| ГЛАВНАЯ содержание: двадцатый век поэтесса за день неясные времена лечение земляникой на кончике пера война будущего за ночь визитёр в понедельник мужья счастье в уголке крючки чужие жёны трагедии рассказы Хармса хармс 10 хармс 20 хармс 30 хармс 40 хармс 50 хармс 60 хармс 70 хармс 80 хармс 90 хармс 100 анекдотики вся проза: 1 2 3 4 рассказы Зощенко 20 40 60 80 100 120 140 160 180 200 220 240 260 280 300 320 340 360 380 400 рассказы Аверченко рассказы Тэффи сборник юмора 1 сборник юмора 2 ЧЕХОВ рассказы 1 ЧЕХОВ рассказы 2 ЧЕХОВ рассказы 3 ЧЕХОВ рассказы 4 |
Читаем лучшие рассказы - Влас Дорошевич
«Счастье в уголке»
(Посвящается милым дамам) — Вы гадкий, злой, нехороший! Я не хочу с вами больше говорить. Когда женщина говорит, что она больше не хочет говорить, — это верный признак, что она заговорит через полминуты. — Нет, это возмутительно. И вы серьёзно думаете, что если Зудерман вместо трёх актов написал четыре, — в четвёртом его героиня непременно убежала бы от мужа и «счастья в уголке»? — Зачем раздумывать о вещах, в которых уверены. — Неправда! Ложь! Клевета! Вы думаете, что нам, женщинам. нужны только одни рукава? — Никогда. Это было бы ужасно так думать! Кроме рукавов, нужны ещё и юбки… — Толпа поклонников, блеск, успех? Вы считаете женщину эгоисткой, которая, однако, живёт только для других? Нелепейшим из существующих существ? Клевета, клевета, клевета! Мы, женщины, знаем себя лучше, — и я вас уверяю, что женщина способна довольствоваться «счастьем в уголке». Да, способна, способна, способна! Женщина всегда и всё повторяет по три раза. Большое иногда для нас неудобство. Но мне не нужно было повторять даже двух раз. — Женщина способна удовольствоваться «счастьем в уголке». Это наполнило моё сердце восторгом, и я полетел домой, чтобы написать письмо своей невесте. Как, в каких красках я описывал ей ожидающее нас «счастье в уголке». Но, впрочем, я могу привести и самое письмо. Я писал: Дорогая моя! С моих глаз спала какая-то пелена, и я теперь знаю, что делать. Я бросаю все свои занятия и поступаю на службу на 17 рублей в месяц. Это сделает нас счастливыми. Я не буду шататься и исчезать по клубам, ты не будешь думать о нарядах! На 17 рублей не распустишься. За неимением о чём думать, ты будешь думать обо мне. За неимением куда уйти, я буду сидеть около тебя. Это будет настоящее «счастье в уголке». Во-первых, мы, конечно, рассоримся со всеми нашими знакомыми Узнав, что мы решили жить «в уголке» на 17 рублей, они сочтут нас за сумасшедших и — верх счастия — перестанут с нами кланяться. Некоторые даже будут при встрече с нами в испуге перебегать па другую сторону. Ты себе не можешь представить этого удовольствия!.. Твои бывшие подруги будут отворачиваться от тебя при встрече. Какой восторг! Когда же ты по забывчивости раскланяешься и подлетишь здороваться, тебе скажут: — Вы ошиблись, сударыня! Я не имею чести вас знать. А чтоб извиниться перед толпой за то, что к ним подошла так плохо одетая женщина, некоторые будут громко добавлять: — Должно быть, какая-нибудь пьяная. Удивляюсь, чего смотрит полиция! Это доставит несколько весёлых минут гуляющей публике. А иногда тебя даже будет, после этого, забирать полиция. Но, дорогая моя, не бойся: в участке всё объяснится, и тебя отпустят домой, конечно, в сопровождении городового для удостоверения личности. Так что к тебе не пристанет ни один нахал. Так мы будем жить, счастливые, доставляя много весёлых минут гуляющей публике. Иногда тебя будут принимать за пьяную, иногда за сумасшедшую, иногда за попрошайку. Сколько весёлых минут, сколько смешных рассказов по возвращении домой. Как мы весело будем смеяться над этими ошибками людей. Жить мы, конечно, будем где-нибудь на Молдаванке. В небольшой комнатке, рубля за два, за три, с