Жванецкий: власть хорошая - народ плохой |
|
|
Михаил
Жванецкий:
А я вам так скажу На телевидении Как иметь свое мнение Книжечки мои, книжечки, книжечки бедовые Понял наконец Для Р. Карцева и В. Ильченко Ваши письма Не троньте Турникеты Без меня Спасибо А я вам так скажу А я вам так скажу: власть хорошая – народ плохой. Заместители председателя хороши как никогда. Клиентура жуткая... Посмотри, кто толкается, кто лезет и лезет, лезет и лезет – те, у которых что-то где-то течет, что-то не в порядке. Порядочный человек не пойдет убиваться. У председателя тоже толкутся жуткие люди, то есть те, что вшестером в одной комнате или у которых, знаешь, сын с женой и ее родителями на одной койке и ребенок тут же, – в общем, страшный народ. А по поликлиникам, по аптекам просто нездоровые, у которых с кровью или с этой жидкостью, которая в человеке есть, но которую даже упоминать не хочется. За сердце хватаются, глаза выпучивают, воды просят. Видал... Нормальный, здоровый, красивый человек сидит за столом и толково объясняет, что нету этого, что тебе нужно. Того, что тебе не нужно, как раз сейчас есть, и много очень того, что не нужно всем до зарезу, ну совершенно, до обалдения не нужно, то есть при всей фантазии ты его не употребишь ни дома, ни в сарае. Допустим, гидрант пожарный красный или противовес театральных декораций – бери, сколько увезешь. Так наглые люди не берут, в общем, как правило, а все, как правило, лезут за прокладкой на кран – это резинка с дырой, что не можем никак наладить. Ну не можем, и все. И точка. И нечего из космоса на прокладку намекать – не можем, и все. Это психологически. Технологически можем, а психологически – никогда. Убедись и утихни. Так нет – как один: дай именно эту резинку, специально чтоб вывести из себя. До чего капризничают – ну как правило. А сейчас с похоронами затеяли. Ну действительно, помер – и нету. Тебе что, больше, чем ему, надо? Что ты скачешь за него? Пусть сам за себя. Ему все равно, кто там копает – трезвый или другой. Подумаешь, два лежат прямо, а этот поперек. А в больнице он что, не так лежал? Путь у всех один: пионер, комсомол, больница и последний коллектив. Видел, какие ребятки там копают – кровь с молоком? Он за сорок секунд углубляется по пояс – роторный хуже дает. Чего же это у него должно быть плохое настроение? Подумаешь, из ямы захохотал, – поддержи. Этому, что впереди, как я уже говорил, все равно. Он добился наконец покоя, он затих, а задние, как правило – как правило! – шумят, рыдают, качают права и готовы пересажать всех встречающих только за то, что от них, как правило, потягивает перегарчиком из глубины души и настроение у них веселое, хотя речь неразборчивая. А речь неразборчивая у многих. Если не стараться понять, о чем они, можно так и остаться, и тоже ничего, в суд за это не подают. Так что мы о совести сейчас, как правило, не говорим, мы пытаемся зайти с другой стороны. А что у него с другой стороны, если зайти, не каждый ясно себе представляет. Это не магазин, где сзади, как правило, лучше. Поэтому очень сейчас мне нравится начальство, именно в данный момент. Как никогда, очень понимающее среднее звено нижней половины верха. Спросишь «почему?» – он пальцем вверх, а «если попробовать?» – он вниз. Все понимает, в основном. Знает, на что шел, умница. А тем, кто у них в очередях, нужно очень подумать, с чем ты прешься в горсовет. Подымет ли твой визит там настроение, которое в данный момент, как правило, очень хорошее. И надо так и оставить их именно в этом настроении. Они там, мы здесь – так и двигаться. В одном направлении, но параллельно и, конечно, не дай бог, не пересекаясь. А теперь с удовольствием прощаюсь, и не провожайте. Если попрощался, значит, ухожу. На телевидении Ведущая. Иван Николаевич! А вы помните... Председатель (заглядывает в бумагу). Помню. Ведущая. ...как мы работали на полях? Председатель (заглядывает в бумагу). Да. Жучок. Пауза. Все смотрят. Ведущая. Ребята, а вы помните?.. Все. Помним! Ведущая. ...