мама на Тамарочку с удивлением посмотрела и говорит:

- Послушай, Тамарочка, а почему у тебя такие руки грязные? И на лице какие-то пятна!

Тамарочка за нос себя потрогала и говорит:

- А это мы рисовали.

- Что же это вы - углем или грязью рисовали?

- Нет, - говорит Тамарочка, - мы карандашами рисовали.

А мама уж разделась и идёт в большую комнату. Входит и видит: вся мебель в комнате сдвинута, перевёрнута, не поймёшь, где стол, где стул, где диван, где этажерка… А под роялем на корточках ползает Белочка и что-то там делает и плачет во весь голос.

Мама в дверях остановилась и говорит:

- Белочка! Доченька! Что это ты там делаешь? Белочка из-под рояля высунулась и говорит:

- Я?

А сама она грязная-прегрязная, и лицо у неё грязное, и даже на носу тоже пятна.

Тамарочка ей ответить не дала. Говорит:

- А это мы хотели, мамочка, тебе помочь - пол вымыть.

Мама обрадовалась и говорит:

- Вот спасибо!..

Потом к Белочке подошла, наклонилась и спрашивает:

- А чем же это, интересно, моя дочка моет пол?

Посмотрела и за голову схватилась:

- О, господи! - говорит. - Вы только взгляните! Ведь она же носовым платком пол моет!

Тамарочка говорит:

- Фу, глупая какая!

А мама говорит:

- Да уж, это действительно называется - помогают мне.

А Белочка ещё громче заплакала под своим роялем и говорит:

- Неправда, мамочка. Мы вовсе и не помогаем тебе. Мы корыто опрокинули.

Мама на табуретку села и говорит:

- Этого ещё недоставало. Какое корыто?

Белочка говорит:

- Настоящее которое… Железное.

- А как же, интересно, оно попало сюда - корыто?

Белочка говорит:

- Мы скатерть стирали.

- Какую скатерть? Где она? Зачем же вы её стирали? Ведь она же чистая была, только вчера постлана.

- А мы на неё чернила нечаянно пролили.

- Ещё того не легче. Какие чернила? Где вы их взяли? Белочка на Тамарочку посмотрела и говорит:

- Мы из папиной комнаты принесли. А кто вам позволил?

Девочки друг на дружку посмотрели и молчат. Мама посидела, подумала, нахмурилась и говорит:

- Ну, что же мне теперь с вами делать?

Девочки обе заплакали и говорят:

- Накажи нас.

Мама говорит:

- А вы очень хотите, чтобы я вас наказала?

Девочки говорят:

- Нет, не очень.

- А за что же, по-вашему, я должна вас наказать?

- А за то, что, наверное, мы пол мыли.

- Нет, - говорит мама, - за это я вас наказывать не буду.

- Ну, тогда за то, что бельё стирали.

- Нет, - говорит мама. - И за это я тоже наказывать вас не буду. И за то, что чернила пролили, - тоже не буду. И за то, что писали чернилами, - тоже не буду. А вот за то, что без спросу взяли из папиной комнаты чернильницу, - за это вас действительно наказать следует. Ведь если бы вы были послушные девочки и в папину комнату не полезли, вам бы не пришлось ни пол мыть, не бельё стирать, ни корыто опрокидывать. А заодно и врать бы вам не пришлось. Ведь в самом деле, Тамарочка, разве ты не знаешь, почему у тебя нос грязный?

Тамарочка говорит:

- Знаю, конечно.

- Так почему же ты сразу не сказала?

Тамарочка говорит:

- Я побоялась.

- А вот это и плохо, - говорит мама. - Сумел набедокурить - сумей и ответить за свои грехи. Сделал ошибку - не убегай, поджав хвост, а исправь её.

- Мы и хотели исправить, - говорит Тамарочка.

- Хотели, да не сумели, - говорит мама.

Потом посмотрела и говорит:

- А где же, я не вижу, скатерть находится?