тонкой перегородкой, отделяющей нас от нашего квартирного хозяина, вечно пьянствующего сапожника. Тонкая перегородка, конечно, несколько неудобна при супружеской жизни, но это будет давать несколько отрадных минут. По праздникам пьяный сапожник будет колотить свою жену, и это составит такой чудный контраст с нашим тихим семейным счастьем. Это бурное семейное несчастье ещё ярче оттенит наше «счастье в уголке». Ты будешь бояться, дрожать с ног до головы и не спать по целым ночам. Какой восторг! Что может быть выше счастия опереться в минуту опасности на руку любимого человека. Конечно, иногда будет случаться, что пьяный сапожник будет бить и нас. Но это будет случаться не всегда, что, само по себе, составляет уж огромную прелесть. Это будет настоящий приют счастья, маленький, чистенький уголок. Чистенький до того, что в нём не будет даже мебели. Кроватка, столик, — я не думаю даже, что это необходимо, чтоб иметь все четыре ножки. Это уж придирка: стол можно прислонить к стене. Стульчик, — и больше ничего. Какое маленькое, милое хозяйство! Кровать мы, для экономии, купим, конечно, детскую. Немножко коротко, но удобно, просунул до колен ноги между прутьями спинки, и спи! При этом обыкновенно снится, как будто тебя заковали в ножные кандалы, но тем слаще будет пробужденье! Всякое пробужденье будет доставлять тебе душевную радость и наполнять твоё сердце восторгом, что это только снилось и ты вовсе не на каторге. Под столом будет стоять небольшая чашка для умыванья, — она же будет нам служить и суповой миской. А воду для умыванья я буду подавать тебе прямо из ведра, обливая при этом всю голову Очень здорово! Словом, это будет настоящий райский уголок, с небольшою сыростью по углам, — без этого нельзя же. Но это пустяки! Против этого есть какой-то порошок. Мы сделаем экономию, — не будем два дня обедать, — и купим этого чудного порошка! Вот и всё. А если этот порошок не поможет, мы опять два дня не поедим и купим другого порошка против сырости. Конечно, я не могу обещать тебе, что у нас не будет того, что называется клопами. Сам я их разводить не буду, но пьяный сапожник, наверное, разведёт множество. Но я тебе даю слово посвятить все свои силы на борьбу с этими хищными и злобными существами, составляющими истинный бич человечества. И сколько отрадных минут даст сознание, что ты борешься со злом, заедающим человечество, что борешься со врагами своих ближних. Какое увлечение охотой и торжество при победе!!! О, мы переживём много этих отрадных минут. Твоя милая головка не будет утруждаться мыслями о костюмах и нарядах. Потому что при 17 рублях в месяц думать или не думать о нарядах, — это решительно всё равно. Но ты будешь одета всегда чисто, а главное — тепло. «В виду господствующей в квартире сырости», — выражусь книжно, — ты будешь, конечно, ходить в шерстяных чулках, для чего я тебе подарю вязальные спицы. Ты не будешь терпеть нужду ни в чём: каждые два дня менять чулки и каждую неделю надевать свежее бельё. Хорошую коленкоровую рубашку и «остальное» из миткаля. Если б ты знала, как шуршит коленкор, особенно новый! Из этого шьют саваны, — так даже в гробу покойники шуршат коленкором. Вот что такое коленкор! Какой-то злой человек сказал, что женщины вообще любят музыку, но есть музыка, без которой они прямо не могут обходиться: это шуршание шёлковых юбок. Уверяю тебя, что коленкор шумит ещё погромче шёлка. Это будет настоящий треск, когда ты будешь ходить по комнате. Воображаю, как ты будешь хороша во всём белом и в белых нитяных чулках — летом! Я буду смотреть на твои чудные ножки и приходить в восторг: — Как это практично: носить нитяные чулки. Юбки мы будем делать из бумазеи. Ах, есть чудные рисунки! Есть даже бумазеи с оранжевыми и чёрными разводами, в роде тигровой шкуры. Такой