|
Ильф и Петров
- читать онлайн полный текст - Двенадцать стульев
12 стульев - краткое содержание
Двенадцать
стульев: полная версия:
Глава 10. Голубой воришка
Завхоз 2-го дома Старсобеса был застенчивый ворюга. Все существо его
протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было
стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо
бритые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости,
застенчивости и конфуза. Завхоза звали Александром Яковлевичем, а жену
его Александрой Яковлевной. Он называл ее Сашхен, она звала его Альхен.
Свет не видывал еще такого голубого воришки, как Александр Яковлевич.
Он был не только завхозом, но и вообще заведующим. Прежнего зава за
грубое обращение с воспитанницами семь месяцев назад сняли с работы и
назначили капельмейстером симфонического оркестра. Альхен ничем не
напоминал своего невоспитанного начальника. В порядке уплотненного
рабочего дня он принял на себя управление домом и с пенсионерками
обращался отменно вежливо, проводя в доме важные реформы и нововведения.
Остап Бендер потянул тяжелую дубовую дверь воробьяниновского особняка и
очутился в вестибюле. Здесь пахло подгоревшей кашей. Из верхних
помещений неслась разноголосица, похожая на отдаленное
«ура» в цепи. Никого не было, и никто не появился.
Вверх вела двумя маршами дубовая лестница с лаковыми некогда ступенями.
Теперь в ней торчали только кольца, а самих медных прутьев, прижимавших
когда-то ковер к ступенькам, не было.
«Предводитель команчей жил, однако, в пошлой
роскоши», — думал Остап, подымаясь наверх.
В первой же комнате, светлой и просторной, сидели в кружок десятка
полтора седеньких старушек в платьях из наидешевейшего туальденора
мышиного цвета. Напряженно вытянув сухие шеи и глядя на стоявшего в
центре человека в цветущем возрасте, старухи пели:
Слышен звон бубенцов издалека. Это тройки знакомый разбег. А вдали
простирался широко Белым саваном искристый снег.
Предводитель хора, в серой толстовке из того же туальденора и
туальденоровых брюках, отбивал такт обеими руками и, вертясь,
покрикивал:
— Дисканты, тише! Кокушкина — слабее!
Он увидел Остапа, но, не в силах удержать движение своих рук, только
недоброжелательно на него посмотрел и продолжал дирижировать. Хор с
усилием загремел, как сквозь подушку:
Та-та-та, та-та-та, та-та-та-та, То-ро-ром, ту-ру-рум, ту-ру-рам.
— Скажите, где здесь можно видеть товарища завхоза?
— вымолвил Остап, прорвавшись в первую же паузу.
— А в чем дело, товарищ?
Остап подал дирижеру руку и дружелюбно спросил:
— Песни народностей? Очень интересно. Я инспектор пожарной
охраны. Завхоз застыдился.
— Да, да, — сказал он, конфузясь, — это
как раз кстати. Я даже доклад собирался писать.
— Вам нечего беспокоиться, — великодушно заявил
Остап, — я сам напишу доклад. Ну, давайте смотреть помещение.
Альхен мановением руки распустил хор, и старухи удалились мелкими
радостными шажками.
— Пожалуйте за мной, — пригласил завхоз.
Прежде чем пройти дальше, Остап уставился на мебель первой комнаты. В
комнате стояли стол, две садовые скамейки на железных ногах (в спинку
одной из них было глубоко врезано имя — Коля) и рыжая
фисгармония.
— В этой комнате примусов не зажигают? Временные печи и тому
подобное?
— Нет, нет. Здесь у нас занимаются кружки: хоровой,
драматический, изобразительные искусства, музыкальный кружок...
Дойдя до слова «музыкальный», Александр Яковлевич
покраснел. Сначала запылал подбородок, потом лоб и щеки. Альхену было
очень стыдно. Он давно уже продал все инструменты духовой капеллы.
Слабые легкие старух все равно выдували из них только щенячий визг.