как отдыхали?.. Председатель. Да. Жучок. Ведущая. Иван Николаевич, как зовут собаку, с которой мы подружились? Председатель(заглядывает в бумагу). Да, конечно, пусть приезжают. Ведущая. Я хотела спросить, могут ли приехать наши шестые классы? Председатель. А навык придет. Ведущая. Конечно, ведь главное – желание, а придет ли навык? Председатель. Этими руками кормлено три поколения. Ведущая. Мария Федоровна Рогацкая – золотые руки, да, Иван Николаевич? Председатель. Нет, только не это. Ведущая. Разве можно издеваться над животными? Председатель. Это наша гордость. Ведущая. Особенно ребята полюбили лошадей. У вас в колхозе прекрасные лошади! Председатель (смотрит в бумагу). Да разве я пою? Молодежь поет. Ведущая. Как вы пели с нами молодежные песни! Все. Спасибо за лошадей. Председатель. Правильно, никогда не пели. Ведущая. А без трудностей как же? Мы никогда не пели песню: «Мама, я хочу домой». Хотя и трудности были, правда, Николай Иванович? Все. Будем, конечно! Председатель. А вы теперь будете летом помогать нам? Ведущая. Ну вот, а теперь: «Звонкой песнею, гордо поднятой, взвейся птицею, шире грудь!» Все. Всегда готовы! Председатель. Дети, будьте готовы! Ведущая. А теперь: «Звонкой песнею, гордо поднятой, звонкой птицею взвейся над мечтой!» Все. Спасибо за коней! Председатель. Взял, конечно. Ведущая. Взяли ли вы сегодня свою гармонь? Пауза. Председатель вынимает гармонь. Ему кивнули – председатель кивнул. Ему взмахнули – председатель взмахнул. Тишина. Ему снова кивнули – председатель кивнул. Ему взмахнули – председатель взмахнул. Председатель (запел). «Хорошо...» Хор. «Солнце в небе – это очень, очень...» Ведущая. Мы побывали у вас в гостях. Спасибо вам, дети, и вам. Вы, конечно, спешите на поля? Председатель. Да. Ведущая. Приходите к нам обязательно. Председатель. Обязательно приду. Ведущая. Вы очень спешите? (Председатель кивнул.) Ведущая. У нас следующий гость. (Председатель кивнул.) Ведущая. До свидания. Председатель. До свидания. (Все остаются на своих местах.) Ведущая. Вы хотите присутствовать на нашей следующей встрече? Председатель. Не хочу. (Остается.) Ведущая. Всего доброго! Председатель. Пока. (Остается.) Ведущая. Ребята, попрощайтесь с Кузьмой Петровичем! Все. До свидания. Председатель. До свидания, ребята! (Остается.) Как иметь свое мнение Мы говорим: трудно отстоять свое мнение! Только смельчакам. А сколько трудов уходит на то, чтобы не иметь никакой позиции. Чтобы быть радостным от каждого сообщения по телевизору. Сколько нервов уходит на собрании, чтобы, извиваясь между мнениями, не приняв никакого решения, бежать к жене, к Авдотье, которая примет единственное решение: накормить, напоить и укрыть грудью. Из решений осуществлять только то, что требует организм. А остальное – жуткие размышления над фразами, чудовищная изобретательность. «Видите ли, приняв во внимание обе стороны, я все же позволю себе не поддержать ни одну...» «Он был прав для своего времени. Она была права для своего времени, а сейчас, к сожалению, не выскажусь, нет у меня времени, и вообще у меня температура». Ура! В больнице! Живут и здоровеют принявшие решение. Гибнут от инфарктов и инсультов они, которые двадцать четыре часа в сутки избегали и воздерживались, не подходили к телефону и умирали от страха, держась за место, добытое ими в результате высшей нервной деятельности. Мальчики, себе дороже! Мальчики, либо поседеем от ответственности, либо умрем от ее избегания. Есть же смысл, ей-богу. Я вам невыразимо скажу, как легче станет. Первый же человек, к которому подойдешь, – решит. Очереди в приемной пропадут. Ловкачи, пробивалы, бандиты, нахалы, порожденные безответственностью и бюрократизмом, начнут таять. Мягкие, вежливые люди перестанут жить хуже других. Так, товарищи, кому дано – давайте решать, кому не дано – не будем им мешать и выйдем к чертям собачьим. Книжечки мои, книжечки, книжечки бедовые Господи! Вместо слова «господи» надо придумать что-нибудь наше, антирелигиозное. Например, «Солнышко!», «Зоренька!», «Маменька!», «Девоньки!». Как я люблю писать книги от руки в едином экземпляре! Как приятно – все вокруг пишут пьесы, оперетты, убирают хлеб, убирают квартиры, добывают мясо и масло, а я сижу посредине и пишу книги от руки. Я пишу записные книжки и записки. Я рисую фотографии. Я леплю раковины. Я изобретаю смертоносное, нет, не смертоносное оружие, ибо им я уничтожаю ВМС великих держав. Господи, вы бы видели, какие они растерянные без ВМС. Со всех танков, бронетанковых сил – БТС, СУ – я содрал башни с кишками, как у селедки, прицепил к ним навесные орудия для вспашки. А