тебе и нужно. В ней ты будешь иметь вид дикой, одетой в звериную шкуру. Тепло и живописно. Ботинки — очень важная вещь. Башмаки я тебе буду покупать для экономии, конечно, подержанные. И как можно больше размером. Стоит одно и то же, а удобнее: не будет мозолей. Так мы будем жить, предохраняя друг друга от мозолей. Что может быть выше, лучше, чище, как посвятить всю жизнь заботам друг о друге! Дома, чтобы сохранить башмаки, ты будешь носить одни резиновые калоши. А для выхода на улицу я буду покупать тебе старые платья, пальто, шляпы. Стараясь, чтоб всё это давно уж вышло из моды: дешевле. Так что ты будешь появляться на улице то в кринолине, то с тюрнюром, возбуждая весёлый смех прохожих. Люди, когда счастливы, добры. Пусть веселятся все, если счастливы мы! Нет женщины, которая могла бы обходиться без духов. И ты не будешь чувствовать недостаток в этой роскоши: ты будешь душиться анисовой водой или одеколоном, который мы будем покупать в аптеке на 10 копеек. В бельё мы будем класть для запаху корицу и гвоздику и умываться не иначе, как миндальным мылом, 7 копеек фунт. Вот мы как! Так что, в общем, ты будешь пахнуть тмином, анисом, корицей, гвоздикой и миндалём, как только что испечённая пасха! Нашим домашним очагом будет служить подержанная керосиновая кухня, на которой ты будешь жарить картофель, морковь, репу. Мы будем, конечно, вегетарианцами: все люди, получающие 17 рублей в месяц, всегда вегетарианцы. Но когда ты захочешь полакомиться мясом, мы будем есть кошку. Ты ещё никогда не ела кошки, моя дорогая? В кухмистерских она известна под псевдонимом зайца, и наиболее богатые посетители едят даже по две порции. До того это вкусно! После этого не следует только подзывать и ласкать собак. А то собака может укусить за живот. Точно так же будем делать и мы. Будем отрубать кошке хвост, есть и потом не будем ласкать собак. Из шкур съеденных кошек я буду делать тебе манто и ротонды. Мехом вверх, это оригинальнее. Женщины вообще не любят одеваться так, «как все». И посмотрела бы ты на себя в кошачьей ротонде мехом вверх — настоящая кошечка. Иногда мы будем делать себе небольшие праздники: покупать пару сосисок. И есть одну сосиску сразу, вдвоём, с разных концов. Ты будешь есть, и я буду есть, и с каждым укусом уста наши будут приближаться друг к другу для поцелуя. А когда доедим друг до друга, поцелуемся. Милые, супружеские забавы! Можно даже иногда покупать «негодные в пищу продукты»: телятину, испортившуюся с одного конца, и т. п. Можно вырезать то место, которое испортилось, а остальное сесть. Зачем себе отказывать? Газет мы выписывать, конечно, не будем: дорого. Зачем нам знать, что делается там, в Испании, когда у нас, в нашем чудном «уголке», царят мир, счастье и довольство. Зато иногда, когда лавочник завернёт нам в клочок газетной бумаги четвёртку сахара, мы с радостью будем узнавать, что знаменитый Жюль Фавр воскрес, и прочие новости. Книг мы тоже, разумеется, покупать не будем. А будем, вместо этого, рассказывать друг другу содержание раньше прочитанных нами книг. Ты мне расскажешь содержание «Мёртвых душ». Как мы будем смеяться над похождениями Чичикова! А я тебе расскажу содержание «Нана». Это помогает воображению. К тому же я в порыве вдохновения немножко привру своего, от чего роман Золя станет только интересней. Но мы ни в каком случае не будем чужды театру. Мы будем посещать его каждые два-три года. Непременно! И, для экономии, брать по одному билету. Так: ты посидишь один акт, а потом погуляешь около театра, я посижу один акт и погуляю возле театра. Театр, таким образом, не будет нас утомлять. Сидеть мы будем не где-нибудь внизу, в партере или бельэтаже, а наверху, среди славной, отзывчивой публики. Один обопрётся о твоё колено, другой обопрётся о твоё колено, третий