| ГЛАВНАЯ содержание: двадцатый век поэтесса за день неясные времена лечение земляникой на кончике пера война будущего за ночь визитёр в понедельник мужья счастье в уголке крючки чужие жёны трагедии рассказы Хармса хармс 10 хармс 20 хармс 30 хармс 40 хармс 50 хармс 60 хармс 70 хармс 80 хармс 90 хармс 100 анекдотики вся проза: 1 2 3 4 рассказы Зощенко 20 40 60 80 100 120 140 160 180 200 220 240 260 280 300 320 340 360 380 400 рассказы Аверченко рассказы Тэффи сборник юмора 1 сборник юмора 2 ЧЕХОВ рассказы 1 ЧЕХОВ рассказы 2 ЧЕХОВ рассказы 3 ЧЕХОВ рассказы 4 |
Смешные трагедии, Шекспир вертится в гробу:)
Трагедии наизнанку
— Это великолепно, что Отелло задушил Дездемону! Я с удивлением взглянул на мою хорошенькую соседку по креслу. — Что-о-о-с?! — Я нахожу превосходным, великолепным, неподражаемым, что всё кончилось так благополучно. — Бла-го-по-луч-но?! — Как нельзя более. В трагедиях всё благополучие состоит в том, что герои в пятом акте умирают. Бог знает, в какую бы пошлость превратилась их семейная жизнь, если б этого не случилось! В жизни всё, что не трагедия — комедия! Средины не существует. И вместо возвышенной трагедии мы имели бы, быть может, самую обыкновенную комедию… Чёрт возьми, это мысль! Вообще удачные мысли родятся только у женщин. Доказательство налицо. Женщинам пришла самая удачная мысль в свете: выходить замуж. Тогда как мужчинам принадлежит самая неудачная: топиться. Однако, слова хорошенькой соседки не дают мне покоя! Что, если бы с Отелло, с Гамлетом не случилось трагедии и всё кончилось «благополучно»?! Отелло Яго не клеветал. Отелло не задушил Дездемоны, а следовательно и не зарезался. Он преспокойно губернаторствует на острове Крите. Дездемона, в качестве губернаторши, устраивает приёмы. V акт Сцена представляет спальную Дездемоны. Ночь. Отелло на цыпочках входит и гасит свечу. Он желает быть незамеченным: известно, что чёрного мавра в темноте разглядеть никак невозможно. Отелло снимает саблю и проч., взбирается по лесенке на постель, но задевает Дездемону. Дездемона (вскакивая, будто просыпаясь). Кто здесь? Отелло (шепотом). Это я, душечка! Я! Твой Отелльчик! Дездемона. Зажгите свечу! В темноте невидно вашего чёрного лица. Я должна с вами поговорить! Отелло. Но, душечка… Дездемона. Без разговоров! Зажгите свечу, говорят вам! Отелло. Изволь, душечка! Напрасно ты только сердишься! Это нехорошо для твоего цвета лица. Дездемона. Он ещё смеет говорить о цвете лица! Посмотрели бы на себя, какой у вас цвет лица! Как только что вычищенный сапог! Отелло (слегка обидевшись). Но, душечка, у тебя же были глаза, когда ты выходила замуж. Дездемона. Мы все слепы, пока девушки. Мы прозреваем, когда выходим замуж. К сожалению, это достаётся нам слишком дорогой ценой. Ценой лучшего, что мы имеем!.. Где вы были до сих пор? Извольте отвечать! Отелло. Но, душечка, ты не должна же забывать, что я всё-таки губернатор острова Крита. Дела… Дездемона. Скажите, какой усердный служака. Губернаторские дела по ночам. Я думаю, пили критское вино в обществе каких-нибудь… Отелло. Но, душечка… Дездемона. Молчите! Вы низкий, вы гадкий, вы чёрный человек! Отелло. Я чёрный человек? Дездемона. Да-с, вы-с! Не беспокойтесь, я знаю все ваши шашни! Я знаю, как вы ухаживали когда-то за madame Яго! Мне Яго всё рассказывал! Отелло. Но Яго же известный