Рассказы О. Генри: неизвестные миниатюры из сборника Постскриптумы 

 
 Из сборника рассказов "ПОСТСКРИПТУМЫ" O. Henry, 1923
 
ВСЕОБЩАЯ ЛЮБИМИЦА

Наиболее популярная и повсеместно любимая девушка в Соединенных Штатах — мисс Анни Вильямс из Филадельфии. Нет такого человека, который не имел бы хоть раз в жизни ее изображения. Его добиваются иметь больше, нежели фотографии самых выдающихся красавиц. На него больший спрос, чем на портреты всех знаменитейших мужчин и женщин мира, взятые вместе. И тем не менее это — скромная, милая и, пожалуй, даже предпочитающая одиночество молодая девушка с лицом далеко не чисто классического типа.

Мисс Вильямс скоро выйдет замуж, но полагаем, что борьба за обладание ее изображениями будет идти по-прежнему.

Она — та самая девушка, чей профиль послужил моделью для головы Свободы, выбитой на серебряной монете достоинством в один доллар.

СПОРТ И ДУША

— Литературный редактор принимает?

Редактор отдела спорта поднял глаза от газеты, которую он читал, и увидел перед собой воплощение женственной прелести, лет двадцати от роду, с нежными голубыми глазами и с тяжелой массой коричневато-золотистых волос, собранных в самую модную и как нельзя более идущую прическу.

— Ни-ни, — сказал спортивный редактор. — Можете поставить сто против одного, что его нет. Вы зашли насчет стихотвореньица или хотите, чтобы он спер для вас пару лишних купонов на получение в премию велосипеда?

— Ни то и ни другое, — сказала юная леди с достоинством. — Я секретарь Хаустонской Лиги Этической Культуры для Молодых Девиц, и меня делегировали к редактору литературного отдела вашей газеты, чтобы он порекомендовал нам, как лучше и шире всего развить наши функции.

— Вот это хорошая штука, — сказал спортивный редактор. — Не улавливаю в точности, что такое этическая культура, но если это нечто похожее на физическую, то вы, барышня, попали как раз на нужного человека. Я могу за одну минуту дать вам больше ценных сведений для развития ваших функций, чем литературный редактор за целый час. Он знает все решительно о происхождении пирамид, но он не сделает ни одного удара и не сумеет научить вас, как увеличить размеры вашей груди хотя бы на полдюйма. Сколько времени ваша лига занимается тренировкой?

— Мы организовались в прошлом месяце, — ответила посетительница, рассматривая жизнерадостное лицо редактора с некоторым сомнением.

— Ну-с, а как вы, девицы, дышите — легкими или диафрагмой?

— Сэр?!

— О, вы должны приниматься за дело немедленно и вам надо знать, какой способ дыхания правильный и какой нет. Первое дело — держать грудь вперед, плечи назад, и в течение нескольких дней проделывать упражнения с руками. Затем попробуйте вот что: выпрямьте верхнюю часть туловища и, стоя на одной ноге, постарайтесь…

— Сэр! — сурово воскликнула юная леди. — Вы слишком самоуверенны. Я не понимаю, о чем вы говорите. Наше общество не имеет никакого отношения к гимнастике. Наша цель — поощрение социальной этики.

— О! — разочарованно протянул спортивный редактор. — Так это все-таки общество — и чай в розовых чашечках… В таком случае это не по моей специальности. Полагал, что вы интересуетесь атлетикой. Вы смело могли бы! Послушайтесь моего совета и проделывайте это упражнение каждое утро в течение недели. Вы будете изумлены, когда увидите, насколько оно разовьет вашу мускулатуру. Как я уже говорил, станьте на одну ногу…

Бах! — хлопнула дверь, и голубоглазое видение исчезло.

— Ужасно жалко, — сказал спортивный редактор, — что наши девицы никак не хотят заниматься саморазвитием без… без этой самой этики!

ГОТОВНОСТЬ НА КОМПРОМИССЫ

Подойдя к бару, он подтянул обеими руками воротник и выровнял старый красный галстук, который упорно хотел заползти ему за ухо.

Владелец бара взглянул на него и продолжал крошить в посудину лимонную корку.

— Послушайте, — сказал субъект с красным галстуком, — мне прямо-таки больно думать об этом.

— О чем? — спросил владелец. — О воде?

— Нет, сэр. Об индифферентизме, проявляемом населением штата в вопросе о поднесении достойного подарка дредноуту «Техас». Это позор для нашего патриотизма! Я беседовал с Вудро Вильсоном по этому поводу, и мы оба решили, что что-нибудь необходимо предпринять немедленно. Вы дадите два доллара в фонд на приобретение подарка дредноуту?

Владелец бара протянул руку назад и снял с полки стакан.

— Я, может быть, дам вам и десять долларов, — сказал он, — но вот стакан виски, в который я по ошибке капнул скипидаром нынче утром и забыл выплеснуть. Это может заменить?

— Может, — сказал субъект в красном галстуке, потянувшись к стакану, — и я также собираю пожертвования в пользу голодающего населения Кубы. Если вы хотите поддержать гуманное начинание, но не располагаете свободной наличностью, фужер пива со случайно попавшей мухой…

— Катись дальше, — сказал владелец бара. — В заднюю дверь заглядывает член евангелической конгрегации, а он не войдет, пока кто-нибудь здесь есть.

ИСПОРЧЕННЫЙ РАССКАЗ


Недавно вечером в довольно грязный ресторанчик в небольшом городке на линии Центральной железной дороги вошел верзила самого отчаянного вида, имевший вообще малозавидную репутацию. Он подошел к бару и громко потребовал, чтобы все находившиеся в ресторанчике присоединились и выпили вместе с ним. Толпа быстро двинулась к бару при этом приглашении, так как субъект был почти вдребезги пьян и, несомненно, опасен в таком состоянии.

Лишь один человек не откликнулся на приглашение. Это был невысокого роста господин, чисто одетый, который спокойно сидел в кресле и лениво разглядывал толпу. Внимание физиономиста было бы привлечено выражением его лица, соединявшим в себе холодную решимость и силу воли. У него была плотная квадратная челюсть и пристальные серые глаза с тем своеобразным оттенком серого цвета, который больше говорит о таящейся за ним опасности, нежели какой-либо другой.