обопрётся на твои плечи, и все эти молодые люди будут громко, во весь голос, изо всех сил кричать имя отличного певца. Какое удовольствие! Мы будем получать двойное наслаждение, слушая голоса не только певцов, но и публики! Так будем мы жить, наслаждаясь нашим «счастьем в уголке». Ты только представь эту жизнь. Утро. С страшным воплем я просыпаюсь: мне снилось, что меня заковали в кандалы. Я высвобождаю ноги из прутьев кровати, пью вчерашний спитой чай и иду на службу. Ты жаришь кошачью ногу и идёшь гулять. Я возвращаюсь в наш тихий уголок, усталый как собака, — тебя нет. Что с тобой? Захворала? Умерла? Моё сердце охватывает смущение, робость, ужас, — я не ем даже кошки! Но в эту минуту появляешься ты, в твоей кошачьей ротонде, мехом вверх. — Дорогая! Что случилось? Ты рассказываешь, как тебя по костюму приняли было за сумасшедшую и отправили на Слободку-Романовку, где даже доктора одно время сомневались на твой счёт. И мы до упада хохочем над ошибкой публики и докторов, весело едим нашу кошку и только что хотим слиться в блаженном поцелуе, как отворяется дверь, и в комнату входит наш пьяный квартирный хозяин, сапожник. — Вон, такие сякие! — крикнет этот добрый человек. — Чтоб духа вашего не пахло! Кошек только едите, сумасшедшие черти! Гнать вас нужно! Но мы слушаем всё это совершенно спокойно. Мы знаем, что он только пьян и говорит не серьёзно. Затем он уходит, ударивши нас всего раз или два, и мы, обрадованные, что избавились от такого неприятного посетителя, начинаем приносить пользу человечеству: бьём гнусных врагов его, против которых не помогает даже персидский порошок. Но на сегодня довольно. Темнеет! Победоносная охота кончена. И мы садимся в темноте, чтоб не жечь керосин, рассказывать друг другу разные романы и повести. А за стеной война: сапожник бьёт жену, а у нас на душе так тихо, так чудно, так хорошо. И мы ложимся и лишь только закрываем глаза, как видим во сне, что снова попали на Сахалин, будто нас опять заковали в кандалы. Мы орём вплоть до утра, адскими воплями будя друг друга: предлог для поцелуев! И так изо дня в день! Ужели это тихое «счастье в уголке» не тянет тебя к себе, как магнит, моя дорогая? О, не мучь меня, не томи, — отвечай, ради всего для тебя дорогого, отвечай: хочешь ли быть моей, идти со мной в «уголок»? Так писал я. Ответа на письмо ещё не получено. Вероятно, читает. Что мне ответит невеста, не знаю. Вероятно то же, что ответили бы и вы. Легенда о происхождении корсета Милостивые государыни! Вас, конечно, интересует происхождение вашего друга. Лучшего друга! С которым вы расстаётесь так редко. Который обнимает вашу талью одинаково плотно… И которому даже ваш муж не может запретить этого! Словом, вы, вероятно, интересуетесь происхождением корсета. Историки пишут на этот счёт разное. А потому их не стоит читать. Мало ли глупостей написано в истории? Правда сохранилась в наш век только в старых легендах, — и её-то я хочу рассказать вам. Храбрый рыцарь Рауль, прозванный «Синей Бородой», очень любил женщин. Из этого я заключаю, что он был, наверное, более храбр, чем умён. И, может быть, по этой причине пользовался небольшим успехом у женщин, Стоило славному рыцарю уехать на год в какой-нибудь поход, как по возвращении он обязательно находил прибавление к семейству. В детской стояла маленькая кроватка с гербом предков Рауля, а в ней лежал маленький пискун, похожий как две капли воды… или на пажа, или на оруженосца. Это происходило не в наши времена, а потому Рауля это сердило. Для подобных случаев он вырабатывал себе такое обыкновение. Новорождённого приказывал записать в пажи, супругу отравить, а сам немедля женился на другой. Отдохнув дома, он ехал в поход, и через год повторялась точка в точку та же история. Таким образом, по прошествии