Было смешно видеть эту громаду металла в таком беспомощном положении.
Альхен не мог не украсть капеллу. И теперь ему было очень стыдно.
На стене, простершись от окна до окна, висел лозунг, написанный белыми
буквами на куске туальденора мышиного цвета:
«Духовой оркестр — путь к коллективному
творчеству».
— Очень хорошо, — сказал Остап, — комната
для кружковых занятий никакой опасности в пожарном отношении не
представляет. Перейдем дальше.
Пройдя фасадные комнаты воробьяниновского особняка быстрым аллюром,
Остап нигде не заметил орехового стула с гнутыми ножками, обитого
светлым английским ситцем в цветочках. По стенам утюженного мрамора
были наклеены приказы по дому № 2 Старсобеса. Остап читал их, время от
времени энергично спрашивая: «Дымоходы прочищаются регулярно?
Печи в порядке?» И, получая исчерпывающие ответы, двигался
дальше.
Инспектор пожарной охраны усердно искал в доме хотя бы один уголок,
представляющий опасность в пожарном отношении, но в пожарном отношении
все было благополучно. Зато розыски клада были безуспешны. Остап входил
в спальни старух, которые при его появлении вставали и низко кланялись.
Здесь стояли койки, устланные ворсистыми, как собачья шерсть, одеялами,
с одной стороны которых фабричным способом было выткано слово
«Ноги». Под кроватями стояли сундучки, выдвинутые
по инициативе Александра Яковлевича, любившего военную постановку дела,
ровно на одну треть.
Все в доме № 2 поражало глаз своей чрезмерной скромностью: и
меблировка, состоявшая исключительно из садовых скамеек, привезенных с
Александровского, ныне имени Пролетарских Субботников, бульвара, и
базарные керосиновые лампочки, и самые одеяла с пугающим словом
«Ноги». Но одно лишь в доме было сделано крепко и
пышно — это были дверные пружины.
Дверные приборы были страстью Александра Яковлевича. Положив великие
труды, он снабдил все без исключения двери пружинами самых
разнообразных систем и фасонов. Здесь были простейшие пружины, в виде
железной штанги. Были духовые пружины с медными цилиндрическими
насосами. Были приборы на блоках со спускающимися увесистыми дробовыми
мешочками. Были еще пружины конструкций таких сложных, что собесовский
слесарь только удивленно качал головой. Все эти цилиндры, пружины и
противовесы обладали могучей силой. Двери захлопывались с такою же
стремительностью, как дверцы мышеловок. От работы дверных механизмов
дрожал весь дом. Старухи с печальным писком спасались от
набрасывавшихся на них дверей, но убежать удавалось не всегда. Двери
настигали беглянок и толкали их в спину, а сверху с глухим карканьем
уже спускался противовес, пролетая мимо виска, как ядро.
Когда Бендер с завхозом проходили по дому, двери салютовали страшными
ударами. Казалось, что возвращаются дни гражданской войны.
За всем этим крепостным великолепием ничего не скрывалось —
стула не было. В поисках пожарной опасности инспектор попал на кухню.
Там, в большом бельевом котле, варилась каша, запах которой великий
комбинатор учуял еще в вестибюле. Остап покрутил носом и сказал:
— Это что, на машинном масле?
— Ей-богу, на чистом сливочном! — сказал Альхен,
краснея до слез. — Мы на ферме покупаем. Ему было очень
стыдно.
— А! Впрочем, это пожарной опасности не представляет,
— заметил Остап.
В кухне стула тоже не было. Была только жирная табуретка, на которой
сидел повар в переднике и колпаке из туальденора.
— Почему это у вас все наряды серого цвета, да и кисейка
такая, что ею только окна вытирать? Застенчивый Альхен потупился еще
больше.
— Кредитов отпускают в недостаточном количестве. Он был
противен самому себе.
Остап сомнительно посмотрел на него и сказал:
— К пожарной охране, которую я в настоящий момент
представляю, это не относится. Альхен испугался.