Белочка говорит:

- Она под диваном находится.

- А что она там делает - под диваном?

- Она там сохнет у нас.

Вытащила мама из-под дивана скатерть и опять на табуретку села.

- Господи! - говорит. - Боже ты мой! Такая миленькая скатерть была! И вы посмотрите, во что она превратилась. Ведь это же не скатерть, а половая тряпка какая-то.

Девочки ещё громче заплакали, а мама говорит:

- Да, милые мои доченьки, наделали вы мне хлопот. Я устала, думала отдохнуть, я только в будущую субботу собиралась большую стирку делать, а придётся, как видно, сейчас этим делом заняться. А ну, прачки-неудачки, снимайте платья!

Девочки испугались. Говорят:

- Зачем?

- Зачем? А затем, что в чистых платьях бельё не стирают, полов не моют и вообще не работают. Надевайте свои халатики и - живо за мной на кухню…

Пока девочки переодевались, мама успела на кухне зажечь газ и поставила на плиту три больших кастрюли: в одной - вода, чтобы пол мыть, во второй - бельё кипятить, а в третьей, отдельно, - скатерть.

Девочки говорят:

- А почему ты её отдельно поставила? Она же ведь не виновата, что запачкалась.

Мама говорит:

- Да, она, конечно, не виновата, но всё-таки придётся её в одиночку стирать. А то у нас всё бельё синее станет. И вообще я думаю, что эту скатерть уже не отстираешь. Придётся, наверно, выкрасить её в синий цвет.

Девочки говорят:

- Ой, как красиво будет!

- Нет, - говорит мама, - я думаю, что это не очень красиво будет. Если бы это было действительно красиво, то, наверно, люди каждый бы день кляксы на скатерти ставили.

Потом говорит:

- Ну, хватит болтать, берите каждая по тряпке и идёмте пол мыть.

Девочки говорят:

- По-настоящему?

Мама говорит:

- А вы что думали? По-игрушечному вы уже вымыли, теперь давайте по-настоящему.

И вот девочки стали по-настоящему пол мыть.

Мама дала им каждой по уголку и говорит:

- Смотрите, как я мою, и вы тоже так мойте. Где вымыли, там по чистому не ходите… Луж на полу не оставляйте, а вытирайте досуха. А ну, раз-два - начали!..

Засучила мама рукава, подоткнула подол и пошла пахать мокрой тряпкой. Да так ловко, так быстро, что девочки за ней еле успевают. И, конечно, у них так хорошо не выходит, как у мамы. Но всё-таки они стараются. Белочка даже на коленки встала, чтобы удобнее было.

Мама ей говорит:

- Белочка, ты бы ещё на живот легла. Если ты будешь так пачкаться, то нам придётся потом и тебя в корыте стирать.

Потом говорит:

- А ну, сбегай, пожалуйста, на кухню, посмотри, не кипит ли вода в бельевом баке.

Белочка говорит:

- А как же узнать, кипит она или не кипит?

Мама говорит:

- Если булькает - значит, кипит; если не булькает - значит, не вскипела ещё.

Белочка на кухню сбегала, прибегает:

- Мамочка булькает, булькает!

Мама говорит:

- Не мамочка булькает, а вода, наверно, булькает?

Тут мама из комнаты за чем-то вышла, Белочка Тамарочке и говорит:

- Знаешь? А я апельсины видела!

Тамарочка говорит:

- Где?

- В сетке, в которой мясо висит. Знаешь сколько? Целых три.

Тамарочка говорит:

- Да. Будут нам теперь апельсины. Дожидайся.

Тут мама приходит и говорит:

- А ну, поломойки, забирайте вёдра и тряпки - идём на кухню бельё стирать.

Девочки говорят:

- По-настоящему?

Мама говорит:

- Теперь вы всё будете делать по-настоящему.

И девочки, вместе с мамой, по-настоящему стирали бельё. Потом они его по-настоящему полоскали. По-настоящему выжимали. И по-настоящему вешали его на чердаке на верёвках сушиться.