Хулиган обернулся и увидел, что нашелся один, который не откликнулся на его приглашение.

Он повторил его во всю силу своих легких.

Невысокий господин встал и спокойно подошел к пьяному верзиле.

— Виноват, — сказал он негромким, но решительным голосом. — Я несколько туг на ухо и не расслышал, что вы сказали в первый раз. Гоните сюда виски! Живо!

И еще один рассказ был испорчен для печати.

НИКАКОГО ИСХОДА


— Джон, — сказал на этих днях хаустонский бакалейный торговец одному из своих приказчиков, — вы были мне верным и исполнительным служащим, и, чтобы показать вам свою признательность, я решил взять вас в дело компаньоном. С этого дня вы имеете часть в деле и являетесь участником фирмы.

— Но, сэр, — сказал обеспокоенный Джон, — у меня семья на плечах. Я ценю оказанную мне честь, но боюсь, что я слишком молод для столь ответственного положения. Я предпочел бы остаться в прежних условиях.

— Ничего не могу поделать, — сказал торговец. — Времена теперь тяжелые, и с целью сократить расходы я не остановлюсь даже перед тем, чтобы сделать всех своих приказчиков компаньонами!

СТРЕЛЯНЫЙ ВОРОБЕЙ


В прошлую субботу субъект без воротничка, в белом жилете и с дырявыми локтями, бодро вошел в бакалейную лавку на Конгресс-стрит с пакетом в руке и сказал:

— Вот, Фриц, я купил у вас сегодня две дюжины яиц, и, должно быть, ваш приказчик ошибся…

— Поди сюда, Эмиль, — закричал торговец, — ты надул этого джентльмена, подсунув ему гнилые яйца. Дай ему еще дюжину и…

— Вы меня не так поняли, — сказал покупатель с приятной улыбкой. — Ошибка не в этом. Яйца хороши — но вы положили их больше, чем нужно. Я уплатил всего за две дюжины, а дойдя до дому, обнаружил, что их в мешке тридцать шесть штук. Я хочу возвратить лишнюю дюжину и для этого вернулся назад. Я…

— Эмиль! — снова крикнул мальцу торговец. — Немедленно дай этому господину две дюжины яиц. Ты подсунул ему гнилые яйца. Не делай этого больше, или я уволю тебя.

— Но, сэр, — сказал человек в белом жилете с нотками беспокойства в голосе. — Вы дали мне больше яиц, чем следует на мои деньги, и я хочу вам вернуть дюжину. Я слишком честен, чтобы…

— Эмиль, — сказал торговец, — дай этому господину три дюжины самых свежих яиц, и пусть он уходит. Если мы отпускаем плохие яйца, мы их заменяем хорошими. Поспеши, да положи на всякий случай три-четыре штуки лишних.

— Но выслушайте меня, сэр, — сказал человек. — Я хочу…

— Вот что, мой друг, — сказал тихо торговец, — вы лучше забирайте эти яйца и идите домой. Я знаю, для чего вы принесли яйца назад. Если я их возьму у вас, я скажу: ну, это очень хороший человек, он честно поступил с этими яйцами, не правда ли? А потом вы придете в понедельник и возьмете у меня на девять долларов муки, и ветчины, и консервов и скажете, что заплатите в субботу вечером. Я стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Вы лучше заберите эти три дюжины яиц и считайте, что сделали хорошее дело. Мы всегда исправляем мелкие ошибки, если нам случится их сделать. Эмиль, клади уж прямо три с половиной дюжины — да прибавь штук пять леденцов для ребят!

ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ


— Как я удерживаю Джона дома по вечерам? — сказала хаустонская дама своей подруге. — Видишь ли, я однажды по вдохновению придумала способ — и он прекрасно действует до сих пор. Джон ежедневно уходил из дому после ужина и возвращался не раньше десяти-одиннадцати часов. В один прекрасный вечер он ушел как всегда, но, пройдя несколько кварталов, заметил, что забыл взять зонтик, и вернулся за ним. Я сидела и читала в гостиной, и он, подойдя сзади на цыпочках, закрыл мне руками глаза. Джон ожидал, вероятно, что я перепугаюсь, но я только спросила тихо:

— Это ты, Том?

С тех пор Джон все вечера проводит дома.

ПОЧЕМУ КОНДУКТОРА НЕОБЩИТЕЛЬНЫ


Трамвайных кондукторов бестактная публика часто выводит из себя; но им запрещено возражать и тем облегчать свою душу. Вот рассказ одного из кондукторов о случае, имевшем место несколько дней назад.

В числе пассажиров — а вагон был переполнен — находилась чрезвычайно изящно одетая дама с маленьким мальчиком.

— Кондуктор, — сказала она томно, — дайте мне знать, когда будет Роу-стрит.

Когда вагон поровнялся с этой улицей, кондуктор дернул веревку звонка и остановил вагон.

— Роу-стрит, мэм, — сказал он, проталкиваясь ближе, чтобы помочь даме выйти.

Дама поставила маленького мальчика на колени и указала ему в окно на дощечку с названием улицы, прикрепленную к забору.

— Посмотри, Фредди, — сказала она, — вот эта высокая прямая буква со смешной завитушкой вверху — «Р». Постарайся запомнить. Можете пускать вагон, кондуктор. Мы выходим на Грэй-стрит.

ПО ВДОХНОВЕНИЮ


Он сидел на перевернутом пустом ящике под холодным моросящим дождем. Это было вчера, поздно вечером, на главной улице Хаустона. Одет он был бедно, и его толстое пальто с поднятым воротником было застегнуто доверху. На его лице застыло выражение горестного замешательства, и во всем его виде было что-то такое, что отличало его от обыкновенного бродяги, строящего свою жизнь на обманах и надувательствах.

Журналист из «Техасской почты» почувствовал к нему жалость и подойдя сказал:

— Сейчас же за углом есть место, где вы сможете найти еду и ночлег за сравнительно небольшую плату. Как давно вы попали в Хаустон?

Человек посмотрел на репортера своими маленькими острыми глазками и спросил:

— Вы новый человек в газете, не так ли?

— Да, более или менее.

— Видите этот квартал, застроенный сплошь трехэтажными домами?

— Вижу!

— Так вот, все эти дома принадлежат мне, и я сижу здесь и размышляю, что мне делать.

— Что именно вас беспокоит?

