Шапка

Отвечает один другому:

— Не видал я их.

— Как же ты их не видал, — говорит другой, — когда сам же на них шапки надевал?

— А вот, — говорит один, — шапки на них надевал, а их не видал.

— Да возможно ли это? — говорит другой с длинными усами.

— Да, — говорит первый, — возможно, — и улыбается синим ртом.

Тогда другой, который с длинными усами, пристает к синерожему, чтобы тот объяснил ему, как это так возможно — шапки на людей надеть, а самих людей не заметить. А синерожий отказывается объяснять усатому, и качает своей головой, и усмехается своим синим ртом.

— Ах ты дьявол ты этакий, — говорит ему усатый. — Морочишь ты меня старика! Отвечай мне и не заворачивай мне мозги: видел ты их или не видел?

Усмехнулся ещё раз другой, который синерожий, и вдруг исчез, только одна шапка осталась в воздухе висеть.

— Ах, так вот кто ты такой! — сказал усатый старик и протянул руку за шапкой, а шапка от руки в сторону. Старик за шапкой, а шапка от него, не дается в руки старику.

Летит шапка по Некрасовской улице мимо булочной, мимо бань. Из пивной народ выбегает, на шапку с удивлением смотрит и обратно в пивную уходит. А старик бежит за шапкой, руки вперед вытянул, рот открыл; глаза у старика остеклянели, усы болтаются, а волосы перьями торчат во все стороны.

Добежал старик до Литейной, а там ему наперерез уже милиционер бежит и ещё какой-то гражданин в сером костюмчике. Схватили они безумного старика и повели его куда-то.

<21 июля 1938>

Поздравительное шествие

К семидесятилетию Наташи

Артамонов закрыл глаза, а Хрычов и Молотков стояли над Артамоновым и ждали.

— Ну, же! Ну, же! — торопил Хрычов.

А Молотков не утерпел и дёрнул стул, на котором сидел Артамонов, за задние ножки, и Артамонов свалился на пол.

— Ах так! — закричал Артамонов, поднимаясь на ноги. — Кто это меня со стула сбросил?

— Вы уж нас извините, — сказал Молотков, — мы ведь долго ждали, а вы всё молчите и молчите. Уж это меня черт попутал. Очень уж нам не терпелось.

— Не терпелось! — передразнил Артамонов. — А мне, пожилому человеку, по́ полу валяться? Эх, вы! Стыдно!

Артамонов стряхнул с себя соринки, приставшие к нему с пола и, сев опять на стул, закрыл глаза.

— Да что же это? А? Что же это? — заговорил вдруг Хрычов, глядя то на Молоткова, то на Артамонова.

Молотков постоял некоторое время в раздумье, а потом нагнулся и дернул задние ножки Артамоновского стула. Артамонов съехал со стула на пол.

— Это издевательство! — закричал Артамонов, — Это уже второй раз меня на пол скидывают! Это опять ты, Молотков?

— Да уж не знаю как сказать, товарищ Артамонов. Просто опять какое-то помутнение в мозгу было. Вы уж нас извините, тов. Артамонов! Мы ведь это только от нетерпения! — сказал Молотков и чихнул.

— Пожалеете об этом, — сказал Артамонов, поднимаясь с пола. — Пожалеете, сукины дети!

Артамонов сел на стул.

— Я тебе этого не спущу, — сказал Артамонов и погрозил кому-то пальцем.

Артамонов долго грозил кому-то пальцем, а потом спрятал руку за борт жилета и закрыл глаза.

Хрычев сразу заволновался:

— Ой! Что же это? Опять? Опять он! Ой!

Молотков отодвинул Хрычева в сторону и носком сапога выбил стул из-под Артамонова. Артамонов грузно рухнул на пол.

— Трижды! — сказал Артамонов шепотом. — Хорошо-с!..

В это время дверь открылась и в комнату вошёл я.

— Стоп! — сказал я. — Прекратите это безобразие! Сегодня Наталии Ивановне исполнилось семьдесят лет.

Артамонов, сидя на полу, повернул ко мне свое глупое лицо и, указав пальцем на Молоткова, сказал:

— Он меня трижды со стула на пол скинул…

— Цыц! — крикнул я. — Встать!

Артамонов встал.

— Взяться за руки! — скомандовал я.

Артамонов, Хрычев и Молотков взялись за руки.

— А теперь за-а мной!

И вот, постукивая каблуками, мы двинулись по направлению к Детскому Селу. <Я шел спереди, обдумывая ритуал поздравления.>

2 августа 1938

<Я спешу, и потому, может быть, почерк мой небрежен и слог неясен.>

Бытовая сценка

Водевиль

Сно: Здравствуйте! Эх, выпьем! Эй! Гуляй-ходи! Эх! Эх! Эх!

Мариша: Да что с вами. Евгений Эдуардович?

Сно: Эх! Пить хочу! Эх, гуляй-ходи!

Мариша: Постойте, Евгений Эдуардович, вы успокойтесь. Хотите, я чай поставлю.

Сно: Чай? Нет. Я водку хлебать хочу.

Мариша: Евгений Эдуардович, милый, да что с вами? Я вас узнать не могу.

Сно: Ну и неча узнавать! Гони, мадам, водку!

Мариша: Господи, да что же это такое? Даня! Даня!

Даня (лёжа на полу в прихожей): Ну? Чего там ещё?

Мариша: Да что же мне делать? Что же это такое?

Сно: Эх, гуляй-ходи! (пьет водку и выбрасывает ее фонтаном через нос).

Мариша (залезая за фисгармонию): Заступница пресвятая! Мать пресвятая Богородица!

Хармс (лежа в прихожей на полу): Эй ты, там, слова молитв путаешь!

Сно (разбивая бутылкой стеклянную дверцу шкапа): Эх, гуляй-ходи!

Падает занавес. Слышно как Мариша чешет себе голову.

Вера, Надежда, Любовь, София.

<30 сентября> 1938 года