Аверченко: Отчаянный человек: Первый анекдот обо мне: рассказы 

 
 читайте Аркадия Аверченко рассказы - из сборника "Чудеса в решете" (1918)
 
Отчаянный человек

I
…Поезд тронулся.

Мы поместились трое в ряд на мягком вагонном диване: я у окна, мой приятель Незапяткин посредине, а по правую его руку - какой-то неизвестный нам человек, с быстрыми черными глазами, потонувшими в темно-синих впадинах.

Одет он был в черный сюртук, a на шее было намотано такой неимоверной длины кашне, что шея, голова и плечи напоминали гигантскую катушку ниток.

Едва поезд тронулся, как я вынул из кармана журнал и, примостившись поближе к окну, погрузился в чтение.

- Как мы мало заботимся о своем здоровье, - заметил вдруг незнакомец, обернувшись ко мне с самым приветливым видом.

- А что?

- Да вот, например, вы читаете… Знаете ли вы, что чтение в вагоне поезда, находящегося в движении - гибель для глаз.

- Ну, уж и гибель!

- Вот, вот! все вы, господа, так рассуждаете… Мне говорил один немецкий ученый профессор, что чтение в вагоне - это яд для человеческого глаза. Лучше, говорил он, сразу взять и выжечь свои глаза кислотой, чем губить их в несколько приемов. Ужас!

- Да в чем же тут вред?

- А как же. Как вам известно, хрусталик глаза состоит из светлой бесцветной жидкости, находящейся в особом резервуаре. И вот если вы напрягаете хрусталик, то находящаяся в нем жидкость в связи с колебательными движениями вагона начинает постепенно высыхать… А в связи с этим высыханием начинает съеживаться и коробиться резервуар; яблоко глаза делается не круглым, упругим и плотным, как теперь, a вялым и мягким, будто бурдюк, из которого вылили вино. И вот однажды утром вы просыпаетесь и - простите за дешевый каламбур - вдруг видите, что ничего не видите. Вот вы сейчас, например, ощущаете некоторую сухость в глазу?

- Да… Как будто… Немножко.

- Ну, вот!.. Начинается… Извольте видеть.

Он замолчал. Я быстро перелистал журнал, сразу увидел, что чтение там было неинтересное и, поэтому, свернув его в трубку, положил на верхнюю полочку.

- Разрешите мне посмотреть ваш журнал, - попросил незнакомец.

- Пожалуйста! Только почему вы-то будете портить себе глаза?

- Ах, я в этом отношении совершеннейший безумец. Так расстраивать себе здоровье, как я - может только самоубийца. Однажды мне дали кокаин и что же! Я стал его глотать чуть не чайными ложками. В Самаре я купался прошлым летом в проруби, a в Петрограде мне случалось пользоваться папиросами, вынутыми из кармана умершего чумного.

Незапяткин всплеснул руками.

- Господи, какой ужас! Кровь холодеет.

- Еще бы. Конечно, есть опасности явные и есть тайные. Вот, например, вы сидите у окна. Знаете ли вы что сквозь невидимый простым глазом щели в раме все время тянет тоненький, как комариное жало сквозняк, который, как стальная иголочка, впивается в легкие. Легочные пузырьки, охлаждаясь, лопаются, появляются сгустки, кровохарканье и…

- Что ж делать, - с бледной неискусно сделанной улыбкой возразил я. - Кому-нибудь, все равно, приходится сидеть у окна.

- Да давайте я сяду, - простым тоном, каким вообще говорятся геройские вещи, - сказал незнакомец.

- Однако, ваши легкие…

- Э! Мне ли жалеть их… Однажды в Константинополе я два дня пробродил во время жестоких морозов в одном пиджачке. В Астрахани познакомился с одним заклинателем змей… Ну да чего там говорить! Идите на мое место.

Мы пересели.

- Ну, знаете, - покачивая головой в такт движению вагона и обращаясь к незнакомцу, заметил Незапяткин. - Он мой приятель, я знаю его с детства, люблю его, но и я бы не стал так рисковать своей шкурой за другого.

- Э! Стоит ли говорить об этом, - махнул рукой незнакомец.

Подсел поближе к окну, развернул мой журнал и погрузился в чтение.