— А видите ли, стены дают трещины и расползаются, и я боюсь, что мне придется всадить уйму денег в ремонт. У меня свыше ста квартиронанимателей во всех этих зданиях.

— Я вам скажу, что делать.

— Ну?

— Вы говорите, стены расползаются?

— Да.

— В таком случае жилая площадь квартир увеличивается. Повысьте на этом основании квартирную плату.

— Молодой человек, вы гений! Я завтра же увеличу ее на двадцать процентов.

И таким образом был спасен еще один капиталист.

РАЗГАДКА


В оранжерее одного из роскошнейших особняков Хаустона стоял со сложенными на груди руками и улыбкой сфинкса на лице Роланд Пендергэст и глядел сверху вниз на сидевшую в кресле Габриэль Смитерс.

— Почему, — говорил он, — меня так влечет к вам? Вы не прекрасны, вам не хватает апломба, грации и Savoir faire. Вы холодны, несимпатичны, и у вас кривые ноги. Я пытался проанализировать вашу власть надо мной — и не мог. Мы связаны друг с другом таинственной цепью телепатических явлений, но какова их природа? Мне противно думать, что я влюблен в женщину, у которой нет ни шика, ни передних зубов, но рок судил так. Все в вас отталкивает меня, но я не в силах вырвать вас из своего сердца. Днем вы наполняете мои мысли; ночью — кошмары. Вы сложены уродливо; но когда я прижимаю вас к своему сердцу, странный восторг наполняет его. Я не могу вам сказать, почему я люблю вас, как не могу сказать, почему парикмахер может скоблить бритвой чью-нибудь голову целых пятнадцать минут и не задеть воспаленного места. Говорите, Габриэль, скажите мне, в чем заключаются чары, которыми вы околдовали меня?

— Я скажу вам, — ответила Габриэль с мягкой улыбкой. — Я уже многих мужчин очаровывала этим. Когда я помогаю вам надеть пальто, я никогда не засовываю под него руку и не пытаюсь сдернуть вниз ваш пиджак.

ДОРОГО, КАК ПАМЯТЬ


— Предложенная цена?

Аукционист высоко поднял детскую лошадь-качалку, поломанную и грязную. Она принадлежала кому-то из младших членов семьи человека, чья движимость продавалась с молотка.

Он был разорен вконец. Он отдал все, что у него было, своим кредиторам — дом, обстановку, лошадей, товары и землю. Он стоял в толпе и смотрел, как вещи, составлявшие его домашний очаг и доставшиеся ему от родителей, расходились по сотням незнакомых рук.

Женщина в густой вуали опиралась на его руку.

— Предложенная цена?

Аукционист высоко поднял игрушку, чтоб ее было видно всем. Детские ручонки оборвали и без того скудную гриву; уздечка была перекручена и потерта от прикосновений нежных пальчиков. Толпа молчала.

Женщина под густой вуалью зарыдала и протянула руки.

— Нет, нет, нет! — вырвалось у ней.

Мужчина был бледен от волнения. Маленькое существо, когда-то скакавшее на этой лошадке, много лет назад ушло и потерялось в широком мире. Это было все, что осталось в воспоминание о счастливых днях детства. Аукционист со странным влажным блеском в глазах передал мужчине игрушку, не говоря ни слова. Тот схватил ее жадными руками и вместе с женщиной под густою вуалью поспешил прочь.

По толпе пробежал шепот сочувствия.

Мужчина и женщина вошли в одну из пустых комнат и поставили на пол лошадь-качалку. Он вынул перочинный нож, вспорол грудь лошади и извлек оттуда пачку кредиток. Он пересчитал их и сказал:

— Меня мороз подирает по коже при мысли, что кто-нибудь мог предложить за нее несколько центов! Восемь тысяч пятьсот долларов — но этот аукционист чуть не испортил всей штуки!

НИКАК НЕ МОГ УГАДАТЬ


Субъект с длинным, острым носом и с огромным тюком на ремне поднялся по ступенькам на крыльцо мрачного кирпичного дома, скинул тюк, дернул звонок, а потом снял шляпу и вытер со лба пот.

Женщина открыла дверь, и он сказал:

— Мэм, я имею предложить целый ряд не только полезных, но прямо необходимых вещей, которые я хотел бы показать вам. Во-первых, попрошу вас взглянуть на эти изумительные жизнеописания великих людей и путешествий в разные страны в роскошных переплетах самых лучших авторов. Продаются исключительно по подписке. Переплет сделан…

— Мне нечего их смотреть. У нас ос…

— Особые вкусы, а? В таком случае, мэм, вот кубики для маленьких детей под названием «Юный строитель». Чрезвычайно полезно и занимательно. Нет? Тогда разрешите показать вам прелестные кружевные шторы для гостиной, ручной работы и совершенно даром. Могу…

— Не надо! Не надо! У нас ос…

— Осторожное отношение к торговцам в разнос? Все, что я продаю, мэм, я продаю с гарантией. Вот, например, остроумнейшее приспособление, чтобы будить по утрам ленивых слуг. Стоит только нажать эту кнопку…

— Говорю вам, у нас ос…

— Острая нужда в деньгах? Пусть это не беспокоит вас, мэм. Я могу предоставить кредит до следующего посещения этого района или на любой указанный вами срок. Взгляните, мэм, на эту веревку для белья. Она не требует никаких прицепок и может быть прикреплена к чему угодно — забору, дереву, шесту. Ее можно снимать и натягивать в одну секунду, и для большой стирки это совершенно незаменимое…

— Я все пытаюсь сказать вам, — перебила женщина, — что у нас оспа в доме, и мы…

Длинноносый субъект судорожно схватил свои товары и скатился со ступеней крыльца в две секунды. Женщина тихо закрыла за ним дверь, а подъехавший в эту минуту мужчина вылез из экипажа и прикрепил к дому желтый флаг.

НЕСМОТРЯ НИ НА КАКУЮ НАУКУ


Человек, следящий за всеми новейшими открытиями и достижениями, — тот же «пророк в своем отечестве». Он знает все решительно о бациллах и микробах и обо всем многообразии вновь открытых врагов человечества. Он читает все газеты и наматывает на ус все предостережения, необходимые для долголетия и здоровья как физического, так и умственного. Он остановил вчера на Мэйн-стрит приятеля, который спешил на почту, и сказал вне себя от волнения:

— Минуточку, Браун. Вы когда-нибудь кусали ногти?