танки знаете как пашут! Армейские грузовички туда-сюда возят соки. Вместо солдат в БДБ – морковки. Подошел к берегу со страшным воем и выгрузил петрушку. А линкоры, а крейсера сети ставят на глосика, на бычка. Они же могут долго стоять на месте или ходить, пока бычок не клюнет. Тогда тяни, наматывай сети на башни двенадцатидюймовые, что на пятьдесят километров шпурляли очень вредный снаряд. А теперь даем максимум оборотов и на башню – сеточку с рыбкой. В капонирах очень мужественных военно-десантных сил кабанчики или козлы за той же колючей проволокой, потому что они не могут под дождем, а ВВС может. Она крепкая, и, пока проржавеет, лет десять пройдет, тем более у всех «Жигули» под дождями, а эта вообще всепогодная непобедимая – пусть мокнет. В перехватчиках кролики размножаются. Ну просто через все отверстия расползаются. А поросята под крыльями подвешены – на праздник. Очень удобно опрыскивать поля с бомбардировщиков. Это замечено. Ввиду того что там есть прицелы и не нальешь ДДТ на голову невинных людей. Но как они растерялись, великие державы. Люди, из которых состоят народы, просто за животы держались. Потому что все жрут и пьют, а нечем же звенеть на международной арене. Великая держава не та, где хорошо едят. Это та, которая с другими разговаривает не торопясь и в случае чего может так врезать, что любая Бельгия юзом поползет либо сделает добрые глаза; а сама она пульнет в их сторону очень интересный прибор, меняющий в корне природу либо делающий народ печальным и невменяемым... А с подводных лодок настропалились крабов собирать и у себя же внутри варить, потому что очень много места оказалось, когда убрали подслушивающую, подтрунивающую и подуськивающую аппаратуру. И вообще, страны стали соперничать не силой, что приветствуется только между хулиганами, а умом, что не так интересно, но опять-таки поддерживается людьми, из которых до сих пор состоят народы. А как петь стали люди, которые до этого составляли народы! Они пели раскрепощенными голосами. Очень музыкально, и где хотели, и сами решали, по каким газонам ходить, по каким не ходить. Масса машин на улицах, и даже бронетранспортеры, что очень удобно, так как от столкновений не остается вмятин, только страшные искры, грохот – и поехали дальше. И в отряд промышленных рабочих влилась армия классных специалистов, привыкших давать качество без суда и следствия. Нет, нет, нет, как говорил сатирик, «кто что ни говори...». Люди пели, писали друг другу книги и не очень размножались. Ибо размножаются от плохой жизни, а не от изобилия. И не надо в них так настойчиво стрелять. У них есть масса естественных врагов, которые косят их, как хотят: несчастная любовь, правила уличного движения и сердечно-сосудистые заболевания. Понял наконец Для Р. Карцева и В. Ильченко – А вы нам поставите в сро? – А как же. – И может быть, досро? – Что значит, мобы... даже очень, мобы досро... Вероятно, мобыть, точно досро. – И на мно досро? – Не то слово на мно. На очень мно досро. – Косасергеич... – А как же. – Ведь я ехал, ведь я ехал. – Ехал, ехал ты. – И стоимость пони? – Пони, пони. – И кое-что дополнительно дади?.. – Ой! – И все высокока?.. – Да ну тебя. – Что? Что? – Да конечно. – И намно? – Намно, намно. – И высокока? – И хорошего ка. – Нет. Нам только высокока. – Ой! Ну хорошо, вам высокока. Остальным, как выйдет. Может, оно им не выйдет. – Сосасергеич. Я вам так. Мы вам так благода. – Правильно, Оскар. – Вы обеща. Вы сде... и вы подпи? – Все подпи. – А теперь правду. – Давай. – Сделаете? – Сделаем. – Точно? – Точно. – Обещаете? – Обещаем. – Честное слово? – Честное слово. – Клянетесь? – Клянемся. – Подпишете? – Подпишу. – Вот. (Дает бумагу.) – Вот. (Подписывает.) – Значит, мы спокойны? – Спокойны. – Значит, мы уверены? – Уверены! – А вот теперь правду! – Давай. – Неужели сделаете? – Сделаем. – Я вас лично прошу. – Конечно. – Я просто надеюсь. – Обязательно. – Клянетесь? – Клянемся! – И подпишете? – И подпишем. – И выполните? – А как же. – Может, мне?.. – Нет, нет. Ничего! – Но вы уже третий раз подписываете. – Сделаем. – Я столько проехал. В кабинете сутками дожидался. – Сделаем. – Ну зачем вы так. Вы даже не рассмотрели как следует. Для вас это пустяк. – Сделаем. – А мы год работы теряем. – Сделаем. – Честно. Если бы не до зарезу, я