— Против пожара, — заявил он, — у нас все
меры приняты. Есть даже огнетушитель «Эклер».
Инспектор, заглядывая по дороге в чуланчики, неохотно проследовал к
огнетушителю. Красный
жестяной конус, хотя и являлся единственным в доме предметом, имеющим
отношение к пожарной охране, вызвал в инспекторе особое раздражение.
— На толкучке покупали?
И, не дождавшись ответа как громом пораженного Александра Яковлевича,
снял «Эклер» со ржавого гвоздя, повернул его острым
концом к полу, без предупреждения разбил капсуль и быстро повернул
конус кверху. Но вместо ожидаемой пенной струи конус выбросил из себя
тонкое противное шипение, напоминавшее старинную мелодию
«Коль славен наш господь в Сионе».
— Конечно, на толкучке, — подтвердил Остап свое
первоначальное мнение и повесил продолжавший петь огнетушитель на
прежнее место.
Провожаемые шипением, они пошли дальше.
«Где же он может быть? — думал Остап. —
Это мне начинает не нравиться». И он решил не покидать
туальденорового чертога до тех пор, пока не узнает все.
За то время, покуда инспектор и завхоз лазали по чердакам, входя во все
детали противопожарной охраны и расположения дымоходов, 2-й дом
Старсобеса жил обыденной своей жизнью.
Обед был готов. Запах подгоревшей каши заметно усилился и перебил все
остальные кислые запахи, обитавшие в доме. В коридорах зашелестело.
Старухи, неся впереди себя в обеих руках жестяные мисочки с кашей,
осторожно выходили из кухни и садились обедать за общий стол, стараясь
не глядеть на развешанные в столовой лозунги, сочиненные лично
Александром Яковлевичем и художественно выполненные Александрой
Яковлевной. Лозунги были такие: «Пища — источник
здоровья», «Одно яйцо содержит столько же жиров,
сколько 1/2 фунта мяса», «Тщательно следи за своими
зубами», «Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь
обществу» и «Мясо — вредно».
Все эти святые слова будили в старухах воспоминания об исчезнувших еще
до революции зубах, о яйцах, пропавших приблизительно в ту же пору, о
мясе, уступающем в смысле жиров яйцам, а может быть, и об обществе,
которому они были лишены возможности помогать, тщательно пережевывая
пищу.
Хуже всех приходилось старухе Кокушкиной, которая сидела против
большого, хорошо иллюстрированного акварелью чертежа коровы. Чертеж
этот был пожертвован ОННОБом — Обществом новой научной
организации быта. Симпатичная корова, глядевшая с чертежа одним темным
испанским глазом, была искусно разделена на части и походила на
генеральный план нового кооперативного дома, с тою только разницей, что
те места, которые на плане дома были обозначены уборными, кухнями,
коридорами и черными лестницами, на плане коровы фигурировали под
-названиями: филе, ссек, край, 1-й сорт, 2-й, 3-й и 4-й.
Кокушкина ела свою кашу, не поднимая головы. Поразительная корова
вызывала у нее слюнотечение и перебои сердца. Во 2-м доме Собеса мясо к
обеду подавали редко.
Кроме старух, за столом сидели Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич,
Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич. Ни возрастом, ни
полом эти молодые люди не гармонировали с задачами социального
обеспечения, зато четыре Яковлевича были юными братьями Альхена, а Паша
Эмильевич — двоюродным племянником Александры Яковлевны.
Молодые люди, самым старшим из которых был 32-летний Паша Эмильевич, не
считали свою жизнь в доме собеса чем-либо ненормальным. Они жили в доме
на старушечьих правах, у них тоже были казенные постели с одеялами, на
которых было написано «Ноги», облачены они были,
как и старухи, в мышиный туальденор, но благодаря молодости и силе они
питались лучше воспитанниц. Они крали в доме все, что не успевал
украсть Альхен. Паша Эмильевич мог слопать в один присест 5 фунтов
тюльки, что он однажды и сделал, оставив весь дом без обеда.