— Полагаю, что да — нет, впрочем, не знаю! Извините меня, пожалуйста, я должен вскочить в трамвай.

— Погодите вы! Боже милосердный, вы не представляете, какая вам грозит опасность! Если острая частица ногтя попадет к вам в легкие, начнется воспалительный процесс, который завершится поражением тканей, упадком сил, кровохарканьем, припадками, летаргией, туберкулезом и смертью. Подумайте об этом! И, между прочим, обнаружена очень опасная бацилла, возникающая в воде, в которой стояли розы. Хочу предостеречь вас. Знаете ли вы, что…

— Послушайте, старина, премного вам обязан, но это письмо…

— Что значит письмо в сравнении с вашей жизнью! В ложке обыкновенной ключевой воды находится свыше десяти миллионов живых существ; науке известны две тысячи их разновидностей. Вы солите пиво, когда пьете?

— Не знаю. Право же, я должен идти. Я…

— Не делайте меня ответственным за вашу жизнь — я пытаюсь ее спасти. Да знаете ли вы, что всякий прожитый нами день есть уже чудо! В каждом стакане пива находится бесконечно малое количество хлористоводородной кислоты. Соединение ее с солью дает чистый хлор. Вы поглощаете хлористый газ каждый день вашей жизни. Остановитесь, пока не поздно!

— Я не пью пива!

— Но вы дышите через рот во время сна. Вы знаете, к чему это ведет? К грудной жабе и бронхиту. Или вы твердо решили, чтобы невежество привело вас к могиле? Подумайте о жене и детях! Известно ли вам, что обыкновенная комнатная муха носит на подушечках своих ног сорок тысяч микробов и служит распространителем холеры, тифа, дифтерита, скарлатины и…

— К черту микробов! У меня ровно три минуты, чтобы успеть сдать письмо. Всего!

— Одну секундочку! Доктор Пастер говорит, что…

Но жертва исчезла.

Десять минут спустя живой каталог новейших открытий был сбит с ног трамваем в то время, как пересекал улицу, поглощенный чтением о вновь изобретенном фильтре, и сочувствующие друзья отнесли его домой на руках.

«ДУРНОЙ» ЧЕЛОВЕК


Один смелый и «дурной» человек привлек на этих днях всеобщее внимание в одном из городов Техаса. По-видимому, он поглотил такое количество спиртных напитков, что им овладело желание во что бы то ни стало продемонстрировать свои особенности «дурного» человека. А когда полиция захотела арестовать его, он встал спиной к стене здания и предложил полиции «попробовать». Значительная толпа горожан — в том числе несколько коммивояжеров из находившейся неподалеку гостиницы — собралась поглазеть на происходящее.

«Дурной» человек был огромным свирепого вида парнем с длинными курчавыми волосами, ниспадавшими на плечи, в широкополой шляпе, в плаще из лосины с бахромой внизу и с весьма образным лексиконом. Он играл громадным шестизарядным револьвером и клялся костьми Дэви Крокета, что продырявит каждого, кто попробует его схватить.

Шериф города вышел на середину улицы и стал было уговаривать его, но «дурной» человек гаркнул и поднялся на носки — и вся толпа очутилась на противоположной стороне улицы. Полисмены устроили совещание, но ни один из них не хотел начинать военные действия первым.

В это время маленький, худосочный, чахоточного вида вояжерчик, разъезжавший от одной из обувных фабрик Коннектикута, протискался через толпу на противоположной стороне улицы, чтобы взглянуть на бандита. Он весил каких-нибудь девяносто фунтов и носил двойные очки в золотой оправе. В эту самую минуту бандит гаркнул еще раз и проорал:

— Черт вас передери, почему никто из вас не подойдет и не попробует взять меня? Я проглочу любых пятерых из вас, даже не разжевывая, хотя я совсем не голоден — га! га!

Толпа подалась назад еще на несколько ярдов, а полисмены побледнели еще больше. Но худосочный человечек поправил обеими руками очки, шагнул с тротуара на мостовую и внимательно оглядел «дурного» человека. Затем он спокойно направился через улицу смешной подпрыгивающей походкой — прямо туда, где стояло воплощение ужаса.

Толпа завопила, чтобы он вернулся, а бандит еще раз потряс своим револьвером, но маленький человечек подошел к нему вплотную и сказал что-то. Зрители затрепетали, ожидая, что смельчак полетит наземь с пулей сорок пятого калибра в животе — но он не полетел. Все с изумлением увидели, как бандит опустил револьвер, сунул руку в карман и передал что-то маленькому человечку.

После этого бандит робко поплелся по тротуару, а человечек пересек улицу и присоединился к толпе.

— «Дурной» человек? — сказал он. — Полагаю, что нет. Он не способен обидеть и муху. Это — Зеке Скиннер. Он вырос на ферме в Коннектикуте по соседству со мной. Он представитель какого-то дутого средства от печени, и это его обычный уличный трюк, чтобы привлечь внимание толпы. Я дал ему взаймы восемь долларов в Гартфорде лет девять тому назад и думал, что уж никогда больше его не увижу. Его голос показался мне знакомым. Уплатил? Надо думать, что уплатил. Я всегда получаю то, что мне следует.

После этого толпа рассеялась, а двенадцать полисменов перехватили Зеке на ближайшем углу и избивали его до самого участка.

МАЛЕНЬКАЯ ОШИБКА


Самого обыкновенного вида субъект в сорочке-неглиже, вышедшей из моды еще в прошлом году, вошел в контору газеты и развернул рукопись длиною в добрых три фута.

— Я хотел повидать вас относительно этой небольшой вещицы, которую я собираюсь поместить у вас в газете. Здесь пятнадцать четверостиший, помимо прозаического материала. Стихи трактуют о весне. Мой почерк немного неразборчив, и мне придется прочесть вам это самому. Благоволите прослушать.



ВЕСНА


Воздух полон нежных зефиров,

Трава в зеленые коврики вяжется.

Зима ушла из наших квартиров,

А весна пришла, как мне кажется.

Когда солнце заходит, туманы

Ползут из низких болот,

А когда звезды зажигаются, освещая заоблачные страны,

Холодный ветер дует, принося много хлопот.

