Аверченко: Калифорния без золота: Начало конца: рассказы 

 
 читайте Аркадия Аверченко рассказы - из сборника "Караси и щуки" (1917)
 
Калифорния без золота

Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнию - они буквально купались в золоте. Вторая волна золотоискателей - более многочисленная - ходила уже только по колена в золотых струях, третья - могла еле омочить пятки, а четвертая, пятая, шестая как нахлынула на сухой облезший, когда-то столь густо позолоченный берег - так ни с чем и отхлынула: редкому счастливцу после долгих поисков попадался золотой слиток, довольно ясно видимый под микроскопом.

Кто, какой пионер, какой первый золотоискатель открыл Выборг - этот золотой прииск, где можно купить любую вещь дешевле грибов - неизвестно. Может быть, оно раньше так и было - мне о том неведомо. Но вслед за первым золотоискателем из Петрограда хлынул целый поток золотоискателей - вот теперь они и бродят по унылым опустевшим магазинам Выборга - с видом усталых рудокопов, изрывших целые десятины, намывших целые горы земли и извлекших из ее недр одну только пару, подозрительного вида, чулков за десять марок.

* * *
Компания измученных петроградцев с остолбенелым видом останавливается перед витриной крохотной выборгской лавчонки и испускает ряд отрывистых восклицаний:

- Ого! Ботинки.

- Да. И как дешево. 50 марок.

- А в Петрограде за такие слупили бы рублей 25.

- Сколько это марок вышло бы?

- 25 рублей? Пятьдесят четыре с половиной марки.

- Ну, вот видите! На целых четыре с половиной марки дешевле.

- Зайдем, купим.

- Да мне таких не нужно. Я таких не ношу.

- Ну, вот еще какие тонкости! Дешево, так и бери.

Вваливаются в магазинчик.

- Покажите нам вот эти ботинки… Что? Последняя пара? Ну вот, видишь: я тебе говорил - покупай скорей. Гм! Последняя пара: вот что значить дешевка. Ну-ка, примерь.

- Гм… Вззз… ой!

- Что? Тесноваты? Ну, ничего - разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдем.

- Да я, собственно, такой фасон не ношу…

- Но ведь дешевы!

- Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тесноваты.

- А зато на четыре с половиной марки дешевле.

- Дешевле-то они дешевле.

- То-то и оно. Бери, пойдем. А это что - смотри-ка… Магазин рамочек. Для чего эти рамочки?

- Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будут. И как дешево - голубенькая, а семь марок стоить. Зайдем, купим.

Входить всего четверо, но лавочка так мала, будто вошли сто.

- Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?

- Ля картина…

- Для картин, значит, - переводить один, очевидно, тонкий знаток финского языка.

- А через границу провести их можно?

- Та, мосна.

- Я знаю, что таможня, так я вот и спрашиваю…

- Ты его не понял, - торопливо поправляет переводчик. - Он говорит, что можно. Но вероятно, спрятать нужно, да?

- Та, мосна.

- Спрятать. Мы их под костюм спрячем, в чемодан. Знаешь, я возьму пять штук.

- И я три. Почем они?

- По восьми марок.

- А в Петрограде я такие по два рубля видел.

- Да уж там сдерут. Там могут. Россия!

- А тебе для чего эти рамки?

- Да придумаю. Сейчас не нужны, после понадобятся. Вставлю что-нибудь в них.

- Заплатили? Пойдем. Ну, что тебе еще нужно?

- Да так, собственно говоря, ничего…

- А ты вспомни!

- Ей Богу, ничего.

- Чулки не нужны ли?

- Чулки? - мямлить вялый петроградец. - Собственно говоря…

- Ну вот видишь! Вот тебе и чулочный магазин. Здравствуйте. Есть чулки?

- Нету. Се продано.

- Ну, что вы. Нам всего нисколько пар. Поищите. Может, найдется.

- Тамская есть чулки.

- Дамские?… Гм! А, ну покажите.

- Послушай… да зачем мне дамские.

- Вот чудак! Дешево ведь. Бери - теплее еще, чем носки. До самого колена. Бери ты три пары и я три пары.

- Сести пара нету. Сетыри пара есть сего.

- Нету шести пар? Ну, давайте четыре. А остальные две пары можно чем-нибудь другим добрать. Вот эту штуку дайте.

- Не, эта не продается. На эта стука сляпа надевается. Для окна. На выставка.

- Действительно, слушай… Ну зачем тебе болван для шляпы. К чему он?

- А? Ну, нет, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой - куда положить шляпу? Ну, и наденешь ее на эту чертовину. А что у вас еще есть?

