А.Аверченко: Необыкновенный человек: Чеховианец: рассказы 

 
 читайте Аркадия Аверченко тексты - из сборника "Чудеса в решете" (1918)
 
Необыкновенный человек

К подъезду большого коммерческого банка подъехал господин средних лет, незначительной наружности…

Когда он, среди потока других клиентов банка, проходил через стеклянный, монументального вида, турникет, то приостановился около усталого, отупевшего от бессмысленной работы швейцара и медлительно, с некоторой раздумчивостью, совсем не вязавшейся с происходившей кругом суетой, спросил швейцара:

- Много народу, небось, у вас бывает в день?

- Много, - отвечал швейцар, вертя турникет.

- И всякого, значить, пропустить надо… Работа, нечего сказать. Тут, небось, и о себе-то чтобы подумать - нет свободной минуты.

- Где там!

- Тяжелая работа. Семейный?

- Семейный.

- Так-с, - пожевал губами господин. - Для семьи, значит, приходится добывать. И дети есть?

Швейцар с некоторым удивлением ответил:

- Двое.

- Мальчики, девочки?

- Мальчик и девочка.

- Ну, дай им Бог доброго здоровьица. Пока до свиданья. Иду, брат, деньги по переводу получать. Сто двадцать пять рублей. Директора у вас хорошие?

- Ничего, директора хорошие. Сюда пожалуйте.

- Пойду, пойду… Не буду отвлекать тебя от дела

* * *

- Скажите, мальчик, где тут у вас по переводам получают?

- У третьей колонны, налево.

Проворный мальчишка в коричневой куртке с золоченными пуговицами, хотел прошмыгнуть мимо, но посетитель задержал его и, снисходительно улыбнувшись, сказал:

- Небось, вам, мальчик, уже надоели все эти вопросы?.. Вот, думаете вы, как это просто, и надпись есть: "получение по переводам", a все спрашивают, справляются. Сколько жалованья получаете?

- Восемь рублей.

- Ну, что ж, - задумавшись решил посетитель, - все-таки родителям подмога. У родителей живете?

- У родителей, - с важным видом пискнул мальчишка, втайне польщенный такой содержательной беседой.

- Ну, ну. Это хорошо. Вы старайтесь.

 
* * *

Посетитель подошел к барьеру и, облокотившись о него, закивал головой заведующему оплатой переводов.

- Здравствуйте, здравствуйте. Ну, как банковские дела? Подвигаются? Ничего? Все благополучно?

- Благодарю вас, ничего. У вас что? перевод?

- Да, знаете… Хотелось бы получить. Жена-то у меня живет в Кременчуге, ну, a мне тут и понадобились деньги. Я ей и пишу: "Лиза, дескать, вышли немного, чтобы"…

- Хорошо, хорошо. Позвольте ваш перевод.

- Вот он - видите. Тут и сумма обозначена, и число, и от кого, и что - все есть. Женаты?

- Что?

- Вы-то, я спрашиваю, женаты? Или в холостяках все еще маячите? Теперь как-то меньше стали жениться…

- Паспорт с вами? - тоскливо спросил заведующий переводами, поглядывая на кучку клиентов, толпившихся за спиной добродушного посетителя.

- Паспорт? А зачем? Ведь я сам пришел. Если бы мой слуга пришел, или там брат, или кто нибудь, вообще, из хороших знакомых - тогда я понимаю. А так - зачем же?

- Простите, без паспорта мы не можем выдать.

- Вы меня ошеломляете. Объясните мне, почему такое странное правило?

- Да видите ли что… Мало ли что…

- Совершенно с вами согласен, - ответил посетитель. - Но вы были бы правы, если бы дело шло о какой-нибудь большой сумме… Ну, там - пять или десять тысяч… А тут? Какие-то сто двадцать пять рублей…

- Да, но раз такое правило, я, как ответственное лицо, не могу рисковать.