нескольких лет, Рауль фон-Синяя Борода мог быть уверенным, что он будет иметь всех пажей и оруженосцев в двух копиях, а его алхимик Пополани, занимавшийся отравлением жён, доложил рыцарю, что в фамильном склепе больше нет свободных мест. Тогда Рауль фон-Синяя Борода пришёл к заключению, что женщинам не следует верить. Заключение жестокое, но нельзя сказать, чтобы скороспелое. Рыцарь Рауль фон-Синяя Борода ничего не решал так, «с кондачка». Придя к такому заключению, Рауль отправился в фамильный склеп и в этом грустном месте предался своей горести, один на один с гробницами покойных жён, чтоб пажи и оруженосцы не смеялись, что он оплакивает их любовниц. — О Розалинда! — рыдал он, обращаясь к одной гробнице. — Я ли тебя не любил? Я ли не подарил тебе отличные чётки из крупных изумрудов? Чтоб достать те изумруды, я разрушил замок барона фон-Габенихтса, упокой Господь его душу, и переколотил всех: и его и его вассалов, чтоб их пёс побрал! Я считал тебя такою богомольною, а ты… — Ты, Леонора! — плакал он над другой гробницей. — Ты так любила лошадей. Разве плоха была шестёрка белых без отметин арабских коней? Чтоб достать их, я объехал полсвета! Сжёг сорок сарацинских городов, двести деревень, трупы валялись по дороге так, что ни пройти ни проехать! А ты, что ты делала, пока я бился с сарацинами? Была ты бела и без отметин, как те лошади, которых я вёл тебе в подарок? Нет. — Ты, Изора, прекраснейшая из жён! Не подарил ли я тебе и чёток Розалинды, и лошадей Леоноры, и драгоценное ожерелье, сорванное мною с чалмы султана, и ещё массу драгоценных подарков? А ты — чем ты отплатила мне за всё это? Променять рыцаря на оруженосца! Где была твоя голова? — А ты… имени твоего я не припомню… А на гробнице прочитать, — здесь темно, да я и неграмотен. Но ты была хорошенькой женщиной, клянусь твоим прахом. Твои губки были как вишни, щёчки как розы, волосы как золото. И всё это — и вишни, и розы, и золото — отдать кому же? Пажу! Который даже и толка-то в вишнях, как следует, не понимает! Так плакал славный рыцарь Рауль фон-Синяя Борода по горячо любимым жёнам, и когда оплакал последнюю гробницу, вынул меч и дал торжественную клятву честного рыцаря никогда больше не верить женщинам и вперёд принимать свои меры. Довольно! Он вышел из склепа совсем другим. — Собираться в дорогу! — крикнул он через неделю после того, как женился на хорошенькой Алисе, — Да собирайтесь все! Все до одного! Пажи, оруженосцы, — все! — А кто же будет защищать нашу знатную госпожу, если на замок вдруг сделают нападенье? — Для этого останутся только хромые, слепые, горбатые оруженосцы, и то не моложе пятидесяти лет! Знаем мы, собаки, как вы заботитесь о вашей госпоже, когда меня дома нет! Этот способ забот мне не нравится! Так-то. — Алиса, — обратился он к жене, — наша верная супруга! Ни шагу не переступать через ворота замка! А вы, старые псы, смотрите в оба за нашей верной супругой! И чтоб сюда не переступал ногой ни один мужчина. Женской прислуги тебе оставлено довольно, а насчёт пажей… Нет, шалишь, мой верный друг! Сказал, дал шпоры коню и был таков со всею свитой. Прошёл год. Рыцарь Рауль фон-Синяя Борода возвращается из блестящего похода, везёт подарки верной жене. Дома всё благополучно. — Все ли выполнила мои приказы? — спрашивает Рауль. — Все! — отвечает Алиса. — Молодцом! Видишь, можно прожить и с одной женской прислугой. Пажи, это — глупость! Эге… да ты себе новенькую горничную завела… Мила! Как тебя зовут, моя красавица? — Бертраном, г. рыцарь! — крикнула во всё горло оторопевшая «горничная». — Пополани! — только с грустью позвал Рауль фон-Синяя Борода. Два дня он чинил суд и расправу, вешая по стенам хромых, горбатых и слепых оруженосцев. — Как же вы, старые псы, пропустили его? — Кто ж её, господин, кроме