бы не приезжал. Я сам руководитель. – Сделаем. – Ну, может быть, вы еще подумаете. Ну, хоть завтра. Я приду. Я готов. Мне кажется, вы не подумали. – Не надо. Сделаем. – Может, я в понедельник забегу. – Не надо. Сделаем. – Эх!.. Ладно, будет и на нашей... Вы и к нам когда-нибудь. – Ой! Что с вас взять... Сделаем! – Спасибо! Я тебя запомнил. – Сделаем, сделаем! – Я тя встречу. Ты еще у меня поваляешься. Я тя прищучу! Такая лиса. Мне говорили. – Сделаем, сделаем. Уже приступаем. – С какой рожей приступаете? Тебе ж это ничего не стоит. Это ж два часа. – Сделаем, сделаем. – Я тя встречу. – Сделаем. – Ты у меня поплачешься. Двести человек без зарплаты. – Сделаем. Езжайте. – Я только за порог, как у тя из головы выдует. (Плачет.) Подонок. Убийца. Я такого гада в жизни... Ну, подожди. – (Телефонным голосом.) Не беспокойтесь, сделаем. Езжайте, железно! – (Всхлипывает.) Перся... Одна дорога. Восемнадцать суток... Пока билет достали туда-назад... – Сделаем. Езжайте. Твердо. Слово. – Я... все у него есть... и он отказывает... – Ни в коем случае. Сделаем. Езжайте, твердо. Навсегда. – Да. Навсегда. (Всхлипывает.) А может, в самом деле сделаете? (Всматривается.) – (Прячет лицо в бумаге.) Обязательно. – Нет! Отказал, мерзавец! – Ни в коем случае! – Отказал, змея! Это ж никто ж не поверит. Такой пустяк. Два пальца... Ну хоть половину, ну хоть сорок штук... – Все сделаем! – А подпишете заявку? – Пожалуйста. (Подписывает.) – (Читает.) Немедленно изготовить... Си-ним?!! Отказал! Все... – Сделаем. – (Тише.) Обманул. – (Тише.) Сделаем. – (Еще тише.) Обманул. – (Совсем издалека.) Сделаем. – (С Дальнего Востока.) Обманул. – (Из Москвы.) Сделаем. Ваши письма Мы читаем письма и радуемся, насколько выросли интересы наших читателей. Семенова волнует, когда в его доме будет горячая вода. Письмо написано живо, заинтересованно, с оригинальным концом. Липкин, пожилой человек, инвалид без ноги, мог бы отдыхать, но пишет, интересуется, когда отремонтируют лифт. Письмо написано прекрасным языком, со старинными оборотами, яркими примерами. Целая группа читателей в едином порыве написала об ассортименте продуктов в близлежащем магазине. Не каждый профессионал найдет эти берущие за душу слова, так расставит акценты. Браво! Это уже настоящая литература. Страстно и убежденно написано письмо о разваливающемся потолке. За каждой строкой, как под каждым кирпичом, встают живые люди наших дней. Чувствуется, как много пишут авторы. Уже есть свой стиль. Условно произведения читателей можно разбить по сезонам. Зимой большинство увлекается отоплением, очисткой улиц. Осенью живо пишут о люках, стоках и канализации. Летом многих интересует проблема овощей и железнодорожных билетов. Ну нет такого уголка, куда бы не заглянуло пытливое око нашего читателя, где бы не светился его живой ум. А насколько возрос уровень культуры! Каких горожан раньше интересовали вопросы зимовки скота, заготовки кормов? А сейчас люди поднимаются до требования соблюдать культуру животноводства, просят, умоляют укрепить дисциплину в животноводческих комплексах. Особо интересуются сроками убоя крупных рогатых животных. Каких горожан интересовало, будет нынче урожай или нет, а сейчас многие спрашивают, что уродило, что не уродило, сколько засеяно гречихи и где именно она растет. Мы читаем письма и радуемся многообразию ваших вопросов. Хочется надеяться, что читатели радуются многообразию наших ответов. Не троньте Товарищи, не надо меня выгонять: будет большой шум. Клянусь вам. Меня вообще трогать не надо: я такое поднимаю – вам всем противно будет. Те, кто меня знает, уже не препятствуют. Очень большая вонища и противный визг. Так у меня голос нормальный, но если недодать чего-нибудь... Ой, лучше мне все додать... Клянусь вам. И походка вроде нормальная, но если дотронуться... Ой, лучше не трогать, клянусь. Держитесь подальше, радуйтесь, что молчу... Есть такие животные. Его тронешь, он повернется и струей дает. Тоже с сумками. Я как замечу, кто на меня с отвращением смотрит, – все, значит, знает. Клянусь! А что делать? Зато все – по государственной, и с гостями тихий, хотя от ругани акцент остается. А что делать? Всюду все есть, и всюду все надо добыть. Есть такое, а есть такое. Цемент есть для всех, а есть не для всех – очень быстросхватывающий. И