— Отнесите эту ерунду в редакцию, — сказал заведующий конторой коротко.

— Я там уже был, — возразил обыкновенного вида субъект, — и они направили меня сюда. Это заполнит целый столбец. Я хочу поговорить с вами о цене. Последнее четверостишие читается так:



Весенняя томность, чему есть примеры,

Закупоривает нашу кровь в сердцах —

И мы должны немедленно принимать меры,

Чтобы не обратиться в то, чему имя: «Прах».

За этим следует прозаический материал, который написан на машинке, как вы можете видеть, и вполне разборчив. Теперь я…

— К черту! — сказал заведующий конторой. — Нечего вам тут шляться и читать ваш старый весенний бред. Мне и так все утро досаждали представители фабрик, вырабатывающих бумагу и краску. Почему вам не заняться делом вместо того, чтобы валять дурака таким образом?

— Я не имел в виду отнять у вас время, — сказал посетитель, скатывая в трубку рукопись. — В городе имеются еще другие газеты?

— Да. Несколько. Семья у вас есть?

— Есть, сэр.

— Тогда какого черта не займетесь вы приличным делом, вместо того чтобы кропать гнусные вирши и читать их занятым людям? Мужчина вы или нет?

— Очень извиняюсь за беспокойство, — сказал самого обыкновенного вида субъект, направляясь к выходу, — я вам сейчас объясню, как обстоит дело. Я заработал за прошлый год свыше восьмидесяти тысяч долларов на этих самых маленьких вещицах, которые я пишу. Я помещаю свои весенние и летние рекламки для фирмы, вырабатывающей патентованное средство «Сарсапарилла», одним из совладельцев коей я являюсь.

Я решил затратить около тысячи долларов на рекламу в этом городе. Я побываю в других газетах, о которых вы упомянули. Всего хорошего!

Заведующий конторой стал после этого случая настолько осторожен, что все начинающие поэты города читают ему теперь свои стихи и он безропотно их выслушивает.

ВЫШЕ СИЛ ЖУРНАЛИСТА


— Вы дали заметку о самоубийстве, как я вас просил вчера вечером? — спросил редактор у новичка-репортера, только что окончившего школу журнализма.

— Я видел труп, сэр, но не нашел возможным дать его описание.

— Почему?

— Каким бы образом мог я написать, что горло несчастного было перерезано от уха до уха, когда у него всего-то было одно ухо?

ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ КРИКА


Это был большой мистификатор, никогда не пропускавший случая подшутить над кем-нибудь.

Несколько дней тому назад он встретил приятеля на Мэйн-стрит и конфиденциально шепнул ему:

— Я никогда бы не поверил этому, но полагаю своим долгом сделать факт общеизвестным. Мистер Джонсон, гласный нашей части города, принял деньги с определенной целью избежать крика.

— Невозможно! — сказал приятель.

— Говорю вам, что это правда, так как я случайно подслушал разговор и своими глазами видел, как деньги были переданы ему и как он взял их и положил в карман.

Затем он продолжал свой путь, не сообщив никаких подробностей, и целых два дня город только об этом и говорил.

Он совсем забыл об этом и не вспоминал до того дня, когда столкнулся с мистером Джонсоном и понес ущерб в виде двух фонарей под глазами и разорванного сверху донизу пальто.

После чего ему пришлось обходить всех и объяснять, что под деньгами, данными гласному во избежание крика, он разумел десять центов, переданные последнему его женой, чтобы купить успокоительного для младенца.

ПАМЯТНИК СЛАДКОГО ДЕТСТВА


Он был стар и слаб, и песок в часах его жизни почти истек. Он двигался неверными шагами вдоль одной из самых фешенебельных улиц Хаустона. Он оставил город двадцать лет тому назад, когда последний был немногим больше влачащей полунищее существование деревни, и теперь, устав странствовать по свету и полный мучительного желания поглядеть еще раз на места, где протекло его детство, он вернулся и нашел, что шумный деловой город вырос на месте дома его предков. Он тщетно искал какого-нибудь знакомого предмета, какого-нибудь привычного вида, могущего напомнить ему минувшие дни. Все изменилось. Там, где стояла хижина его отца, высились стены стройного небоскреба; пустырь, где он играл ребенком, был застроен современными зданиями. По обе стороны расстилались великолепные лужайки, подбегавшие к роскошным особнякам.

Внезапно, с радостным криком, он бросился вперед с удвоенной энергией. Он увидел перед собой — не тронутый рукой человека и не измененный временем — старый знакомый предмет, вокруг которого он бегал и играл ребенком. Он простер руки и кинулся к нему с глубоким вздохом удовлетворенности.

Позже его нашли спящим с тихой улыбкой на лице на старой мусорной куче посередине улицы — единственном памятнике его сладкого детства!

КОЕ-ЧТО ДЛЯ РЕБЕНОЧКА


Это всего только легкий диссонанс в радостной праздничной музыке. Минорная нотка под пальцами Рока, скользнувшими по клавишам, в то время как рождественские славословия и песни наполняют весельем святочные дни.

Журналист из «Техасской почты» стоял вчера в одном из крупнейших мануфактурных и галантерейных магазинов на Мэйн-стрит, наблюдая за толпой разодетых покупателей, главным образом дам, рывшихся в предпраздничных безделушках и предметах для подарков.

Но вот маленькая, тоненькая, бледненькая девочка робко пролезла к прилавку сквозь осадившую его толпу. Она была в слишком холодном для Рождества пальтишке, а ее сношенные башмачки были сплошь в заплатках.

Она оглядывалась с видом наполовину печальным, наполовину испуганным.

Приказчик заметил ее и подошел.

— Ну, чего тебе? — спросил он, пожалуй, слишком резко.

— Пожалуйста, сэр, — ответила тоненьким голоском девочка, — мама дала мне десять центов, чтобы купить кое-что для ребеночка.

— Кое-что для ребеночка, на десять центов? Рождественский подарок, а? А не находишь ли ты, что тебе лучше сбегать за угол, в игрушечный магазин? У нас этих вещей нету. Тебе нужно жестяную лошадку, или мячик, или петрушку на веревочке, верно ведь?

— Пожалуйста, сэр, мама сказала, чтобы я зашла сюда. Ребеночка уже нет с нами, сэр. Мама велела мне купить — на… десять… центов… крепа, сэр, пожалуйста!