- Милый! Да разве же я не согласен!? Зверь я, что ли?! Бегемот какой-нибудь? Я согласен! Но тут, изволите видеть, есть одно маленькое "но"… Вы, конечно, ответственное лицо, но - вы слышите это "но"? но никто не имеет права делать из вас машину, бессловесный рычаг какой-то. Вы должны рассуждать! Как же вы должны рассуждать в данном случае? А так: вот пришел человек получать до переводу 125 рублей, a паспорта-то у него и нет. Жулик он или не жулик? Украл он этот перевод или честно получил от жены по почте? Прежде всего посмотрите на мое лицо! Всмотритесь в мои глаза! Могут быть такие глаза у жулика? Нет! Это первое. Второе: жулик бы не действовал так просто, как я, простите, мол, паспорта не захватил, прошу выдать просто так, на доверие. Жулик к доверию никогда не обратится! Да он вам, батенька, тысячу документов поделает, паспорт украдет да подсунет, но о доверии даже и не вспомнит! Теперь - третье: жулик не будет получать такую маленькую сумму, не будет рисковать из-за какой-то сотни слишком. Затем, заметьте: жулик для вашего усыпления всегда выведет не круглую сумму, a какую-нибудь самую заковыристую: 352 рубля 17 копеек, 937 рублей 91 копейка!

- Простите, вы задерживаете публику.

- Вот-то чудак человек! Да не я задерживаю публику, a вы меня задерживаете! Подумаешь, велика важность - 125 рублей. Да я, может быть, такую сумму в один раз в ресторане оставлял.

- Нет, без паспорта мы выдать не можем.

- Так-с. Значит, я, по-вашему, жулик?

- Я этого не смею сказать; но раз существует правило - я не могу рисковать…

- Эх, вы! А прелесть риска для вас ничто? Сейчас видно, что вы не спортсмен! Риск должен захватывать, должен кружить голову!.. Не дадите? Ну, хотите я вам дам честное слово, что перевод мой и что тут нет никакого подвоха? Ну? Вот - смотрите.

Посетитель положил руки на грудь и сказал проникновенным голосом:

- Клянусь вам и даю честное слово, что перевод мой…

- О, Господи! Неужели вы не понимаете простых вещей?! - застонал чуть не плачущий служащий. - Не могу я, поймите! Если бы еще тут был кто-нибудь из ваших знакомых, который подтвердил бы…

- За этим только и остановка?! Так бы вы и сказали. Вот давайте познакомимся и дело с концом. Позвольте представиться: Тимофей Николаевич Двоеруков, помещик. Очень рад. Вас как зовут?

- Меня зовут Василием Николаевичем, - полусердито, полусмеясь, проворчал служащей. - Но это, все равно, ни к чему не поведет!.. Какое же это знакомство, если я вас совсем не знаю?!

Посетитель поглядел на служащего опечаленными глазами…

- Спасибо, спасибо вам, Василий Николаевич, за такое отношение… Значит, я, по-вашему, жулик? Бог вас простит это, Василий Николаевич. Но я утверждаю, что когда вы познакомитесь со мной ближе, вы поймете меня и оцените… Что вы делаете сегодня вечером? Завернули бы ко мне, я тут недалече на проспекте живу… Попили бы чайку, погуторили…

- Спасибо, но у меня… совсем нет времени. И умоляю вас - не задерживайте очереди. Смотрите, какой хвост образовался благодаря вам.

- Хвост большой, - задумчиво сказал Тимофей Николаевич, оглядываясь. - Так что же мне делать, дорогой, Василий Николаевич?.. Посоветуйте. Бросьте этот сухой официальный тон, так гармонирующий с деловой суетой, мраморными колоннами и щелканьем счетов. Посмотрите на меня ласково, ведь вы же человек и я человек… Неужели, завет Христа, что все люди - братья… Эх, Господи! Солнца бы сюда побольше! Ласки побольше.

Служащий потер горячую голову и пролепетал, обессиленный:

- Пойдите, попросите директора. Если он согласится…

- Спасибо, Василий Николаевич. Вот это человеческое отношение! Куда идти-то? Направо?

* * *

Войдя в кабинет директора, убранный со строгой, чисто деловой роскошью, Тимофей Николаевич приостановился у письменного стола и огляделся:

- Какое у вас тут строгое настроение. Воображаю, как бы на меня посмотрели, если бы я в этой обстановке затанцевал гопака… Страшно у вас тут, холодно. А я к вам, Яков Матвеич, по делу. Я уже узнал, как вас зовут - не удивляйтесь. А моя фамилия Двоеруков, Тимофей Николаич. Душевно рад. Работаете все, хлопочете? Солидное у вас учреждение, богатое. Женаты?

- Чем могу служить? - с некоторым изумлением спросил директор. - Мне доложили, что вы по делу.

- Конечно, конечно. "Дела, дела", как сказал какой-то поэт. Слушайте: один ваш служащий меня прямо смешит. Такой смешной.