колбаса есть отдельная, а есть совершенно отдельная – в отдельном цеху, на отдельном заводе, для отдельных товарищей. Огурец нестандартный, обкомовский... Только каждый на своем сидит, не выпускает. Тянешь из-под него тихонько – отдай! Что ж ты на нем сидишь? Отдай потихоньку. Дай попользуюсь. Да дай ты, клянусь, отдай быстрей. Брось! Отпусти второй конец! Отпусти рубероид! И трубу три четверти дюйма со сгоном для стояка... Отпусти второй конец, запотел уже. Главное, разыскать. А там полдела. В склад бросишься, дверь закроешь, там – как свинья в мешке, визг, борьба, и тянешь на себя. Глаза горят, зубы оскалены – ну волк степной, убийственный. И все время взвинченный. Все время – это значит всегда. Это значит с утра до вечера! Готов вцепиться во что угодно. Время и место значения не имеют. В трамвае попросят передать, так обернусь: «Га?! Ты чего?» Бандит, убийца, каторжник. Зато теперь между ногами пролезет, а не передаст. Руки такие потные, противные. Пожму – он полчаса об штаны вытирает. Зато теперь, чтоб не пожать, все подпишет. Взгляд насупленный, щеки черные, и ругань вот здесь уже, в горле. Я ее только зубами придерживаю. «Га?! Ты чего?!» Рявкнул и сам вздрагиваю. Прямо злоба по ногам. Дай все, что себе оставил. Как – нет? Что, совсем нет? Вообще нет? Абсолютно нет? Есть. Чуть-чуть есть. И – от греха. И дверную рукоятку под хрусталь с отливом, и коврик кухонный с ворсой на мездре. Я бегу со склада – кровь за мной так и тянется. То я барашка свежего – по государственной. Только что преставили. Еще с воротником. Такой след кровавый до кастрюли тянется. И быстро булькает. Потому что не газ дворовый, а ацетилен с кислородом – мамонта вскипятят. И в розетке чистые двести двадцать. Не туберкулезные сто девяносто, как у всех, а двести двадцать, один в один. И все приборчики тиком таком. Ровно в двенадцать этот рубанет, тот вспылит, этот включится, тот шарахнет и маленький с-под стола «Маячка» заиграет. Машина стиральная – камнедробилка. Кровать перегрызет. Потому что – орудийная сталь. Всю квартиру только военные заводы обставляли. Мясорубку вчетвером держим. На твердом топливе. Такой грохот стоит! Зато – в пыль. Кости, черепа. Не разбирает. И сервант со смотровой щелью – двенадцатидюймовая сталь корабельная. Лебедкой оттягиваем, чтоб крупу достать. Дверь наружная на клинкетах. Поди ограбь! Ну, поди! Если при подходе не подорвешься на Малой Лесной, угол Цыплакова, значит, от газа дуба дашь в районе видимости. То есть ворота видишь и мучаешься. Это еще до Султана пятьсот метров, а он знает, куда вцепиться, я ему на себе показывал. А как из ворот выходим всей семьей с кошелками... Все!.. Сухумский виварий! То есть – дикие слоны! Тяжело идем. Пять человек, а земля вздыхает... Ребенок рот откроет – полгастронома сдувает. Потому что – матом и неожиданно. Ребенок крошечный, как чекушка, а матом – и неожиданно. Грузчик бакалейный фиолетовый врассыпную. Такую полосу ребенок за кулисы прокладывает... Средненький по врачам перетряхивает. Зубчики у всех легированные, дужки амбарных замков перекусывают, хотя на бюллетене, – сколько захотим. И в санаторий – как домой. Только мы пятеро в настоящем радоне, остальная тысяча уже давно в бадусане лечится. Старшенький – по промтоварам. Все, что на валюту, за рубли берет. Ну, конечно, с криком: «Чем рубль хуже фунта стерлингов?!» Прикидывается козлом по политической линии. Борец за большое. А дашь маленькое – замолкает на время. Шнурка своего нет. Все чужое! Гордится страшно, подонок. Жена с базара напряжение не снимает. Конечно, тоже с криками: «Милиция!», «Прокуратура!», «Где справка от СЭС?» – сливы на пол трясет... А я постарел. По верхам хожу. РЖУ, райисполком. Ну, давлю... Только таких, как мы, природа оставляет жить. Остальные не живут, хотя ходят среди нас. Клянусь вам. А что делать? Вот ты умный... что делать? В кроссовочках сидишь. Как достал? Поделись, поклянися... А-а-а... это я сейчас добрый, злоба отошла, на ее место равнодушие поднялось, а как после обеда, в четырнадцать, выхожу... Вот вы чувствовали – среди бела дня чего-то настроение упало? Солнце вроде, птички, а вас давит, давит, места себе не находите, мечетесь, за сердце держитесь, и давит, давит?.. Это я из дома вышел и жутко пошел. Турникеты В конце каждой улицы поставить