Не успели старухи основательно распробовать кашу, как Яковлевичи вместе
с Эмильевичем, проглотив свои порции и отрыгиваясь, встали из-за стола
и пошли в кухню на поиски чего-либо удобоваримого.
Обед продолжался. Старушки загомонили:
— Сейчас нажрутся, станут песни орать!
— А Паша Эмильевич сегодня утром стул из красного уголка
продал. С черного хода вынес перекупщику.
— Посмотрите, пьяный сегодня придет...
В эту минуту разговор воспитанниц был прерван трубным сморканьем,
заглушившим даже все продолжающееся пение огнетушителя в коридоре, и
коровий голос начал:
— ... бретение...
Старухи, пригнувшись и не оборачиваясь на стоявший в углу на мытом
паркете громкоговоритель, продолжали есть, надеясь, что их минет чаша
сия. Но громкоговоритель бодро продолжал:
— Евокрррахххх видусоб... ценное изобретение. Дорожный мастер
Мурманской железной дороги товарищ Сокуцкий, Самара, Орел, Клеопатра,
Устинья, Царицын, Клементий, Ифигения, Йорк, — Со-куц-кий...
Труба с хрипом втянула в себя воздух и насморочным голосом возобновила
передачу:
— ... изобрел световую сигнализацию на снегоочистителях.
Изобретение одобрено Доризулом, Дарья, Онега, Раймонд...
Старушки серыми утицами поплыли в свои комнаты. Труба, подпрыгивая от
собственной мощи, продолжала бушевать в пустой комнате:
— ... А теперь прослушайте новгородские частушки...
Далеко, далеко, в самом центре земли, кто-то тронул балалаечные струны,
и черноземный Баттистини запел:
На стене клопы сидели И на солнце щурились, Фининспектора узрели
— Сразу окачурились...
В центре земли эти частушки вызвали бурную деятельность. В трубе
послышался страшный рокот. Не то это были громовые аплодисменты, не то
начали работать подземные вулканы.
Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по
чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан,
которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались
ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил
головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
— Такую капусту грешно есть помимо водки.
— Новая партия старушек? — спросил Остап.
— Это сироты, — ответил Альхен, выжимая плечом
инспектора из кухни и исподволь грозя сиротам кулаком.
— Дети Поволжья? Альхен замялся.
— Тяжелое наследье царского режима?
Альхен развел руками, мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие.
— Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу?
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил
пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки,
домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го
сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
— Сашхен, — сказал Александр Яковлевич, —
познакомься с товарищем из Губпожара.
Остап артистически раскланялся с хозяйкой дома и объявил ей такой
длиннющий и двусмысленный комплимент, что даже не смог его довести до
конца. Сашхен — рослая дама, миловидность которой была
несколько обезображена николаевскими полубакенбардами, тихо засмеялась
и выпила с мужчинами.
— Пью за ваше коммунальное хозяйство! — воскликнул
Остап.
Обед прошел весело, и только за компотом Остап вспомнил о цели своего
посещения.
— Отчего, — спросил он, — в вашем
кефирном заведении такой скудный инвентарь?
— Как же, — заволновался Альхен, — а
фисгармония?
— Знаю, знаю — вокс гуманум. Но посидеть у вас со
вкусом абсолютно не на чем. Одни садовые лоханки.
— В красном уголке есть стул, — обиделся Альхен,
— английский стул. Говорят, еще от старой обстановки остался.
— А я, кстати, не видел вашего красного уголка. Как он в
смысле пожарной охраны? Не подкачает? Придется посмотреть.
— Милости просим.
Остап поблагодарил хозяйку за обед и тронулся.