II

Езда в вагоне без чтения - очень скучная штука, Незнакомец читал, a мы с Незапяткиным клевали носом, изредка перебрасываясь ленивыми отрывочными фразами.

- Когда будем в Тифлисе?

- Э! Еще не скоро.

- Время-то как тянется.

- Да уж.

- Душно в вагоне.

- Да.

- Всюду зима, a тут весна.

- Это верно.

- Смотри, какие деревья.

- Да. Большие.

Дочитав журнал, незнакомец вернул его мне, зевнул и сладко потянулся.

- Эх, поспать бы теперь!..

Он посмотрел на Незапяткина и сказал:

- Это самая подлая дорога в России.

- Почему?

- Почти каждый день столкновения поездов.

- Что вы говорите! Почему же в газетах не пишут?

- Скрывают. Вы сами понимаете… Гм! Да. Сколько жертв!

- Жуткая вещь! - заметил Незапяткин, с тревогой поглядывая на меня.

- А еще бы!

- Самое скверное то, - сказал незнакомец, - что вагоны понастроены этакими закоулочками. Вот так, как мы сидим, - случись столкновение - пиши пропало!

- Почему?

- А как же! Смотрите: наши коленки почти упираются в стенку вагона. Представьте себе, на нас налетел поезд! Сейчас же стена соседнего вагона хлопает по нашей стене, a наша стена по нашим собственным коленям. Давление в несколько сот атмосфер.

- А что же… случится? - тихо спросил Незапяткин, поглядывая на стенку вагона широко открытыми глазами.

- Как, что? Ноги ваши от удара моментально вонзаются в ваш живот, выдавливают оттуда печень, кишки, и вы складываетесь, как подзорная труба. Да-с, знаете… Неприятно почувствовать собственную берцовую кость в том месте, где определено природой быть только легким и сердцу.

Мы, подавленные, молчали.

- Таз, конечно, вдребезги. В куски. И самое ужасное, что с этого рода увечьями живут еще по три, четыре дня.

- Ну, a предположим, - спросил Незапяткин, - если пассажир в момент столкновения стоял в коридоре? Опасность для него такая же?

- Ничего подобного? Вы сами понимаете, что опасны не боковые стенки, a передняя и задняя. Я знал в Новоузенске одного человека, который, единственный из сотни, остался жив только потому, что бродил во время крушения по коридору вагона. Семенов его фамилия. Электротехник.

Мы с Незапяткиным молча поглядели друг другу в глаза и, без слов, поняли один другого.

Посидели для приличия еще минуты три, a потом я сказал:

- Совсем нога затекла. Пройтись, что ли.

- И я, - вскочил Незапяткин. - Пойдем покурим.

III

Когда мы вышли в коридор, Незапяткин сказал, подмигнув:

- А ловко я это насчет курения ввернул. Так то просто - было неудобно выйти. Он мог бы подумать: трусы, мол. Испугались. Верно?

- Конечно.

- А у него, однако, дьявольские нервы. Действительно, сознавать, что каждую минуту тебя может исковеркать, зажать, как торговую книгу в копировальном прессе - и в то же время хладнокровно рассуждать об этом.

- Посмотри-ка, что он делает?

Незапяткин пошел взглянуть на нашего сумасброда и, вернувшись, доложил:

- Лежит чивой-то на диване с закрытыми глазами.

- Давай станем тут. Ближе к средине.

- А симпатичный он. Верно?

- Да. Милый. Такой… предупредительный.

Чем дальше, тем душнее было в вагон. Чувствовалось приближение юга.

- Что, если мы откроем окно? - прервал я. - В степи такая теплынь.

- Не открываются окна. Вагон еще на зимнем положении.

- Постой… А вот это окно! У него, кажется, эта задвижка еле держится. Ну-ка, потяни.

- Ножичком бы. Не увидит никто?

- Ничего. Потом скажем, что нечаянно.

Рама с легким стуком упала - и нам в лицо пахнула сладкая прохлада напоенной ранними весенними ароматами степи.

- Какой воздух! Чувствуешь! Вот, что значить Кавказ!

- Бальзам!

Мощные горы рисовались вдали легкими туманно голубыми призраками. Лаской веяло от теплого воздуха и жирной пахучей земли.

…Часа два простояли мы так, почти не разговаривая, разнеженные, задумчивые. Сзади нас раздался голос:

- Что это вы тут делаете?