клеветник! Дездемона. Все чёрные — низкие люди, кроме вас. Вы один белы как снег! И я могла увлечься этой ваксой, этим сапогом, этим трубочистом! Прав был папаша, когда говорил, что вы меня околдовали, опоили. И за всё, за всё — какая же награда? Чёрная неблагодарность?!!! Впрочем, чего же и ждать от негра? Отелло. М-меОтелло, вы забываетесь! Я не негр, я мавр! Дездемона. Всё равно, вы сажа! и для этой-то сажи я всем пожертвовала! Ему принесла в жертву молодость, красоту, положение в свете, родство, для него бросила прекрасную, весёлую Венецию и должна прозябать на каком-то острове Крите! Променять положение в свете на положение среди моря! Отелло. Но вы не должны забывать, что, благодаря мне, вы теперь губернаторша! Дездемона. Большая честь! Когда я могла быть m-me Родриго, венецианской патрицианкой! Потрудитесь сию же минуту говорить, где вы были? (Наступая на него.) Где вы были? Отелло (утирая платком катящийся с него градом пот). Мамочка, я… Дездемона. Платок, чей платок?! Чей, я вас спрашиваю, платок?! Платок с женской меткой? Чей платок! Отелло (окончательно растерявшись). Мамочка… Дездемона. О, крррови мне, крррови! Я его за муки полюбила, а он меня надувает… Платок! чей платок? Отелло. Мам… Дездемона. Так вот же вам! (Размахивается и даёт Отелло такую безешку, что у него из носа показывается кровь, даже из шкафа раздаётся «ой».) Отелло (подскакивая к шкафу). А, здесь кто-то крикнул! Дездемона. Не отворяйте шкаф, вы перемнёте мои платья! Отелло. Нет, врёте, сударыня! У вас, правда, «кричащие» платья! Вы любите наряжаться! Но всё-таки «ой» платья кричать не могут! (Отворяет шкаф, оттуда выходит Кассио и становится на вытяжку.) Отелло. Кассио?! Кассио. Так точно. Отелло. Здесь, и в этот час! Так, значит, прав был Яго, когда намекал… А я-то, чёрный дуралей, ему не верил. Потрудитесь сказать, милостивый государь, как вы очутились ночью в шкафу моей жены?! Кассио. Я шёл к вам по делу… Отелло. Ночью по делу!.. Кассио. По делу, не терпящему отлагательства! Ведь вы же занимаетесь делами по ночам? Только что сами изволили говорить. Дездемона. Да, сам только что говорил! Отелло. А вы уж и подслушали? Кассио. Нечаянно. Я пришёл по делу и решил подождать вас. А чтоб вы чего-нибудь не подумали, застав меня здесь, спрятался в шкаф. Отелло. Гм… И вы, значит, всё слышали? Кассио. Всё… Отелло. И… и… аплодисмент? Кассио. И аплодисмент! Отелло. Гм… Как это нехорошо прятаться по чужим шкафам. Но в чём же, скажите, состоит ваше неотложное дело? Кассио. Я хотел просить у вас место старшего лейтенанта! Отелло. Гм… да… вот что… И это неотложно? Кассио. Да, я хотел бы уж проснуться старшим лейтенантом. Отелло. Хорошо… Просыпайтесь!.. Я согласен… Я назначаю вас старшим лейтенантом! Кассио. Покорнейше благодарю! Спокойной ночи, m-me Дездемона! Спокойной ночи, г. Отелло! (Идет к двери.) . … . Отелло (останавливая его). Но то, что здесь произошло, между нами. Кассио (поднимая руку). Клянусь! Отелло. И аплодисмент? Кассио (ударяя себя в груд). Могила! (Уходит.) Занавес Но ещё печальнее кончился бы Гамлет Гамлет не придал никакого значения явлению тени, обратился к придворному медику, принял kali bromati, нервы успокоились, и тень больше не появлялась. Он женился на Офелии. Прошло три года. Сцена изображает апартаменты Гамлета. Гамлет сидит и