СИЛА РЕПУТАЦИИ


В один из вечеров на прошлой неделе в Сан-Антонио, высокий торжественного вида господин в шелковом цилиндре вошел в бар при гостинице и остановился около камина, где уже сидели — куря и болтая — несколько человек. Толстяк, видевший, как он входил, справился у конторщика гостиницы, кто это такой. Конторщик назвал его имя, и толстяк последовал за незнакомцем в бар, бросая на него взгляды восторженного восхищения.

— Довольно холодная ночь, джентльмены, для теплого пояса, — сказал господин в шелковом цилиндре.

— Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — проревел толстяк, разражаясь оглушительным хохотом. — Это недурно!

Торжественного вида господин был изумлен этим, но продолжал стоять и греться у камина.

Вскоре один из людей, сидевших подле огня, заметил:

— Старуха Турция там, в Европе, по-видимому, приутихла в настоящее время.

— Да, — сказал торжественный господин, — похоже, что обязанность шуметь взяли на себя все другие нации.

Толстяк издал громкий вопль, и лег на пол, и начал кататься по нему.

— Вот умора! — вопил он. — Лучшее, что я слышал когда-либо! Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Давайте, джентльмены, дернем по этому поводу!

Приглашение дернуть показалось всем достаточным удовлетворением за такую ничем не оправданную веселость, и они сгрудились у стойки. Пока смешивались напитки, толстяк успел шепнуть что-то на ухо каждому из присутствующих, за исключением господина в шелковом цилиндре. Когда он кончил, все лица растянулись в широкие улыбки.

— Ну-с, джентльмены, если в чем и заключается шутка, то в этом! — произнес торжественный господин, поднимая стакан.

Вся компания единодушно разразилась в буквальном смысле ревом от хохота, расплескав половину содержимого стаканов на стойку и на пол.

— Когда-нибудь слышали такой поток остроумия? — спросил один.

— Он битком набит шутками, разве ж нет?

— Такой же, каким он был всегда!

— Лучшее, что мы имели здесь за год!

— Джентльмены, — сказал торжественный господин, — вы, по-видимому, сговорились разыграть меня. Я сам не прочь от хорошей шутки, но мне хотелось бы знать, насчет чего вы проходитесь?

Трое лежали, вывалянные в опилках, на полу и взвизгивали, а остальные попадали в кресла или держались за стойку в пароксизмах хохота. Затем трое или четверо чуть не подрались за честь собрать всех снова у стойки. Торжественного вида господин держал себя подозрительно и осторожно — но пил каждый раз, когда кто-нибудь заказывал угощение. Стоило ему произнести слово, как вся орда выла от хохота, пока слезы не брызгали из глаз.

— Ну, — сказал торжественный господин, когда его собутыльники оплатили, по крайней мере, двадцать круговых, — даже лучшие друзья расстаются. Мне нужно спешить к моему жесткому ложу.

— Здорово! — проревел толстяк. — Ха-ха-ха-ха-ха! Жесткое ложе, это — здорово! Лучшее, что я когда-либо слышал. Вы так же неистощимы, черт подери, каким были всегда! Ни разу не слышал такого экспромтного острословия! Техас гордится вами, старина!

— Спокойной ночи, джентльмены! — сказал торжественный господин. — Мне нужно встать очень рано и приняться за работу.

— Послушайте только! — взвыл толстяк. — Говорит, что ему надо приняться за работу. Ха-ха-ха-ха-ха!

Вся толпа разразилась прощальным ревом хохота вслед направлявшемуся к выходу торжественному господину. Последний остановился на минуту и сказал:

— Провел (ик!) чрезвычайно приятный вечер (ик!), джентльмены. Надеюсь увидеться еще с вами (ик!) утром. Вот моя карточка. Доброй ночи!

Толстяк схватил карточку и потряс торжественному господину руку. Когда тот исчез за дверью, толстяк взглянул на карточку, и лицо его вдруг стало серьезным.

— Джентльмены, — сказал он, — вы все знаете, кто такой наш друг, которого мы только что угощали?

— Еще бы! Вы сказали, что это Алекс Сладкий из «Техасского весельчака».

— Так я думал, — сказал толстяк. — Конторщик гостиницы сказал, что это Алекс Сладкий.

Он протянул им карточку и исчез через боковой выход. Карточка гласила:



Л. X. УИТТ

Канзас-Сити

Представитель фирмы «СМИТ и ДЖОНС»

ГРОБА. ВЕНКИ. ПАМЯТНИКИ


Угощение стоило — всем по совокупности — тридцать два доллара. Толпа вооружилась чем попало и села в засаду в ожидании толстяка.

Когда теперь в Сан-Антонио незнакомцу приходит желание пошутить, он может вызвать улыбку не прежде, чем представит оформленные по всем правилам письменные данные.

ВО ИСПРАВЛЕНИЕ СТРАШНОЙ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ


Недавно было сделано открытие, которое не замедлит пробудить в каждом джентльмене нашей страны чувство живейшего раскаяния. В течение долгого времени мужчины полагали, что обыкновение дам надевать в театр высокие шляпы есть просто результат невнимания к тем несчастным, которым судьба предоставила места непосредственно сзади них.

Ныне выясняется, что такое предположение было по отношению к прекрасному полу глубочайшей несправедливостью. Известная женщина-врач раскрыла болезненное явление, от которого женская половина человечества уже давно и мучительно страдает, но которое ей удавалось сохранить до настоящего времени в полнейшей тайне. Обыкновение дам появляться в публичных местах в шляпах есть результат печальной необходимости — и следовательно, с них должно быть снято обвинение, столь часто против них выдвигавшееся, в эгоистическом невнимании к удобствам других.

Оказывается, дамы, перешагнувшие за тридцать пять лет, особливо чувствительны к действию световых лучей, падающих им на головы сверху. Женский череп существенно отличается от мужского, главным образом в верхней своей части, и, начиная с тридцатипятилетнего возраста теменные ткани женского черепа утончаются. Лучи света — особенно электрического — производят, проникая, чрезвычайно раздражающее действие на мозговые центры.

Как ни странно, этот недостаток черепного устройства совершенно не замечается женщинами в молодости; но стоит им перешагнуть за грань юности, как он немедленно дает себя почувствовать. Сами женщины знают об этом и часто толкуют на эту тему, но они ревностно оберегали свой секрет даже от самых близких мужчин. Женщина-врач, разоблачившая его на столбцах научного журнала, первая представительница их пола, заговорившая об этом вопросе открыто.