барыни-покойницы, знал, что она женщина. Прошёл в замок в женском платье, — да и всё! Два дня длилась расправа, а на третий Рауль фон-Синяя Борода праздновал новую свадьбу. От дурных привычек люди отвыкают с трудом! — Но теперь-то я знаю, что делать! И рыцарь Рауль фон-Синяя Борода не раньше уехал из дома, чем готова была высокая башня. — Сиди здесь, мой друг, до тех пор, пока я не вернусь! Припасов запасено в башне довольно, а прислуги не нужно. Без прислуги обойдёшься! И Рауль фон-Синяя Борода собственными руками замуровал дверь, ведущую в башню. Год прошёл — и Рауль возвращается из похода. Оглядел дверь, — цела. «Теперь-то душа моя спокойна!» думает Рауль, и принялся ломать дверь. Как вдруг из окна показалась мужская голова. — Ты чего здесь чужие двери ломаешь? Вот постой, вернётся рыцарь Рауль фон-Синяя Борода, он тебе покажет, как к его жене двери ломать. Рауль глазам не поверил: — Да ты-то как сюда попал, если дверь замурована? — А по стене влез. — Да кто ж ты такой, что по гладким стенам лазать можешь? — Я-то? Я — трубадур. Иду по полю, вижу башня, окно открыто, и в окне прекрасная дама. Я ей песни начал сочинять и петь, а она, пока я песни сочинял, мне лестницу плела! Вот и всё. А этот дурак Рауль фон… Жену было поручено «обработать» Пополани, а трубадура рыцарь «обработал» сам… — Ну, теперь-то я её в землю упрячу! — решил Рауль фон-Синяя Борода, женясь как только кончился у него траур, — через два дня. — В земле сидя, не надуешь! Вырыл в лесу пещеру, отделал её как замок настоящий, — кровать, туалетный столик поставил, — всё. — В соседних пещерах найдёшь всё: припасы, масло для светильника. Воздух есть, — для воздуха я тебе отверстие в земле оставил и железную трубочку сделал, чтобы не завалилось. Сиди и жди меня, а главное — не скучай! Сказал, завалил вход в пещеру и приказал всем пажам и оруженосцам три раза по этому месту проехать, чтоб и следов никаких не осталось. Потом хорошенько запомнил место: — Ещё потом и сам не найдёшь! И уехал. Прошёл год. Летит назад, с нетерпением отрывает вход, входит и… чуть на месте не умер. Жена кушанье готовит, а какой-то мужик ей дрова рубит. Хозяйство завела! — Ты как здесь? — крикнул Рауль таким голосом, что даже земля со стен посыпалась. Мужик — бух в ноги. — Не гневайтесь, добрый господин! Я, бедный дровосек, выкорчёвывал пни. Рыл, рыл землю, как вдруг возьми и провались. Сперва испугался даже, а потом вот госпожу увидал. Я бедный дровосек. — Это ничего, что ты дровосек, — всякий труд почтенен. Но только вот зачем у вас в соседней пещере ребёнок пищит, — этого я никак не пойму! Опять Пополани досталась работа. Дровосека живым закопали. — Чтоб ему вперёд наука была! — Как решил Рауль фон-Синяя Борода. «Наваждение какое-то! Ничего с ними не поделаешь! — думал Рауль, снова стоя под венцом. — Разве вот что попробовать» Снарядили ладьи, — и Рауль фон-Синяя Борода отвёз молодую жену на необитаемый остров, в море. — Сиди здесь, гуляй, сколько хочешь, и жди! «Ну, теперь-то, моя душа спокойна, наконец!» Так думал Рауль и, вместо одного года, провоевал целых три. Возвращается, едет на остров, и первым долгом навстречу ему мальчик. Умненький такой мальчик, лет двух, а уж говорит. — Дяденька, — спрашивает, — ты не рыцарь Рауль фон-Синяя Борода, о котором мама говорила? — Он самый! А ты кто такой? — Я тут с папой и мамой живу. Папа теперь с охоты пришёл, отдыхает, а мама мою сестрёнку качает. Словно буря ворвался Рауль фон-Синяя Борода в скромную хижину. — Ты кто такой? — крикнул он на мужчину, развалившегося на ковре. — Не убивайте меня, сострадательный барин! Я несчастный мореплаватель. Наш корабль потерпел крушение близ этих берегов. Весь экипаж погиб, — я один, измученный, обессиленный, доплыл до острова. Видит Бог, я ничего дурного не