читает. Входит Офелия. Офелия. Опять за чтением! Скажи, пожалуйста, что это ты вечно читаешь? Гамлет. Слова, слова, слова! Офелия. Ужасно глупый ответ! (Пожимает плечами.) Думаешь, что остроумно? Нисколько! Я пришла к тебе, чтоб попросить денег на новое платье. Гамлет. Вы наряжаетесь! Бог дал вам одно лицо, вы делаете себе другое! Офелия. Довольно-с! Оставьте ваши рацеи про себя! Вы только и делаете, что ходите да всем рацеи читаете! Всему Эльсинору надоели! До чего доходите! Когда некому рацеи читать, сами с собой разговариваете! Вчера ещё вас видели в галерее, вы ходили, руками размахивали, сами с собой что-то говорили! Стыд! Ведь вас принимают за сумасшедшего! Гамлет. Я размышлял над вопросом: для души великой что лучше, что благороднее: быть или не быть? Офелия. Глупый вопрос! Вечно вы размышляете! Даже противно! Ничего не делает, только размышляет! Тряпка какая-то, а не человек! Гамлет (качая головой). И я любил тебя, Офелия. Офелия. И напрасно делали! Гамлет. Любил, как сорок тысяч братьев любить не могут! Офелия (вздыхая). Я, слава Богу, знаю эту вашу братскую любовь! Тогда зачем же вы женились бы, если любите братской любовью! Правду мне говорил мой папенька… Гамлет. Этот старый дурак мне надоел. Льстивый, низкопоклонник, лезет с глупыми разговорами! Офелия. Потрудитесь не оскорблять моего папеньку, Он почтенный старик, его все при дворе уважают. Даже ваш дядя король, который в тысячу раз поумнее вас… Гамлет. Король умнее меня! Какою слепотою глаза твои покрыло небо?., Офелия. Да-с! Поумнее! Он вот король, а вы с носом остались и в принцах состоите! Я не позволю вам оскорблять моего папеньку! Он для меня всё на свете! У меня нет маменьки. Гамлет. Да-с, слава Богу, хоть тёщей вы меня не подарили! Этого только и недоставало! Зато тестюшка… «Низкопоклонник-тесть». Офелия. Ещё раз вам говорю, не смейте оскорблять моего отца! Помните, что за него есть кому вступиться. Лаэрт, мой брат… Гамлет. Сорванец, мот, по уши в долгах, ваш братец вот у меня где сидит, сударыня! Человек, который только и делает, что тянет деньги с сестры. А я должен платить за кутежи брата своей жены! Офелия. Он ведёт себя соответственно своему званию и положению! Хоть бы у него поучились, как вести себя. А то ведь стыд, срам, позор! Принц Дании, который проводит своё время в компании актёров! Ставит любительские спектакли! Устроил во дворце какую-то школу драматического искусства. Гамлет. Я люблю искусство! Офелия. Так и подносите букеты, венки, корзины, браслеты, а не режиссируйте в любительских спектаклях! Недостаёт, чтоб вы ещё залезли в суфлёрскую будку! Да это ли ещё! С кем знакомство свёл! С могильщиками! Шатается по ночам по кладбищам, носит оттуда какие-то кости! Гамлет. Это был череп Йорика! Офелия. Вы сами шут гороховый! Вы не умеете вести себя в приличном обществе! Хоть бы взяли пример с Розенкранца или Гильденштерна! Гамлет. Розенкранц! Гильденштерн! Ваши «адъютанты». Я знаю, сударыня, что вы изволите делать им глазки. Придворные куклы, умеющие только кланяться да шаркать ногами! Офелия. Да, они умеют вести себя в обществе! Я вас предупреждаю. Если вы ещё раз позволите себе остроту, в роде той, какую вы сказали тогда на спектакле: «Позвольте прилечь у ваших ног»… Гамлет. Я тогда был ещё женихом! Офелия. Тем хуже! Я вас предупреждаю, будет плохо! Вы