А когда они кончили работать и вернулись домой, мама накормила их обедом. И никогда ещё в жизни они с таким удовольствием не ели, как в этот день. И суп ели, и кашу, и чёрный хлеб, посыпанный солью.

А когда они отобедали, мама принесла из кухни сетку и сказала:

- Ну, а теперь вы, пожалуй, можете получить каждая по апельсину.

Девочки говорят:

- А кому третий?

Мама говорит:

- Ах, вот как? Вы уже знаете, что и третий есть?

Девочки говорят:

- А третий, мамочка, знаешь кому? Третий - самый большой тебе.

- Нет, доченьки, - сказала мама. - Спасибо. Мне хватит, пожалуй, и самого маленького. Ведь всё-таки вы сегодня в два раза больше, чем я, работали. Не правда ли? И пол два раза мыли. И скатерть два раза стирали…

Белочка говорит:

- Зато чернила только один раз пролили.

Мама говорит:

- Ну, знаешь, если бы вы два раза чернила пролили, я бы вас так наказала…

Белочка говорит:

- Да, а ведь ты же не наказала всё-таки?

Мама говорит:

- Погодите, может быть, ещё и накажу всё-таки.

Но девочки видят: нет, уж теперь не накажет, если раньше не наказала.

Обняли они свою маму, крепко расцеловали её, а потом подумали и выбрали ей - хоть не самый большой, а всё-таки самый лучший апельсин.

И правильно сделали.


Фенька


Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу - кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук. "Что, - думаю, - такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, - дождём и не пахнет".

Повернул я голову, посмотрел - ничего не видно. На локте привстал - тоже не видно. Прислушался - как будто тихо.

Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.

"Фу, - думаю, - Что такое?"

Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну и - глаза вытаращил. Думаю: "Батюшки, что это мне - во сне снится, что ли?!" Вижу - за окном, на узеньком железном карнизе, стоит - кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказке не читывали.

Ростом она будет поменьше самого маленького мальчика с пальчик. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.

Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что это какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.

А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишком по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.

Я у неё через стекло спрашиваю:

- Девочка! Тебе что надо?

А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!

Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.

Я говорю:

- Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.

А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:

- Я в дверь не умею ходить.

- Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?

- Да, - говорит, - не умею.

"Вот так, - думаю, - чудо-юдо ко мне привалило!"

Удивился я, взял её на руки, вижу - она вся дрожит.

Вижу - боится чего-то.

Оглядывается, на окно посматривает.

Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.

Я у неё спрашиваю:

- Ты кто такая?

- Я, - говорит, - Фенька.

- Какая такая Фенька?

- Такая вот… Фенька.

- А ты где живёшь?

- Не знаю.

- А где твои папа с мамой?

- Не знаю.

- Ну, - я говорю, - а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?

- Нет, - говорит, - не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.

- Какие собаки?

А она мне опять:

- Не знаю.

Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:

- "Не знаю, не знаю"!.. А чего же ты тогда знаешь?

Она говорит:

- Я есть хочу.

- Ах, вот как! Это ты знаешь?

Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, посиди, говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.

Прихожу в комнату, смотрю - где же Фенька? Вижу - на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:

- Феня! Феня!

Никто не отвечает.

Я опять:

- Феня! А Феня?

И вдруг слышу откуда-то:

- Я тут!

Нагнулся - она под диваном сидит.

Рассердился я.

- Это, - говорю, - что за фокусы такие? Ты почему это на диване не сидишь?

- А я, - говорит, - не умею.

- Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?

- Нет, - говорит, - это умею.

- Ну, так садись, - говорю. Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил - чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.

- Ешь, - говорю.

Только вижу - не ест. Вижу - сидит, ковыряется, носом сопит.

- Что? - говорю. - В чём дело?

Молчит, не отвечает. Я говорю:

- Ты же есть просила. Вот - ешь, пожалуйста.