турникеты. Конечно, можно ходить и так, и на здоровье, но это бесшабашность – куда хочу, туда и хожу. В конце каждой улицы поставить турникеты. Да просто так. Пусть пока пропускают. Не надо пугаться. Только треском дают знать. И дежурные в повязках. Пусть стоят и пока пропускают. Уже само их присутствие, сам взгляд... Идешь на них – лицо горит, после них – спина горит. И они ничего не спрашивают... пока. В этом весь эффект. И уже дисциплинирует. В любой момент можно перекрыть. Специальные команды имеют доступ к любому дому и так далее. По контуру площадей – по проходной. Вдоль забора идет человек, руками – об забор. Ну, допустим, три-четыре перебирания по забору – и в проходную, где его никто не задерживает, хотя дежурные, конечно, стоят. Красочка особая на заборе, ну, там, отпечатки и так далее. Да боже мой, никто с забора снимать не будет – бояться нечего. Но в случае ЧП... отпечатки на заборе, и куда ты денешься? А пока пусть проходят и без документов. Хотя при себе иметь, и это обязательно на случай проверки, сверки, ЧП. То есть, когда идешь на дежурного, уже хочется предъявить что-нибудь. Пройдешь без предъявления – только мучиться будешь. Со временем стесняться проверок никто не будет. Позор будет непроверенным ходить. Тем более – появляться неожиданно и где попало, как сейчас. Или кричать: «Мой дом – моя крепость» – от внутренней распущенности. Но в коридорах дежурных ставить не надо. Пока. Начинать, конечно, с выхода из дома. Короткая беседа: «Куда, когда, зачем сумочка? Ну а если там дома никого, тогда куда?» И так далее. Ну, тут же, сразу, у дверей, чтоб потом не беспокоить. И ключик – на доску. Да, ключик – на доску. То есть чтоб человек, гражданин не чувствовал себя окончательно брошенным на произвол. Разъяснить, что приятнее идти или лежать в ванной, когда знаешь, что ты не один. Что бы ты ни делал, где бы ты ни был, ну, то есть буквально – голая степь, а ты не один, и при любом звонке тебе нечего опасаться – подымаются все. При любом крике: «Ау люди!» – из-под земли выскакивает общественник: «Туалет за углом» – и так далее. Ну, это уже ЧП, а гулять надо все-таки вчетвером, впятером. А если в гости – не забыть направление. Это тоже обязательно. От своего дома оформляется местная командировка в гости: убыл, прибыл, убыл. Ну, конечно, дать диапазон, чтоб человек чувствовал себя свободно. Хозяин буквально чем-нибудь отмечает. Ну буквально, ну чем-нибудь буквально. Ну, да той же печатью, Господи. Но ставить время с запасом, чтоб гость неторопливо собирался. Контроль личных сумок – даже и не надо в каждом доме, только в узловых пунктах: подземный переход, вокзал, базар. Для чего? Чтоб примерно питались все одинаково. Это что даст? Одинаковые заболевания для врачей, одинаковый рост, вес для пошивочных мастерских и, конечно, поменьше незнакомых слов, поменьше. Употреблять буквально те слова, что уже употребляются. Чтоб не беспокоить новым словом. И для красоты через каждые два слова вставлять «отлично», «хорошо» и так далее. Ну, например: «Хорошо вышел из дому, прекрасно доехал, отлично себя чувствую, одолжи рубль...» – и так далее. Начинать разговор так: «Говорит номер такой-то». Да, для удобства вместо фамилии – телефонные номера. Имена можно оставить. Это и для учета легче, и запоминается. Допустим: «Привет Григорию 256-32-48 от Ивана 3-38-42». Пятизначник. Уже ясно, из какого города, и не надо ломать голову над тем, кто кому внезапно, подчеркиваю – внезапно, передал привет. Со временем, я думаю, надо будет брать разрешение на привет, но очень простое. Я даже думаю, устное. С перепиской тоже упростить: все письма писать такими печатными буквами, как вот эти индексы на конверте. Вначале, конечно, непривычно, выводить долго, но настолько облегчается работа почты... И в таком состоянии много не напишешь. И конечно, вместо автоматических телефонных станций я в восстановил старые, с наушниками и ручным втыканием в гнезда. Вот подумайте – много людей освободится. Причем для упрощения и удобства с выходящими из дому беседует уличный контроль. Дальше – контроль проспектов, потом – площадей. С теми, кто из города, работает высококлассный междугородный контроль. Ну а, не дай бог, при выходе из государства – вовсю трудится наша гордость, элита – общевыходной дроссельный