В красном уголке примусов не разводили, временных печей не было,
дымоходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к
непомерному удивлению Альхена, не было. Остап даже заскрипел от
недовольства. Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под
скамейки, отодвинули для чего-то фисгармонию, допытывались у старушек,
которые опасливо поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не
нашли. Паша Эмильевич проявил в розысках стула большое упорство. Все
уже успокоились, а Паша Эмильевич все еще бродил по комнатам,
заглядывал под графины, передвигал чайные жестяные кружки и бормотал:
— Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его
собственными глазами. Смешно даже.
— Грустно, девицы, — ледяным голосом сказал Остап.
— Это просто смешно! — нагло повторял Паша
Эмильевич.
Но тут певший все время огнетушитель «Эклер» взял
самое верхнее фа, на что способна одна лишь народная артистка
республики Нежданова, смолк на секунду и с криком выпустил первую
пенную струю, залившую потолок и сбившую с головы повара туальденоровый
колпак. За первой струей пеногон-огнетушитель выпустил вторую струю
туальденорового цвета, повалившую несовершеннолетнего Исидора
Яковлевича. После этого работа «Эклера» стала
бесперебойной.
К месту происшествия ринулись Паша Эмильевич, Альхен и все уцелевшие
Яковлевичи.
— Чистая работа! — сказал Остап. —
Идиотская выдумка!
Старухи, оставшись с Остапом наедине без начальства, сейчас же стали
заявлять претензии.
— Брательников в доме поселил. Обжираются.
— Поросят молоком кормит, а нам кашу сует.
— Все из дому повыносил.
— Спокойно, девицы, — сказал Остап, отступая,
— это к вам из инспекции труда придут. Меня сенат не
уполномочил.
Старухи не слушали.
— А Пашка-то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал.
Сама видела.
— Кому? — закричал Остап.
— Продал и все. Мое одеяло продать хотел.
В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец
человеческий гений победил, и пеногон, растоптанный железными ногами
Паши Эмильевича, последний раз выблевал вялую струю и затих навсегда.
Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны втянул в себя
воздух, пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше
Эмильевичу.
— Один мой знакомый, — сказал Остап веско,
— тоже продавал государственную мебель. Теперь он пошел в
монахи — сидит в допре.
— Мне ваши беспочвенные обвинения странны, —
заметил Паша Эмильевич, от которого шел сильный запах пенных струй.
— Ты кому продал стул? — спросил Остап
позванивающим шепотом.
Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что
сейчас его будут бить, может быть даже ногами.
— Перекупщику, — ответил он.
— Адрес?
— Я его в первый раз в жизни видел.
— Первый раз в жизни?
— Ей-богу.
— Набил бы я тебе рыло, — мечтательно сообщил
Остап, — только Заратустра не позволяет. Ну, пошел к чертовой
матери!..
Паша Эмильевич искательно улыбнулся и стал отходить.
— Ну, ты, жертва аборта, — высокомерно сказал
Остап, — отдай концы, не отчаливай. Перекупщик что, блондин,
брюнет?
Паша Эмильевич стал подробно объяснять. Остап внимательно его выслушал
и окончил интервью словами:
— Это, безусловно, к пожарной охране не относится.
В коридоре к уходящему уже Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал ему
червонец.
— Это 114 статья Уголовного кодекса, — сказал
Остап, — дача взятки должностному лицу при исполнении
служебных обязанностей.
Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, направился
к выходу. Дверь, снабженная могучим прибором, с натугой растворилась и
дала Остапу под зад толчок в 1 1/2 тонны весом.
— Удар состоялся, — сказал Остап, потирая
ушибленное место, — заседание продолжается!
Вы
читали онлайн полный текст романа Ильфа и Петрова: 12
стульев: Двенадцать стульев.
Всё произведение полностью: 12 Двенадцать стульев:
полная версия, без цензуры, без купюр: вы
можете
читать, по содержанию справа.
Классика литературы: сатиры и юмора: из коллекции
юмористических рассказов и произведений: тексты для чтения онлайн.
.................
haharms.ru
|
|