- Не знаю, кто так вам смешон?.. Служащие у нас хорошо воспитаны, вежливы…

- Эх, милый Яков Матвеич! Да от ихней вежливости-то ледком несет, холодом ледовитым! Ты мне ласку дай, a не вежливость! Ты психологом будь! Гляди на человека и разсуждай: "Жулик он или нет?" А он так безо всякого рассуждения, как машина, прямо режет: "не могу дать деньги по переводу без вашего паспорта! Правило такое"! А если я забыл паспорт! А если его у меня украли. Эх, Яков Матвеич! У банка вон оборот (я давеча на стенке читал) ежегодно 240 миллионов! А банк 125 рублей боится дать. Ну, предположим даже, что я жулик! Предположим…

- Простите… Мы не можем нарушать правила…

- Вот-с! Вот-с я вас уже и поймал, многоуважаемый, достойнейший Яков Матвеич!.. Да ведь я же исключение! Поймите вы - я исключение на двух ногах!

Директор тыльною частью руки вытер пот со лба и вежливо сказал:

- Но поймите, что раз бывают злоупотребления…

- Хорошо-с! Понимаю! Но поглядите на меня! Вдумайтесь в меня. Вот я встану в профиль, анфас. Что вы видите? Отрытое, простодушное лицо, платье от недурного портного, бриллиант на пальце - настоящий, ей Богу. А тон? Тона ведь не подделаешь. И при этом - только 125 рублей. Ну, какой бы, даже самый глупый, жулик подделывал, воровал чек на 125 рублей? Да согласитесь вы, достойнейший Яков Матвеич…

- Хорошо, - с легким стоном согласился директор. - Я распоряжусь. Вам выдадут.

Он позвонил.

* * *
Получив деньги, Тимофей Николаевич пожал Василию Николаевичу руку и приветливо сказал:

- Так если надумаете когда вечером - милости просим. Вот вам карточка с адресом. А если и Яков Матвеич когда надумает вместе с вами - очень буду обрадован. Прощайте, Василий Николаевич, прощайте, Сергей Петрович, всего вам хорошего, Василий Николаевич - не забывайте!

Чеховианец

Память Антона Павловича Чехова для всех нас священна.

Поэтому, с благоговейным чувством в годовщину его кончины возлагаем на дорогую могилу венок.

Увы - венок терновый.

Впрочем, Антон Чехов слишком русский писатель, чтобы мог надеяться на пошлейший лавровый венок.

Русским писателями терновые венки более сродни. Итак:

 I

- Г. редактор! Вас спрашивают.

- Кто?

- Говорит: Чеховьянец. Должно, из армян.

- Да что ему нужно? Чем занимается?

- Я спрашивал. Говорит: Чеховьянец.

- Странное занятие. Пригласите его;

Вошедший господин вынул из кармана коробочку: открыл ее и последовательно разложил передо мной измятую, довольно грязную салфетку, две обгорелых спички, кусочек сахару и велосипедный билет за № 14121, выданный двинскому мещанину Терентию Иванову.

- Вот.

- Что это?

- Не купите ли?

Я внимательно осмотрел разложенные богатства.

- Видите ли что… Я предпочитаю покупать спички неиспользованными, оптом, так… не менее целой коробки сразу. Сахар я приобретаю по знакомству, необгрызенный и, кроме того, стремлюсь, чтобы он был без желтых пятен. Покупка тоже оптовая: два-три фунта… Билет этот более полезен велосипедисту Терентию Иванову, чем мне - не велосипедисту и не Терентию Иванову. И, наконец, салфетка носит на себе очень заметный светлый знак из букв и орнамента: "Золотой Якорь". Ну, какой же я, посудите сами, Золотой Якорь?!

- Ничего вы не понимаете, - сурово оборвал меня посетитель. - Я чеховианец.

- Ага… Ну, что, как у вас на Кавказе… все спокойно?

- На кой дьявол нам с вами Кавказ?! Я там никогда и не был!

- Простите, но ваша фамилия…

- Это моя профессия!? Посудите сами: раз есть пушкинианцы - почему не быть чеховианцам?

- Допустим. Ну? Что вам нужно?