Наш сосед по дивану стоял за моей спиной.

- Чувствуете, какой воздух? - спросил я.

- Да. Попробую-ка и я открыть другое окошечко.

- Нет, - возразил Незапяткин. - Все окна заделаны по зимнему положению. Это единственное.

- Вот он, Кавказ-то! - задумчиво заметил не знакомец. - Красивый, экзотический, как змея-пифон, но и ядовитый, как эта змея! Так же могущей ужалить.

- Почему?

- Кавказ-то? Ведь это разбойничья страна. Вот вы, например, стоите у окна, тихо беседуете, и вдруг из-за того камня - бац! Пуля в висок, и вы без крика валитесь на пол.

- Кто же это… может?

- Ясно, как день: туземцы. Да вот вчера в газетах… не читали газет?

- Нет.

- Ну, как же. Таким точно образом стоял еврей, настройщик роялей, у открытого окна. "Свежим воздухом дышал…" Бац! И не пикнул. Айзенштук фамилия.

- Да за что же, Господи!

- Абреки. Это у них молодечество. Кто больше пассажиров настреляет, тот большим уважением в ауле пользуется. Кто меньше десятка уложил, за того ни одна девушка замуж не пойдет.

- Чёрт знает что! Закроем окно, Незапяткин,

- А позвольте-ка, я рискну, - хладнокровно сказал незнакомец, облокачиваясь на узенький подоконник. - Послушайте… если меня тяпнет пуля… возьмите мои вещи и отошлите в Тифлис на Головинский проспект, 11 - Михайленко.

Никогда я до сих пор не видел, чтобы завещания составлялись с таким самообладанием и быстротой.

Для очистки совести мы попытались уговорить нашего сумасброда отойти от рокового окна, но он был непреклонен.

IV

Выходя в Тифлисе из вагона, мы наткнулись на высокую красивую даму, встречавшую нашего сумасброда.

- Ну, как доехал? - спросила она, целуя его.

- Замечательно. Пока попадаются такие поразительные спутники, как эти двое (он указал на нас) - по русским железным дорогам еще можно ездить.

Усаживаясь на извозчика, Незапяткин сказал мне:

- Слышал? говорит: поразительные… Мы ему наверное, тоже понравились? Как ты думаешь?

Я пожал плечами.

А чем же мы плохи?

Первый анекдот обо мне

Недавно я с ужасом прочел два анекдота об известных людях.

Первый был о покойном генерале Драгомирове.

Вот он - буквально:

"Как известно, Драгомиров отличался остроумием и находчивостью.

Один знакомый как-то спросил его:

- Что бы вы сделали, если бы завтра получили известие, что турки перешли границу и находятся уже под Киевом?

Ни слова не говоря, Драгомиров снял с пальца дорогое обручальное кольцо с великолепным бриллиантом и сказал знакомому:

- Наденьте это кольцо себе на ногу.

- Но это невозможно! - отвечал, вскрикнув, удивленный знакомый.

- Вот также невозможно, чтобы турки осмелились напасть на Россию, - хладнокровно ответил покойник.

Эта манера резко и прямолинейно, не стесняясь ни чем, говорить то, что он думает, создала ему много врагов, чего нельзя сказать об окружающих".

Второй анекдот такой:

"Покойный поэт Минаев отличался замечательным искусством говорить экспромты.

Вот один из лучших его экспромтов, сказанных на похоронах известного в то время железнодорожного строителя М., отличавшегося всем известной слабостью к слабому полу, который имел несколько побочных семейств, кроме прямого.

Именно, увидев погребальную колесницу с трупом покойника, он сказал находившемуся тут же актеру, Б., большому любителю кутнуть и приятелю начинавшего входить в моду Достоевскаго:

О, человече! Был ты глуп -
Теперь лежит пред нами труп.
Покойся, милый прах, до радостного утра,
Пока червяк не сел твое все нутро.

Остроумные экспромты известного поэта доставляли ему в свое время множество врагов".

 * * *
Выше я сказал, что прочел эти два анекдота с ужасом.

Действительно - вдумайтесь в смысл всей этой полуграмотной чепухи: вплетает ли она новые лавры в чудесные венки, которыми увенчаны оба "известных покойника".