привыкли там, будучи студентом, отпускать шуточки гризеткам. Здесь другое общество! Потрудитесь быть поприличнее, сидеть на своём месте, а не валяться на полу, как вы это обыкновенно делаете! Гамлет. Я не иду на спектакль! Офелия. Нет-с, пойдёте! Вы своим поведением огорчаете королеву, вашу матушку, беспокоите вашего дядю, отравляете жизнь моему отцу, заставляете краснеть моего брата! Вы посмешище для Розенкранца, Гильденштерна, для Озрика! Вас даже последний могильщик — и тот считает сумасшедшим! Вы будете на спектакле и на балу, который даёт король в Валентинов день по случаю прибытия Фортинбраса. Вы должны быть и вести себя вполне прилично, чтоб рассеять эти слухи. Вы будете на балу короля… Гамлет (пожимая плечами). Что я Гекубе, и что Гекуба мне! Офелия. Вам не о Гекубе говорят, а о короле. Вы обязаны быть! Гамлет. Спектакль! Бал! Пиры в Эльсиноре! «От похорон осталось много блюд»… Офелия. Можете философствовать, сколько вам угодно, но потрудитесь выдать мне деньги на платье. Я не хочу всю жизнь щеголять в беленьком платьице! Это вы, если вам угодно, можете ходить постоянно весь в чёрном, как факельщик! А я не желаю! Деньги на платье и на цветы! Вы знаете, я люблю цветы. Деньги! Гамлет (доставая бумажник). О, женщины, ничтожество вам имя! Офелия (беря деньги). И вы ещё смеете говорить о женщинах! Когда вы сам баба! Баба! Баба! Баба! (Уходит.) Гамлет. Здесь, в Дании, поневоле выучишься пить! (Увидав входящего Горацио.) Есть много вещей на свете, друг Горацио, которых не следовало бы делать умным людям. Например, жениться. Не так ли? Горацио. Вы совершенно правы, принц! Гамлет. Он думает играть на моей душе, как на рояле. Выпьем с горя, Горацио! Горацио. Выпьем, принц! Занавес Чёрт возьми, моя хорошенькая соседка была, пожалуй, права, когда сказала, что самое лучшее в трагедиях — это то, что герои вовремя умирают! Женщинам иногда приходят в голову очень умные вещи. Иногда! Женихи (Одесская трагедия) Я шёл по опушке Хаджибейского парка. Как вдруг из куста вылетел молодой человек. Я даже вздрогнул: — Бешеный! Без шляпы. Костюм в клочьях. Зрачки глаз расширены от ужаса. Мокрые волосы прилипли ко лбу. И прямо мне в ноги: — Ради Бога!.. За мной гонятся!.. Я кинусь в эти кусты, — не выдавайте меня!.. Они!!! И молодой человек ринулся в кусты. Что такое? Что случилось? Что человек наделал? Убил кого-нибудь? Зарезал? Может быть, просто украл, — нынче у молодых людей это в моде. По парку шёл треск. Вправо от меня слышался лёгкий треск, словно летела какая-нибудь легконогая серна. Полевее слышался треск посолиднее, словно прыгала тигрица. И, наконец, прямо кусты трещали так, словно валил медведь. Треск слышался всё ближе и ближе. Послышалось тяжёлое, прерывистое дыхание, какое-то сопение… Может быть, и на самом деле медведь?.. Я оглянулся на всякий случай, — близко ли дерево? — У-лю-лю! — раздался отчаянный вопль; кусты раздвинулись, — и я остолбенел. Из кустов показался Иван Иванович, милейший Иван Иванович, добрейший Иван Иванович, почтенный отец семейства, — но в каком виде! Лицо налилось кровью, в глазах ярость, волосы дыбом, и прямо ко мне. — Подлеца видел? — Какого подлеца? — Подлец тут пробежал. Не видал? — Да почему же, Иван Иванович, отличить человека, подлец он или нет? Нынче это трудно… — Не видал, значит? Ну, да всё