- Купите у меня эти вещи для Чеховского музея. Замечательные реликвии. И недорого: пара спичек по 15 рублей - вместе уступлю за 25, сахар; ну, это… я сам на него смотрю сквозь пальцы. Три-пять рублей совершенно предовольно за этот увражик. Салфеточка - вещь диковинная. На ней, так сказать, отпечатлелись типично чеховские черты. А велосипедный билет?.. о, это вы должны у меня с руками оторвать.

Хорошо было бы оторвать ему руки даже без этого билета. Но, признаться, велосипедный билет меня заинтриговал.

- Что же это за билет?

- А вы на фамилию обратили внимание?

- Ну, да. Иванов.

- То-то и оно. Прообраз знаменитой Чеховской драмы.

- Это что же… Чехов своего "Иванова" и писал с этого… велосипедиста Терентия Иванова?

- Нет, но фамилия! Замечаете - фамилия? Одна и та же. Родственники Терентия рассказывали мне, что гениальный писатель долго не мог остановиться на каком-нибудь названии своей пьесы, пока не познакомился с Терентием. Тут его и осенило! Взял и на звал: Иванов. Просто и мило. Этот билет был семейной реликвией, пока нужда не заела семью Ивановых. Тут-то я и подвернулся. Купил совсем за гроши: полтораста. Дайте нажить четвертной. Отдам за 175.

- Спички тоже относятся к билету?

- Нет, спички особо. Однажды был сильный ветер. Могучие деревья гнулись, как тростинки; и вот Антон Чехов, желая закурить трубку…

- Полно вздор говорить. Чехов не курил ни только трубки, но даже папирос.

- Курил! Ей Богу, верьте совести - курил. Только он стеснялся родных. Нежная, деликатная натура - не хотел никого огорчать. Тончайшая организация… Впрочем, спички я могу уступить и за две красненьких. Но очень хорошие спички.

- На что они мне, - усмехнулся я. - Если бы еще были необгорелые…

- Варвар! - хлопнул он меня салфеткой по плечу, кокетливо сощурясь. - Вандал! Спички, которые держали Чеховские пальцы!.. Вот сахар я не навязываю - хотите берите, хотите - нет. Всего-то ему и цена - пять целковых.

- А в лавке берут 17 копеек за фунт.

- Нет!.. И это называется культурный человек! И это называется писатель! Редактор! Знаете ли вы, что однажды в Москве незабвенный творец "Романа с контрабасом" пил кофе, и хозяйка наложила в чашку столько сахару, что он усмехнулся своей ласковой немного задумчивой улыбкой и сказал: "Ого! Сахару слишком много. Приторно!". Заметьте, какая чуткая организация, не выносящая ничего лишнего, ни каких преувеличений: "Приторно!". Хотите, я вам запишу этот случай? Или сами запишите… Только не забудьте эти чудесные, так рисующие Чехова, слова: "Ну, и навалили же вы сахару! Чуть сами туда не сели!". Какой истинно "чеховский" сарказм, какая ирония. Каждое слово алмаз. Вы только вслушайтесь в эту расстановку слов: "Ну, и напихали же вы сюда сладости! Как чашка не лопнет! Вас только заставь богу молиться!.." Это чудесное словечко "моление" Берете?

- Что?

- Сахар.

- Ну его.

- Странно. Неужели и салфетка для вас пустой звук? Видите, какая?

- Да. Грязная.

- Святая грязь! Однажды проникновенный творец "Лошадиной фамилии" ел у себя в Мелихове кисель. И вдруг ложкой как тяпнет по тарелке!..

- Зачем? - изумился я.

- Это у него бывало. Задумается, a потом вдруг рассмеется своим мелодичным смехом неизвестно чего, да ложкой по тарелке - хлюп! Так и тут. Ну, кисель весь на белые брюки фонтаном. Покойный Тихонов присутствовал при этом - можете проверить. Что тут был за переполох - нельзя себе представить! Брюки-то восемь, a то и все десять рублей стоили. Все оцепенели прямо. А он, как ни в чем, не бывало, схватил со стола салфетку, да и давай чистить брюки.

- Странно, - поднял я брови. - Вы говорите, что дело происходило у него в имении, a на салфетке написано "Золотой Якорь".

- Извините, - сурово перебил он. - Память великого бытописателя сумерек священна, и не нам ее загрязнять. Утверждали же, что Некрасов слишком счастливо играл в карты. Неужели и мы, подобно этим гробокопателям, бросим тень на великую могилу?!

- Чем же вы можете доказать, что эта салфетка именно Чеховская?