контроль под условным названием «Безвыходный». У них и права, и техника, и максимум убедительности, чтоб развернуть колени и тело выходящего назад. Лицо можно не трогать, чтоб не беспокоить. То есть в такой обстановке горожанин и сам не захочет покидать – ни, ты понимаешь ли, родной город, ни, ты понимаешь ли, родную улицу, а потом и дом станет для него окончательно родным. * * * Вот я уже и привык к тому, что у меня жена, которая меня не любит. Дочь, которая меня не узнает. Мать, которой я не вижу. Костюм, который некуда надеть. Квартира, которая мне не нравится, родственники, с которыми не встречаюсь, друзья, которых не вижу. Вот что у меня есть и что я с успехом могу поменять на то, чего у меня нет. Очень противно быть пророком. Неприятно видеть, как твои самые жуткие предсказания сбываются. Ребята, уж если мы по горло в дерьме, возьмемся за руки. Чем мне нравятся мини – видишь будущее. Вопль человека ХХ века: «Не нарушайте мое одиночество и не оставляйте меня одного». Лучшие женщины смотрят вам прямо в глаза, что бы вы с ними ни делали. Не хочется идти к вам, алкоголики. Внешний вид, места собраний, утренняя трясучка, тексты очередей... Если бы от меня зависело, вы в меня никогда не увидели. В Одессе на дне рождения. Стол. Много гостей. Телефонный звонок. Хозяйка делает знак: «Всем тихо» и говорит: – Нет! Мы решили ничего не устраивать. Тcс-с! Кости нет. Саша здесь или нет? Нет. Игорь? Есть?.. Нет? Тоже нет. Я даже не знаю, кто есть?.. Да, пожалуй, нет никого... сейчас узнаю подробнее... Он спрашивает: Поляковы есть? Нет, тоже нет. В общем, никого нет. Вы знаете, какие цены... Кто говорит? Это телевизор, что ли? Кто это у нас говорит... Выключи его. А по роже – и он замолчит. Да телевизору. Все, мы его выключили и спим. Что такое без четверти два все время? – Это манометр. Без меня Многие просят рассказать, как это случилось, чтоб себя уберечь. Втянулся я, ребята, незаметно и трагично. Занимался себе зарядкой двадцать минут в день и чувствовал себя хорошо. Потом решил освежиться интеллектуально, стал делать умственную разминку, очень легкую: два раза в неделю – по пятнадцать минут о международном положении, через день по полчаса – о внутренних делах и по двадцать минут в два дня – об успехах в личной жизни. Кто знал, чем это грозит. Ведь коварство этой штуки в постепенности. Об организме не думаешь! Сижу по пятницам, думаю о международном положении. Вижу, час прошел, а мне уже мало. Во-от! Пошло привыкание. Я уже не хочу, а организм не успокаивается. Жена тянет в гости, сынок за штаны – сижу. И вид отпугивающий. Вот от чего хочется вас уберечь – от первой легкой мыслишки. В среду подошел к взаимоотношениям в производстве средств производства группы «А». До двенадцати просидел над отношениями «руководитель – подчиненный», «высший – низший», в субботу вдряпался в сферу обслуживания, в мелочи быта, два дня просидел – не ел, не спал, обдумывал только чаевые и почему человека не только тянет взять, но и дать. Случайно попал на спрос – предложение. Как правильно: товары повышенного спроса или пониженного предложения, и что лучше: есть товар – денег нет или деньги есть – товара нет?.. Дошел до повышения качества продукции с одновременной экономией стоимости и тут чувствую – все! Во-от! Сам почувствовал. Другие – давно, но на себе не замечаешь. Даже начальство: «Что с вами? Что за внешний вид? Где у вас галстук, неужели нельзя постирать?» А я не могу. В понедельник перешел к спортивным вопросам: любители – профессионалы. Кого упоминать, кого не упоминать. Опоздал во вторник и вижу – люди от меня просто врассыпную. В зеркало – ужас: вид страшный, глаза красные, волосы всклокочены, в женской кофте не по размеру – самому страшно стало. Я ведь не дурак, и воля была. Решил – сам себя не буду ставить в обстоятельства, где что-нибудь подобное может мне попасться, то есть в компании такие не ходить, под репродуктором не стоять. Неделю держался железно, даже румянец пробился, и вдруг – медицинское обслуживание взыграло: количество врачей на количество больных, чье количество растет быстрее. Я ж говорю: ребята, смолоду уберегайтесь. Это только кажется, что понемножку, после обеда, мол, буквально по пятнадцать минут, ничего такого. Беда, ребята, беда. Гляньте на меня. А если в разделся?.. А