Если кто-либо даст себе труд проделать опыт, он незамедлительно убедится в соответствии изложенного истине. Начните разговор с дамой, перешагнувшей средний возраст, стоя под ярко светящей лампой, и через несколько минут ей станет не по себе и вскоре боль, причиняемая светом, заставит ее отодвинуться от его источника. На молодых здоровых девушек лучи света не оказывают никакого заметного действия. Таким образом, если мы видим в театре даму в высокой и громоздкой шляпе, мы можем смело сделать вывод, что ей больше тридцати пяти лет и что она просто предохраняет себя от болезненного явления, постигшего ее с годами. Напротив, где бы мы ни увидели даму, носящую небольшой и никому не мешающий головной убор, мы должны заключить, что она все еще молода и очаровательна и может сидеть под пронизывающими лучами света, не испытывая никаких неудобств.

Нет такого человека, на чьей совести лежит грех осуждения женщины за ее предполагаемое пренебрежение к удобству ее ближних, который бы теперь не высказал искреннейшего сожаления о своем заблуждении. Американцам присуще уважать старость — особенно женскую, — и когда изложенные здесь факты станут общеизвестными, терпимость и сочувствие заменят негодование и упреки. С этих пор впредь высокие шляпы с ниспадающими перьями и торчащими цветами и отделкой, встающие между нами и сценой, будут рассматриваться не с неудовольствием, но с уважением — коль скоро мы поймем, что их носительницы уже не молоды и идут быстрыми шагами к могиле и что они вынуждены принимать предосторожности, необходимые в таком возрасте для их хрупких организмов.

РАССКАЗ-ЗАГАДКА С ПРЕМИЕЙ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ


Наиболее распространенный и модный способ для увеличения тиража наших газет — помещение в них романов-загадок с премиями для читателей. Публика приглашается принять участие в разгадывании, чем все это закончится, — и следовательно, вынуждается покупать или выписывать газету.

Нет ничего легче в мире, как написать загадочный рассказ, который устоял бы против изощренности самых гениальных отгадчиков страны.

В доказательство этого — вот рассказ, за расшифровку которого до прочтения последней главы мы предлагаем премию в 10.000 долларов любому мужчине и в 15.000 долларов любой женщине.

Мы даем только конспект рассказа, потому что литературный стиль нас не интересует — загадочность нам нужна, а не стиль!


Глава I

Судья Смит, высокочтимый житель города Плунквилля, найден убитым в постели у себя дома. Его грудь пронзена парой ножниц, отравленных крысиным ядом. Его горло перерезано бритвой с ручкой из слоновой кости, артерия на одной из рук вскрыта, и в него всажен добрый фунт дроби из охотничьей двустволки.

Следователь вызван, и комната подвергнута осмотру. На потолке обнаружен кровавый след ноги, а на полу найдены: дамский кружевной платочек с инициалами «Д. Б.», пачка папирос и бутерброд с ветчиной. Следователь считает самоубийство доказанным.


Глава II

После судьи остается его дочь, Мэйбл, восемнадцати лет, необычайно красивая. Вечером, накануне убийства, она показывала в одном из лучших ресторанов города револьвер и топор и говорила о намерении «прикончить старикашку». Жизнь судьи была застрахована на 100 000 долларов в ее пользу. Никто не подозревает ее в преступлении.

Мэйбл обручена с молодым человеком по имени Чарли, которого в ночь убийства многие граждане видели вылезающим из окна судьи с окровавленной бритвой и ружьем в руках. Общество не обращает никакого внимания на Чарли.

Бродяга попадает под трамвай и прежде, чем умереть, сознается в совершении преступления. На похоронах судьи его брат, полковник Смит, не выдерживает и кается, что убил судью с целью завладеть его часами. Мэйбл посылает в Чикаго и нанимает для расследования дела искусного сыщика.


Глава III

Прелестная незнакомка в глубоком трауре приезжает в Плунквилль и называет администрации отеля свое имя: Джен Бумгартнер. (Инициалы на платке!)

На следующий день сыщик натыкается на китайца, отрицающего, что он убил судью, и арестовывает его. Незнакомка встречает на улице Чарли и, услышав запах его сигары, падает в обморок. Мэйбл порывает с Чарли и обручается с китайцем.


Глава IV

Во время следствия над китайцем Джен Бумгартнер показывает, что она видела, как сыщик убил судью Смита по наущению священника, руководившего похоронами, и что Мэйбл — мачеха Чарли. Китаец уже готов сознаться, как вдруг раздаются приближающиеся шаги. Следующая глава — последняя, и можно с уверенностью сказать, что никому не удастся предугадать ее содержание. Чтобы показать, как это трудно, даем теперь последнюю главу.


Глава V

Шаги оказываются принадлежащими Томасу Р. Хеффлбомеру из Вашингтонского округа, который представляет исчерпывающие доказательства, что судью убил он в припадке временного помешательства, а Мэйбл выходит замуж за человека по имени Томпкинс, которого она встретила двумя годами ранее в Горячих Ключах.


Конец.

ПРАВО НА ПЕНСИЮ


— Кстати, о ста сорока миллионах долларов, выплачиваемых ежегодно правительством в виде пенсий, — сказал один видный деятель представителю «Техасской почты». — Мне рассказывали, что один человек из Индианы заявил месяц тому назад свое право на пенсию на основании операции, которой он подвергся в прошлую войну. И как вы думаете, о какой операции шла речь?

— Не имею ни малейшего представления!

— Ему отрезали отступление во время битвы при Геттисберге!

ПОСЛЕ УЖИНА


Мистер Шарп. — Мне кажется, дорогая моя, что каждый год, пролетающий над твоей головой, приносит тебе лишь новое очарование, выявляет скрытую красоту, увеличивает твою душевную грацию. В твоих глазах сегодня есть что-то пленительно-девическое — как в тот день, когда я впервые увидел тебя. Какое счастье, когда два сердца делаются лишь нежнее друг к другу по мере того, как годы проносятся над ними. Ты сейчас столь же прекрасна, как тогда…

Миссис Шарп. А я и забыла, что у тебя сегодня заседание в масонской ложе. Постарайся вернуться не позже двенадцати, пожалуйста!