равно. Он от меня не уйдёт, не уйдёт, негодяй! Иван Иванович погрозил кулаком: — Благословлю!.. Благословлю анафему!.. И он так кричал «благословлю», словно хотел оторвать голову: — Благословлю!.. Не убежишь! Нет, ты только вообрази, какова шельма: из-под благословения вырвался… Ну, да, брат, ладно! От меня не уйдёшь! У меня это всё правильно устроено: облава! Я, брат, охотник. На медведей ходил! У меня сторожа подкуплены. Куда ни побеги, — на сторожа наткнёшься. Весь парк оцеплен. А по кустам жена и дети пущены. Сынишка Петька на велосипеде рыщет. Дочь бегает, жена. Как только увидят, сейчас на меня гнать начнут и «у-лю-лю!» кричать. Хорошо бы гончими его, ракалию, потравить. Ну, да за неимением гончих своим семейством обойдёмся. Жене прямо сказано: увидишь, мёртвой хваткой за шею бери и вали. А отбиваться начнёт, — за ноги кусай, чтоб бегать не мог. А я тем временем подойду и благословлю. — Да что с тобой, Иван Иванович? От жары это у тебя, что ли? С чего это ты таким неподходящим делом вздумал заняться! Анафем благословлять?! — А что ж с ними делать, как не благословлять? Благословлю, — и кончено. Нет, ты себе представить не можешь, до чего подлый нынче молодой человек пошёл! Ты ему всякое удовольствие, угощаешь, окрошку для него делаешь, а он в благодарность хоть бы на твоей дочери женился. Хоть бы из вежливости! Окрошку ест, и даже по две тарелки, а как до свадьбы дошло, — «не расположен», говорит. К одной окрошке расположение и чувствует. Ты только представь себе. Приезжает на лиман молодой человек. Ну, я, натурально, сейчас через кухарку узнал. У меня ведь все чужие кухарки на жалованье. Как где показался молодой человек, сейчас обязана бежать и извещать. А уж я прихожу и знакомлюсь. — Как, к незнакомому приходишь? — А мне плевать, что он незнакомый. Познакомлюсь! Прихожу — вижу, молодой человек. «Ногой, — говорит, — страдаю». Мы в нём участие приняли, дочь даже за него замуж выдать хотели. А он, на-ко! Через перила! — Как так? Через перила?! — Очень просто. Сидим это мы перед обедом на террасе. Жена окрошку приготовляет. Она какую-то особенную делает, горчицы в неё много кладёт, — словом, от этой окрошки человек в некотором роде чувств лишается: сам не понимает, что говорит, что делает. Я поодаль сижу, чтоб молодым людям не мешать. А Олечка с ним, с анафемой, около перил об окрошке говорит. «Вы, — спрашивает, — Семён Иванович, окрошку любите?» — «Люблю, — говорит, — особенно с раковыми шейками! Раковые шейки — это восторг, что такое! Что может быть лучше шейки?» Кажется, объяснение прямое? Чего ж ещё ждать? Я к ним: «Я, говорю, вас, Семён Иванович, понял! Берите Олечку, целуйте её шейку, сколько вам угодно»… И только что хотел благословить, а он, подлец, ногу через перила — и в кусты. Мы и погнали! В эту минуту где-то вдали послышался отчаянный вопль: — Иван Иванович! Сюда! Держу!., — Жена вцепилась! И Иван Иванович шарахнулся в кусты. — Держи!.. За ноги кусай!.. Я сейчас!.. За ноги… За ноги… Голос Ивана Ивановича слышался всё ближе и ближе к тому месту, откуда раздавались вопли. — Скорее! — вопил женский голос. — Рвётся! — За ноги кусай, за ноги!.. Олечка, Петька! У-лю-лю! К матери на помощь! — раздавался голос Ивана Ивановича. Вот он, вот я!.. Но в эту минуту раздался страшный, отчаянный крик — и всё смолкло. Я стоял ни