если в открыл лицо?.. Один раз – ничего, а если регулярно – столбовая дорога. И тянет... И страх, и руки дрожат, и глаза блестят неестественно. Неестественно, пацаны! Только начинаешь с мелочей, а потом берешь крупнее и в конце концов хлебаешь такое – организм содрогается, там – Объединение наций, Пагуошское движение, право «вето», олимпиады... В понедельник упал на улице. Вот отсюда как пошло, сюда ударило... Я схватился за кого-то, меня в машину, а в машине еще хуже, там приемник. Вечером пришел в себя: брюки чужие, волосы вырваны, руки так дрожат – не мог пальцем показать, куда мне. В другую сторону отвезли, еле добрался. И дома беда – жена начала. И я понял как. Я иногда засыпал, газета из рук упадет, и она подберет. Детки малые, хотел уберечь. Беда ж не приходит одна. Годовалый сынок ползает задумчивый, на слово не верит. Солнышко вокруг, весна, все радуются, только мы трое, как сычи, с газетами. И забрали нас, ребятки, всех троих на принудительное лечение. Это такой диспансер в саду. Ничего устного или печатного. Много гуляем, простая физическая работа, ящики, тара, скрепки сгибаем, и такие таблетки дают, что от любой мысли тошнит. Но очень важно, говорят, после лечения – ни-ни. Так что извините. Без меня. Без меня. Без меня. Спасибо Да, да, да, именно, именно за все нужно сказать спасибо. Слава богу, пообедал, слава богу, поспал, проснулся – спасибо, заснул – благодарю. Слава богу, одетый, на ногах, спасибо, штаны, на голове, большое спасибо, шляпа. И не надо роптать, критиковать, подсмеиваться. Эти облезлые роптуны только портят. Сидишь, слушаешь – дрожишь: как он не боится? Что ж, все боятся, он один не боится? Боится, наверное, еще больше, но не может: в душе у него свиристит и произрастает. Вздутие живота от мыслей. Я считаю: раз лучше, чем было, – молчи, чтоб не сглазить, тьфу-тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу. Что толку вперед смотреть, когда весь опыт сзади?! Я же все помню: вначале соли не было, потом мыла не было, потом дяди не было, потом тети не было. Сейчас все они есть. Так что мне и детям моим на веки веков спасибо и аминь! Никакой инициативы. Глаза в землю и – вдоль стены. Лифтом – вжик! – в кровать – шасть! Пледом – швырк! – и сидишь в пледу. И никакой выдумки. Ты придумаешь, ты же и будешь делать, тебя же и накажут, что плохо сделал. Спасибо за то, что живу, что существую. Ура, что проснулся, виват, что поел. Никаких разносолов, салатов, соусов – не хочу привыкать. За кефир отдельное спасибо всем. При встрече с корреспондентом – предельный оптимизм, как только лицо выдерживает! Никто меня не спрашивал, я сам прорывался к микрофону, кричал: «Спа-си-бо! Мо-лод-цы!» За сто пять в месяц – спасибо, за сто десять – большое спасибо, за сто пятнадцать – балуете, за сто двадцать – объясните, за что? С детства мечтал зубы вставить. Вставил – спасибо: ощущештвляютшя мечты. Слышу, человек проворовался, посадили. Правильно! Оправдают – правильно! Обругают – верно, толкнут – правильно, пошлют – спасибо. Жена уходит – хорошо, жена вернется – хорошо! Одному хорошо и семьей хорошо. Много есть – хорошо, немного есть – хорошо, пить хорошо и не пить хорошо. Все вокруг хорошо! Я о своих раздумьях во все организации пишу. Ну какому нормальному человеку придет в голову сесть и написать, что ему хорошо? Нормальному не придет, а умному придет. Потому что адрес и фамилия, и все знают, что ему хорошо, он уже никаких сомнений не вызывает. А что вы критикуете? Кто рассказывает? Кто смеется? Кто плохо приказал? Кто плохо исполнил? Сами же все, сами. Что ж мы про себя так остроумно замечаем, а потом так тонко хохочем? Потому что кажется, что не про себя? А про кого? Только себе и спасибо за все. Мо-лод-цы! Вы читали тексты рассказов (тексты монологов) Жванецкого 1970 годов: А я вам так скажу На телевидении Как иметь свое мнение Книжечки мои, книжечки, книжечки бедовые Понял наконец Для Р. Карцева и В. Ильченко Ваши письма Не троньте Турникеты Без меня Спасибо Улыбайтесь, товарищи, дамы и господа хорошие! haharms.ru |
Главная Жванецкий - 1 Жванецкий - 2 Жванецкий - 3 Жванецкий - 4 Жванецкий - 5 Жванецкий - 6 Жванецкий - 7 Жванецкий - 8 Жванецкий - 9 Жванецкий - 10 Жванецкий - 11 Жванецкий - 12 Жванецкий - 13 Жванецкий - 14 Жванецкий - 15 Михаил Жванецкий 1960 |