И прочтя эти бессмысленные строки, я, по ассоциации, призадумался над своей будущей судьбой. Действительно: вчера в одной из газет перед моим именем я впервые увидел пряное, щекочущее слово: "известный".

Странное слово… Странное ощущение…

Итак - я "известный"..

Неужели?

Я человек по характеру очень скромный, и никогда не думал о себе этого… Ну - пишу. Ну - читают.

Но чтобы все это было до такой степени - вот уж не представлял себе!

И тут же я понял - какую громадную ответственность налагает на меня это слово.

- Действительно - когда я был неизвестный - пиши как хочешь, о чем хочешь и когда хочешь, ешь, как все люди едят, ходи в толпе, толкаясь, как и другие толкаются, и если на твоем пути завязалась между двумя прохожими драка, - ты можешь остановиться, полюбоваться на эту драку или даже, в зависимости от темперамента - принять в ней деятельное участие, защищая угнетенную, по твоему мнению, сторону.

А в новом положении с титулом - "известный" попробуй-ка!

Когда ешь - все смотрят тебе в рот. Вместо большого куска откусываешь маленький кусочек, мизинец отставляешь, стараясь держать руку изящнее, и косточки от цыпленка уже не выплевываешь беззаботно на край тарелки (скажут - некрасиво), а, давясь, жуешь и проглатываешь, как какой-нибудь оголодавший сеттер.

Съешь лишний кусок - все глазеющие скажут - обжора.

Покажешься под руку со знакомой барышней - развратник.

Заступишься в уличной драке за угнетенного - все закричат: буян, драчун! ("Наверное, пьян был!.. Вот они, культурные писатели… А еще известный! Нет, Добролюбов, Белинский и Писарев в драку бы не полезли").

И, благодаря этому, столько народа, заслуживающего быть битым, остается не битым, что нравы грубеют, и жизнь делается еще тяжелее.

Наибольшая же трагедия - это те анекдоты о моем уме, находчивости и сообразительности, которые будут рассказываться и приводиться в газетах (отделе "смесь") после моей смерти…

Воображаю:

"Известный (раз другие писали, могу же и я написать?) писатель Аркадий Аверченко отличался дьявольской сообразительностью и находчивостью.

Один знакомый спросил его:

- Кто, по-вашему, выше - Шекспир или Гете?

- Мой портной Кубакин, - отвечал остроумный писатель.

- Почему? - изумился ничего не подозревавший знакомый.

- Потому, - улыбнулся покойник, - что он чуть не трех аршин росту.

Такими язвительными ответами покойный юморист нажил массу врагов среди сильных мира сего".

* * *
Конечно, никто из нас не застрахован от таких "анекдотов", но я сделаю слабую попытку застраховаться от них.

Именно я решил записывать сам все те будущие анекдоты, которые должны печататься после моей смерти.

Для начала позволяю себе привести один анекдот-факт обо мне, имевший место не более месяца тому назад.

Из воспоминаний о покойном Аверченко.

Как известно, покойный писатель любил в хорошую минуту весело подшутить над своим ближним, что доставляло ему много врагов и тайных недоброжелателей.

Приводим следующий случай, правдивость которого могут удостоверить многие, пережившие бедного, безвременно погибшего писателя…

Однажды, будучи застигнут в пути снежными заносами и отсиживаясь на какой-то глухой станции, покойный писатель горько жаловался соседям по вагону на то, что если пройдут еще сутки, то всем придется голодать.

Один актер, сидевший около, стал подтрунивать над Аверченко и, в конце концов, заявил:

- Ведь завтра нам всем уже придется бросать жребий - кому из нас быть съеденным… Что вы скажете, Аркадий Тимофеевич, если жребий падет на вас и мы вас съедим?..

- Что я скажу? - ответил, улыбаясь, симпатичный покойник. - Я скажу, что в таком случае рискую очутиться в дураках.

В тот момент никто не понял этого загадочного ответа, но в последние годы он детально разъяснен комментаторами писателя.

Вот, читатели, единственный пока анекдот обо мне. Нравится анекдот или нет - это другой вопрос:

Но что он правдив - за это ручаюсь. Приятно быть более предусмотрительным, чем такие умные люди, как генерал Драгомиров и поэт Минаев.

.................................
© Copyright: Аверченко Аркадий