жив ни мёртв. Что за драма разыгралась в чаще? Убили? Снова затрещали кусты — и на дорогу вывалился Иван Иванович. Именно, вывалился, а не вышел. Истомлённый, измученный: — Вырвался!.. И ведь как, подлец, ухитрился. Жена ему в икры зубами вцепилась. Сын его два раза велосипедом переехал. Дочь за волосы держала. Думал: «благословлю». Нет! Увидал меня, анафема, словно калёным железом кто его прижёг. Ведь раздавленный, а как кинулся! У дочери в руках даже волос клок остался. А всё Петька, каналья, виноват! Не умеет с женихами обращаться. Разве по жениху на велосипеде нужно ездить? Сел бы ему на голову, — и всё тут. Вот как с женихом нужно! Иван Иванович присел на скамейку. — Не поверишь, брат, как трудно нынче жениха отыскать! — Да, может, насчёт женихов вы очень разборчивы? — Мы?! Да нынче, брат, лакеев с большей разборчивостью берут, чем женихов. Это прежде было: чтоб жених не курил, в карты не играл. А нынче просто; одно от него, от идола, только и требуется: женись! И того не хочет! — Что ж это они? — А вот поди, спроси у них, у идолов. Вот какие они нынче молодые люди пошли! Никак не благословишь… Да я тебе вот что ещё скажу… Но Ивану Ивановичу не удалось договорить. К нам летела горничная: — Барин! Барин! Домой скорее бегите! К вам кухарка с соседской дачи пришла! Иван Иванович вскочил как встрёпанный. — Прощай, брат, некогда… Новый появился… Благословлять побегу! Может быть, и удастся… Мы встретились с Иваном Ивановичем недели через две на бульваре. Он шёл, понурив голову, изнемогая от жары. — Иван Иванович! Что это тебя в такую жару в город принесло? — По делам был. В управе, потом в справочную контору… — Ужели жениха чрез контору искал? — Его самого. У меня, брат, хитрая механика теперь подстроена. С членом управы с одним познакомился. Обещался для меня в управе место столоначальника попридержать. Ты знаешь, это выгодно. Так вот по справочным конторам и хожу: нет ли какого-нибудь молодого человека без определённых занятий? Я ему место в управе, а он в благодарность чтобы на дочери женился. И ему хорошо, и мне выгодно: управский столоначальник — это, брат, по нынешним временам жених — слава Тебе, Господи! Конечно, это не скотобойщик, но всё-таки… — Ну, и что ж? — И на это не идут. Место, — говорит, — возьму с удовольствием, а к женитьбе расположенья. не чувствую! По газетным объявлениям ходил. Какой-то молодой человек 100 рублей предлагает, чтоб место ему доставить. «Вот вам, говорю, и без ста рублей и жена и место. И сто целковых целы останутся и жену ещё получите!» Да он, дурак, оказывается, уж женат. Детей семеро. Конечно, жену можно бы и отравить, у меня порошок такой есть, а детей по приютам… — Иван Иванович!!! — Да что ты мне «Иван Иванович!» «Иван Иванович!» Я сорок пять лет Иван Иванович! Была бы у тебя дочь на возрасте, — посмотрел бы я, что бы ты запел, Зашли тут же на бульваре позавтракать. Иван Иванович рыбу съел, но над котлетой задумался. — Ты что ж, Иван Иванович, не ешь? — Постой, — мне в голову одна мысль пришла. — Что ещё? — А знаешь ли, мне этот лакедрон очень нравится! — Кто такой? — Лакей, что нам подаёт! Приличный такой, почтительный! В Одессе немного и молодых людей таких найдёшь. Очень-очень приличен! — Иван Иванович, да неужели же ты… — Что ж тут такого необыкновенного? Что лакей? Так что ж, небольшое