- Pardon!! А пятна?

- Ну, пятна… Пятна вы и сами могли сделать.

- Pardon!! Я бывший офицер, и если превратности судьбы заставили меня… то я, вообще, прошу… Знаете; не того!.. Мировые на это смотрят очень серьезно. И потом вы говорите абсурд! Ну, предположим, я сделал пятна на салфетке… А спички? А сахар? Я их тоже сделал? Значить, я должен, по вашему, открыть спичечный и сахарный заводы?! За кого вы меня принимаете? За графа Бобринскаго? За Лапшина?!!

- Если вы будете кричать, я велю вас вывести…

II

Усталым взглядом посмотрел он на меня.

- Ну, хотите за все двадцать пять рублей? Ведь, салфетка одна, если даже она и не чеховская - на худой конец полтора рубля стоит. А спички! А сахар! А велосипедный билет прообраза Иванова?!

- Не надо, говорят вам. Вот если бы у вас были какие-нибудь личные воспоминания о Чехове…

- Есть! Чего же вы молчали?..

- О чем?

- Вот, например, один памятный разговор с ним. Однажды он рассказывал, как хотел открыть лотошный клуб и как все уже было сделано, да администрация запретила.

- Чехов? Лотошный клуб?!

- Что вас так удивляет? Покойник любил азарт и не прочь был поднажить деньгу. "Веришь ли, Ероша… (Это я. Ерофеем меня зовут.) Веришь ли, - говорить, - Ероша, запретили мне лотошный клуб Кому вред? Ну, проигрывали бы нудные, сумеречные людишки (какая четкость слога! Узнаете Чехова?), проигрывали бы - и черт с ними! Все равно, так или иначе, a и мы и они ноги протянут. Так хоть, по крайности, мы-то поживем в свое удовольствие".

- Это он так говорил?

- Он.

- Чехов?

- Ну, да.

- Вам?

- Угу.

- А при этом свидетели были?

- Что вы! Разве можно такие интимные вещи говорить при посторонних!

- Гм… да. Впрочем, это не имеет никакого отношения к литературе. А нам нужны литературные воспоминания о Чехове.

- Есть.

- О чем?

- О пьесе "Чайка". Однажды мы с ним сидели на скамейке в Таганроге. Он и говорит: "Хорошо бы выпить чаю сейчас. С лимончиком". И такая при этом чеховская, немного рассеянная улыбка. я говорю: "Как будет женский род от слова: "чай"?"

"Как же, - отвечает удивительный создатель "Средства от запоя", - очень просто! "Чайка" будет от слова чай", И задумался. Потом прошептал: "Чайка! Это идея. Это красиво. На четыре акта хватит!". Вынул записную книжку, записал. Так и создалась "Чайка".

- А свидетели были при этом разговоре?

- Были. Тихонов был.

- Что вы все - Тихонов, да Тихонов. Тихонов умер.

- А я при чем, что он умер? Так берете воспоминания?

- Нет.

- Более, чем странно. А Чеховские вещи берете?

- Нет.

- Так-с. Стоило только, чтобы прошло несколько лет со дня смерти - и уже забыт! И уже никому не интересен! Забвен от людей! Ну, давайте за все десять рублей.

- Не дам.

- Ну, пять!

- Нет.

- Что ж… и рубля жалко? Ведь салфетка новехонькая. Ее только ежели выстирать…

- Рубль я дам. Но только салфетку забирайте. Не нужно.

- Вот за это мерси! И сахарок я уж возьму. А спички и билет - ваши. Будем считать спички по двугривенному, a билет за шестьдесят.

Когда он уходил, я вышел его провожать.

- О, не затрудняйтесь, - замахал он руками.

- Нет, почему же. Тут, кстати, висит мое пальто,

- Что ж из этого следует? - прищурился он.

- Да то, что я слишком скромен для всего этого.

- Чеховианцем вы можете быть, a аверченковианцем вам делаться не следует.

- Подождем! - загадочно сказал он, уходя.

И неизвестно было, чего он хотел ждать: того ли, чтобы я сделался известным, того ли, чтобы прислуга когда-нибудь оставила парадную дверь открытой?

Бедный Чехов! Десять лет тому назад тебя привезли в вагоне для устриц, и нынешние "юбилейные" дни проходить под тем же нелепым знаком нелепой устрицы.

.................................
© Copyright: Аверченко Аркадий