А она покраснела вся и вдруг говорит:

- Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?

- Как повкуснее? Ах ты, - я говорю, - неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?

- Ах нет, - говорит, - что вы, что вы… Это тоже невкусно.

- Так чего же тебе? Мороженого?

- Нет, и мороженое невкусное.

- И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи пожалуйста, хочется?

Она помолчала, носиком посопела и говорит:

- Нет ли у вас немножко гвоздиков?

- Каких гвоздиков?

- Ну, - говорит, - обыкновенных гвоздиков. Железненьких.

У меня даже руки от страха затряслись.

Я говорю:

- Так ты что же это, значит, гвозди ешь?

- Да, - говорит, - я гвоздики очень люблю.

- Ну, а ещё что ты любишь?

- А ещё, - говорит, - я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, вазелин, спички…

Я думаю:

"Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается?"

"Ладно, - думаю. - Давай проверим".

Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.

- На, - говорю, - ешь, пожалуйста!

Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она - раз-раз, хруп-хруп - весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:

- Ещё!..

Я говорю:

- Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, - бумаги, пожалуйста, могу дать…

- Давай, - говорит.

Дал ей бумагу - она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок - она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил - она и керосин вылакала.

Я только смотрю и головой качаю. "Вот так девочка, - думаю. - Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, - думаю, - надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!!"

А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.

И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, - съёжилась, нахохлилась, - куда ж её, думаю, такую маленькую на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: "Ладно, так уж и быть, - завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком - до свиданьица, иди откуда пришла!.."

Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку - ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.

- Спи, - говорю. - Спокойной ночи!

Она сразу и захрапела.

А я посидел немножко, почитал и тоже спать лёг.

Утром, как только проснулся, пошёл посмотреть, как там моя Фенька поживает. Прихожу, смотрю - на стуле ничего нет. Ни Феньки нет, ни подушки нет, ни салфетки… Вижу - лежит моя Фенечка под стулом, подушка у неё под ногами, голова на полу, а салфетки - так той и вовсе не видно.

Я разбудил её, говорю:

- Где салфетка?

Она говорит:

- Какая салфетка?

Я говорю:

- Такая салфетка. Которую я тебе давеча вместо одеяла устроил.

Она говорит:

- Не знаю.

- Как это не знаешь?

- Честное слово, не знаю.

Стали искать. Я ищу, а Фенька мне помогает. Ищем, ищем - нету салфетки.

Вдруг Фенька мне говорит:

- Слушайте, не ищите, ладно? Я вспомнила.

- Что, - я говорю, - ты вспомнила?

- Я вспомнила, где салфетка.

- Ну, где?

- Я её нечаянно скушала.

Ох, рассердился я, закричал, ногами затопал.

- Обжора ты этакая, - говорю, - утроба ты ненасытная! Ведь этак же ты мне весь дом сожрёшь.

Она говорит:

- Я это не нарочно.

- Как это не нарочно? Нечаянно салфетку съела? Да?

Она говорит:

- Я ночью проснулась, мне кушать захотелось, а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.

Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке - нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю - моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался: мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу - нет, лицо вытирает.

Я у неё спрашиваю:

- Ты где воду брала?

Она говорит:

- Какую воду?

Я говорю:

- Такую воду. Одним словом, где ты мылась?

Она говорит:

- Я ещё не мылась.

- Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?

- А я, - говорит, - всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.

Я только рукой махнул.

- Ну, - говорю, - ладно, садись, ешь скорей и - до свиданьица!..

Она говорит:

- Как это "до свиданьица"?

- Да так, - говорю. - Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.

И вдруг вижу - моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.

- Не гоните меня, - говорит, - пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего - ни одного гвоздика, ни одной пуговицы без спросу не съем.

Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.

Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: "Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, - думаю, - погостит у меня немножко. А там видно будет".

Ладно, - говорю, - так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…

Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.

Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.

На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? На натворила ли чего-нибудь?