хотел сделать вам, я только жизнь свою спасал! — Гм! — сказал Рауль фон-Синяя Борода, — Пополани! Оруженосцы! Верёвку! В страшном гневе вернулся Рауль фон-Синяя Борода в свой замок! В гневе и в горе: — Нигде! Ни в воздухе, на неприступной башне, ни в земле, ни на воде… Три дня он предавался этим безрадостным мыслям, а на четвёртый приказал позвать к себе Пополани. Приказал очень серьёзно: — Подать мне сюда этого учёного бездельника, — я раскрою его учёную голову! Так что все сразу поняли, что дело серьёзное. Пополани явился ни жив ни мёртв. — Ты что ж это, учёная шельма! — крикнул рыцарь. — Тебе мало моих великих милостей? Мало того, что я, по неизречённому великодушию своему, позволяю жить в моём замке человеку, который ученее меня, и терпеливо сношу такую дерзость? Мало, собака? Так вот что я тебе скажу. Ты хоть и учёный человек, а дурак! Вот сейчас, вот этим самым мечом — видишь? — я раскрою тебе голову и посмотрю, что за дрянь там понапихана! Ты что ж это? Ты что делаешь? Только умеешь отравлять моих жён? Я по твоей милости сколько раз вдовцом был?! А чтобы предохранить своего рыцаря от позора и измены, этого ты не можешь? Чтобы завтра же было найдено средство против измены! Слышишь! Работай своей учёной головой, пока ещё есть время. Завтра же она разлетится пополам, как ореховая скорлупа! Пшёл! Прошёл день, — Пополани явился к рыцарю ещё бледнее, чем прежде. — Ну! — встретил его рыцарь. — О, господин, я рылся в книгах, доискивался ответа среди звёзд, вызывал духов… — Ну? — Нигде нет средства для охранения верности. Рыцарь взялся за меч. — Постой, благородный рыцарь! Испытай последнее средство. — Ну? — Если женщину предоставить самой себе, она наверное сочинит себе какую-нибудь пакость. В замке прошёл радостный слух, что ты хочешь жениться на Булотте. — Женюсь и на ней! — Скажи ей после свадьбы, что тебе в ней что-нибудь не нравится. Посмотрим, что выйдет! — Ладно! Сказано — сделано. — Что же мне в ней не нравится? — потихоньку спрашивал рыцарь у Пополани на свадебном пиру. — Да хоть стан. У неё талья полновата! — Так я тебе очень нравлюсь? — кокетливо спрашивала Булотта, когда они остались одни. — Талья немножко полновата! — мрачно буркнул рыцарь. Булотта так рассердилась, что немедленно выгнала рыцаря из своей комнаты, а для Пополани было приказано приготовить верёвку. — Погоди! — едва умолил на коленях Пополани Рауля фон-Синюю Бороду. Три дня плакала Булотта, а на четвёртый послала за слесарем. — За слесарем послала! — подозрительно заметил рыцарь. — Ничего! Значит, что-нибудь выдумала! — Едем в поход! — Ох, смотри ты у меня! Кажется, придётся мне накормить моих борзых учёными мозгами! — сказал рыцарь, однако решил ещё повременить и поехал в поход. Проходит год. Возвращается рыцарь из похода, а навстречу ему выбегает Булотта. Талья как у осы. — Милый, — говорит, — видишь, какая у меня талья. — В тальи-то ты похудела! — мрачно буркнул рыцарь. — Ну, а вот где же ребёнок? — Какой ребёнок? — «Какой»! Твой. Не мой, конечно! — Опомнись, рыцарь! Никакого ребёнка нет. — Странно! Сколько лет живу, а этакого чуда не видывал! Кажется, и пажи и оруженосцы были дома. — До них ли мне было? Во-первых, зачем они мне? В твоём отсутствии меня целыми днями обнимал вот этот корсет. Так жмёт, что и об оруженосцах думать забудешь. — А по вечерам? — За день так нажмёт, что вечером, как снимешь, заснёшь словно убитая. — Пополани! Ты хоть и учёный дурак, а умный человек! — крикнул рыцарь, соскакивая с коня. Так был изобретён корсет, охранявший супружескую верность. Впрочем, с тех пор корсеты стали делать пошире. Замечено, однако, что пока жена в корсете, у мужа никогда не чешется лоб. .................................................................... © Copyright: Влас Дорошевич рассказы |
|