приданое дам, — сами ресторан откроем, жена по кулинарной части, окрошку будет делать, я по винной кое-что смыслю. Право, сейчас ему предложение сделаю! Но подошёл кто-то из знакомых, и Ивану Ивановичу помешали. — В другой раз, — решил он, — а теперь к себе на лиман поеду. Да что ты к нам никогда не заедешь? Заехал бы, окрошки поел. Ты хоть и женатый человек, а всё-таки заезжай, поешь! Я собрался к Ивану Ивановичу как-то на неделе. Подъезжаю, — слышу вопли. «Батюшки, думаю, должно быть, Иван Иванович кого-нибудь благословляет». Хотел было повернуть назад, как вдруг с дачи вылетает в растерзанном виде жена Ивана Ивановича. — Спасите! — кричит. — Изверг меня уродовать хочет! — Как так уродовать? — А вот спросите у него, он на даче с хирургическими инструментами возится. Вхожу. — Иван Иванович, что ты тут за зверства. делаешь? — Никаких, — говорит, — зверств; просто хотел. жене на носу оспу привить. — Это ещё зачем? У неё не привита разве? — Привита, и даже два раза, — этой зимой ещё прививала. А я хотел на носу — для спокойствия. — Иван Иванович, опомнись, выкупайся, воды выпей, что ли… — Да что ты меня за сумасшедшего принимаешь, что ли? Я, брат, знаю, что делаю! Это я для женихов. — Для каких женихов? — Для Олечкиных. Отыщешь для Олечки жениха, а он за мамашей ухаживает. Ведь нынче молодёжь какая! А будет нос в оспе, — небось, не станет ухаживать. Вот я и хотел… — Иван Иванович! — Да что ты ко мне пристал: «Иван Иванович!» Ты вот меня поздравь лучше! Подлеца поймал. — Какого подлеца? — А вот, за которым тогда по парку гонялся. Не миновал моих рук. — Благословлю! — Как же это тебе удалось? — А очень просто. Объявил всем сторожам, будто он у меня пятьсот рублей украл, и сто рублей награды обещал тому, кто приведёт. — Иван Иванович, да ведь это клевета! — Уж это там что бы то ни было! А только поймали и привели. — Да ведь за это под суд можно! — Вот, вот! И он меня из погреба судом пугает. — Как из погреба? — В погреб я его посадил. Запер и ключ у себя держу. Кормлю селёдкой, а пить не даю. Пока идти под благословение не согласится. — Да ведь это истязание! — Я и сам знаю, что истязание! А он согласись жениться, — вот и истязание кончится. Надо же их, наконец, заставлять жениться. — Ох, Иван Иванович, попадёшь ты на каторгу! — Не попаду, — согласится, Я на своём поставлю: благословлю. Долго не продержится. Он и теперь уж — в чём душа держится! Хочешь, пойдём, посмотрим! Смотреть я не пошёл, но расчёты Ивана Ивановича сбылись. Через два дня я получил пригласительный билет: «Иван Иванович и Матрёна Карповна Фунтиковы имеют честь покорнейше просить вас пожаловать на благословение их дочери Ольги с коллежским регистратором Семёном Ивановичем Скриповым, имеющее быть в субботу, 20 июля, во дворе дачи Фунтиковых». Я отправился. Зрелище, которое мне представилось, было поистине изумительно. Посреди двора два дворника держали за руки и за ноги распростёртого на земле «жениха», а Иван Иванович стоял над ним, плакал от умиления и говорил: — Дети мои, благословляю вас, будьте счастливы! В тот же вечер я встретил Ивана Ивановича в Гранд-Отеле. Он был выпивши: — Дочку замуж выдаю! Жениха нашёл! И даже хвастает: — А уж как её любит!!! .................................................................... © Copyright: Влас Дорошевич рассказы |
|