УМЕНЬЕ ХРАНИТЬ СЕКРЕТ


Пора положить конец распространению старой шутки о том, что женщины не умеют хранить секрета. Ни в чем черная неблагодарность мужчин к прекрасному полу не проявилась так ярко, как в распространении этой клеветы. Где бы и когда бы человек, считающий себя наделенным чувством юмора, ни вернулся к этой более древней, чем сам мир, теме, которой его братья мужчины считают своим священным долгом аплодировать, на лице женщины появляется странная, непостижимая, полная жалости усмешка, понятная лишь очень немногим из мужчин.

Правда в том, что только женщины и умеют хранить секреты. Одному Богу понятна та изумительная сила, с какой девяносто девять из ста замужних женщин ухитряются скрыть от всего прочего мира, что они связали себя с существом, не достойным их чистой и полной самопожертвования любви к нему. Женщина может шепнуть соседке, что миссис Джонс уже второй раз перелицовывает свое старое шелковое платье, но если в ее груди есть что-либо, касающееся любимого ею человека, сами боги не вырвут это оттуда.

Слабый мужчина заглядывает в чашу с вином — и смотрите: вот он уже выболтал свои сокровеннейшие мысли развесившему уши случайному встречному! Женщина может щебетать о погоде и глядеть своими детскими глазами в очи хитрейшего из дипломатов, без труда пряча в это время в своей груди важнейшие государственные тайны.

Адам был праотцем болтунов, первым из сплетников — и нам нечего им гордиться. Под грезящим, взывающим к нему взглядом Евы — той, что была создана для его удобства и удовольствия — в ту самую минуту, когда она стояла рядом с ним, любящая, и юная, и прекрасная, как весенняя луна, он, жалкий приживальщик, сказал:

— Женщина дала мне, и я вкусил!

Этот отвратительный поступок нашего прародителя не может быть извинен ни одним джентльменом, знающим свой долг по отношению к леди!

Поведение Адама должно было бы повести к исключению его имени из списков каждого порядочного клуба страны. И тем не менее с того дня женщина идет рука об руку с мужчиной — верная, преданная и готовая на все жертвы ради него. Она скрывает от света его жалкие пороки, она перетолковывает в обратную сторону его позорные проступки и — главное — она молчит… когда одного слова достаточно, чтобы пронзить его дутое величие и обратить его в скоробившуюся плоскую тряпку!

А мужчина говорит, что женщина не умеет хранить секретов!

Пусть он будет благодарен, что она умеет их хранить, — иначе бы все воробьи на крышах чирикали про его ничтожество!

ПОБЕДИТЕЛЬ


После того как в пятницу вечером была поставлена пьеса «В старом Кентукки», трое стариков-приятелей отправились в ресторанчик с непреклонным решением «вспрыснуть». «Вспрыснув» один раз, они «вспрыснули» и другой, и третий.

Когда они почувствовали, что доспели, они сели за стол и начали врать. Не со злой целью, а естественно, по-приятельски, о том, что им приходилось видеть и делать. Каждый из них приводил случаи из своей жизни, и так как небо было безоблачно, то никакого дневного повторения трагедии с Ананием не состоялось.

Наконец, судья внес предложение заказать огромный бокал мятного грога — напитка, исключающего всякую необходимость в щипцах для завивки волос! — и тот, кто расскажет наиболее невероятную историю, получит возможность выдуть весь бокал через соломинку!

Мэр и судья выступили первыми с парой изумительных рассказов на тему о галстуках. Полковник облизнул губы, пересохшие при взгляде на огромный бокал, сверкавший алмазами и янтарем и увенчанный благоуханной мятой, и начал свой рассказ:

— Случай, который я собираюсь вам поведать, не только изумителен, но и правдив. Он имел место в этом самом городе, в субботу после обеда. Я встал в этот день очень рано, ибо мне предстояло много работы. Жена закатила мне добрый стаканчик виски, так что я чувствовал себя довольно недурно. Когда я спускался по лестнице, она подала мне кредитку в пять долларов, выпавшую у меня из кармана, и сказала:

— Джон, тебе нужно найти горничную помиловиднее. Джен настолько буднична, что ты никогда не посмотришь на нее нежно. Попробуй, не найдешь ли ты служанки покрасивее — и, Джон, милый, ты уж слишком много работаешь! Тебе, право же, надо отдохнуть. Почему бы тебе не прокатиться сегодня после обеда с мисс Муггинс, твоей машинисткой? Ты бы, кстати, мог заехать в шляпный магазин и сказать там, чтобы мне не присылали шляпы, которую я отобрала, и…

— Довольно, полковник! — сказал судья. — Можете приступать к этому мятному грогу сию же минуту. Вам нет надобности доканчивать ваш рассказ.

ГОЛОДНЫЙ ГЕНРИ И ЕГО ПРИЕМ


Голодный Генри. Мэм, я представитель новейших, на роликах, не рвущихся, двойных подтяжек. Разрешите показать?

Миссис Лоунстрит. Нет, у нас в доме нет мужчин.

Голодный Генри. В таком случае я имею предложить нечто единственное в своем роде — собачьи ошейники из русской кожи, с серебряными инкрустациями, с именем, которое мы вырезаем за ту же цену в виде премии. Быть может…

Миссис Лоунстрит. Не надо, не надо. У меня нет собаки.

Голодный Генри. Вот это мне и надо было знать. Подай-ка мне, тетка, самый лучший ужин, какой только можешь, да поворачивайся живее, не то это плохо отразится на твоем здоровье. Понятно?

* * *
Вы читали тексты рассказов О. Генри (O. Henry), писателя, известного своими юмористическими рассказами с элементами лирики и интересными поворотами сюжета. За свою творческую жизнь он написал около 300 новелл, рассказов с юмором, иронией и сатирой, не считая совсем коротких произведений. В нашей коллекции собраны абсолютно все рассказы О.Генри (по два - три текста на каждой странице), которые вы всегда можете прочесть онлайн и лишний раз удивиться таланту остроумного писателя и улыбнуться над его героями.
Читайте подборки короткой прозы из полного собрания сочинений О.Генри, классика мировой литературы, одного из лучших авторов в жанре юмористической короткой прозы.

......................
© Copyright: О. ГЕНРИ