Прихожу домой - Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.

- Ой, - говорит, - наконец-то! Как я рада!

- А что? - говорю. - Скучно было?

- Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!

Взял её на руки. Говорю:

- Есть, наверно, хочешь?

- Нет, - говорит. - Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.

"Ну, - думаю, - если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела".

Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.

Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу - чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.

- А ну, - говорю, - Фенька! Иди сюда!

Она прибегает.

- Да? - говорит.

Я говорю:

- Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?

- А что?

- Да ничего. Знаешь или не знаешь?

Она говорит:

- Если вы ругаться не будете, тогда скажу.

- Ну?

- Не будете ругаться?

- Ну, не буду.

- Я их выпила.

- Как выпила?!! Ты же мне, - я говорю, - обещала…

Она говорит:

- Я обещала вам не есть ничего. А не пить я не обещала. И вы, - говорит, - опять сами виноваты. Зачем вы мне таких солёных гвоздей купили? От них пить хочется.

Ну вот - поговорите вы с ней! Опять я виноват.

Я думаю: "Что же мне делать? Ругаться? Да нет, руганью тут делу не поможешь". Думаю: "Надо ей какую-нибудь работу, какое-нибудь занятие найти. Это она от безделья глупостями занимается. А когда я её работать заставлю, ей некогда будет дурака-то валять".

И вот на другой день утром я ей даю метёлку и говорю:

- Вот, Феня, я ухожу на работу, а ты пока делом займись: прибери комнату, пол подмети, пыль вытри. Сумеешь?

Она даже засмеялась.

- Эва, - говорит, - невидаль. Что ж тут не суметь? Конечно, сумею.

Вечером я прихожу, смотрю: в комнате - пыль, грязь, на полу бумажки валяются.

- Эй, Фенька! - кричу.

Она из-под кровати вылезает.

- Да? - говорит. - В чём дело?

- Ты почему это пол не подмела?

- Как это почему?

- Вот именно: почему?

- А чем, - говорит, - его подметать?

- Метёлкой.

Она говорит:

- Нету метёлки.

- Как это нету?

- Очень просто: нету.

- Куда же она девалась?

Молчит. Носом сопит. Значит, дело неладно.

Я говорю:

- Съела?

- Да, - говорит. - Съела.

Я так на стул и упал. Я даже рассердиться позабыл.

Я говорю:

- Чудовище! Да как же это ты умудрилась метёлку слопать?

Она говорит:

- Я, честное слово, даже сама не знаю. Как-то незаметно, но одному прутику…

- Ну, что же, - я говорю, - мне теперь делать? Железную метёлку для тебя, что ли, заказывать?

- Нет, - говорит.

- Что "нет"?

- Нет, - говорит, - я и железную съем.

Тогда я подумал немного и говорю:

- Ладно. Я знаю, что я с тобой сделаю. С завтрашнего дня я буду тебя в чемодан прятать. Ты чемодан-то, надеюсь, не съешь?

- Нет, - говорит, - не съем. Он пыльный. Вымойте его - тогда съем.

- Ну нет, - говорю. - Спасибо. Не надо. Уж лучше пускай он пыльный стоит.

И на другой день я посадил Феньку в маленький кожаный чемодан. Она ничего - не плакала, не пищала. Только попросила, чтобы я просверлил несколько дырочек для воздуха.

Я взял ножницы и сделал три дырки. И с тех пор Фенька так там и живёт, у меня в чемодане.

Конечно, выросла немножко за это время: была с большой палец, теперь - с указательный. Но живётся ей неплохо. Даже уютно. Теперь я и окошечко там сделал, в её домике. Спит она на маленьком диванчике. Обедает за маленьким столиком. И даже маленький-маленький - вот такой - телевизорчик там стоит.

Так что вы её не жалейте, Феньку. А лучше приходите ко мне как-нибудь в гости, и я вас непременно с ней познакомлю. 
  
                                   
...................................................
© Copyright:  Леонид Пателеев