- Нисего нету. Се родано.

- Русские все, черт их дери. Пронюхали - и сразу все расхватали. А это что за кошка? Почем?

- Это наса коска. Сивой.

- Живая? А чего ж она лежит, как искусственная. Только покупателей зря смущает…

- Пойдем, господа.

- Вот драма так драма… Приехали в Выборг, а купить нечего. А вот магазинчик какой-то, зайдем. Что здесь продается?

- Черт его… не разберешь. Витрина пустая. Войдем на всякий случай.

- Здравствуйте… Гм… Какие-то рабочие, а товару не видно. Что вы тут делаете, братцы? Это магазин?

- Та. Тольки сицас есцо магазина нету. Акроица тая неделя.

- На той неделе? А что тут будут продавать?

- Ветоцна магазин.

- Цветочный? Ну, ладно. Если еще приедем - зайдем, купим. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеивают. Послушайте: почем обои?

- Bе марки кусок.

- Ну продайте нам вот эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? А ножницы продаются? Нет? Жалко; очень хорошенькие ножницы…

* * *

Номер гостиницы завален коробками, свертками, пачками.

- Ты чего сопишь?

- Да вот хочу ботинки в рукав пиджака засунуть. Боюсь, вдруг в Белоострове таможенные дощупаются.

- Если новые - конфискуют. А ты поцарапай подошвы - будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.

Счастливый обладатель ботинок вытаскивает перочинный ножик и приступает к работе. Зажимает между коленей подметкой кверху ботинок и начинает царапать ножиком блестящий лак.

- Ну что?

- Черт их дери: все-таки, видно, что не ношеные, а просто поцарапанные. Грязи на них нету.

- А ты плюнь.

Владелец ботинок послушно плюет на подметку.

- Да нет, я тебе не в том смысле. Ну, да уж раз плюнул, теперь разотри получше. Об пол повози.

- И черт их знает, почему у них такие полы чистые… Не мажется! Блестит себе и блестит.

- Ножом потыкай. Постой, дай я. Вот так - и так… Ой! Видишь - дырка.

- Ну вот обрадовался.

- Ничего. Зато уж видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, черту. Тогда уж никто не придерется.

- Я лучше шнурок, будто, оборву. Все поспокойнее.

- Собственно, на кой черт ты их взял? Фасон не модный, тесные, на боку дырка.

- Ты же сам говорил…

- Мало, что я говорил… Вон ты мне абажур ламповый посоветовал взять - я его себе надевать буду, что ли, ежели у меня электричество.

- Сколько ты за него заплатил?

- Пятнадцать рублей на наши деньги.

- Вот видишь, а в Петрограде за восемь целковых купишь - и возиться не надо, и прятать не надо.

- Гм… Действительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубые, аляповатые.

- А ты еще в другом магазине докупил две штуки - к чему?

- Рамочки - что… Их, в крайнем случае выбросить можно. А вот чулки дамские - это форменное идиотство. Ну, как я их надевать буду?

- Обрежь верхушку - носки получатся.

- Носки… Их еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два целковых? А я по четыре с полтиной за эту длиннейшую дрянь платил.

- Подари кому-нибудь.

- А ты найди мне такую женскую ногу. Сюда три поместятся, Постой… Это еще что такое?

- Пресс-папье из березовой коры.

- Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?

- Мы. А в этом пакете что?

- Тоже рамочки. А это подставки для фруктовых ваз, банка гуммиарабика, лапландский ножик, сигары…

- Мы ведь не курим…

- Что значит - не курим. Мы никого и не режем, а лапландский ножик купили. Мы и не бабы, а шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вот кто мы.

- А это что?

- Этого уж я и сам не знаю. К чему оно? Металлический ящик, ручка, какие-то колесики, задвижечка… Покупаешь, а даже не спросишь - что оно такое.

- Зато дешево. Тридцать две марки.

- Дешево?.. А я тебе вот что скажу: эти сорочки здесь стоят пять рублей, а в Петрограде - четыре, салфетки здесь десять рублей, в Петрограде семь, а галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоят! Повеситься можно на таком галстуке.

- Поехали, действительно! Обрадовались, накинулись.

- А тут еще с таможней может быть…

- Молчи, пока я тебя лапландским ножиком не полоснул!!

Тяжелое настроение.

* * *

Поездки в Выборг напоминают мне историю с Марьиной слободой в городе К.

Была такая Марьина слобода, которая вдруг прославилась тем, что живут там самые трезвые мещане и самые красивые, добродетельные девушки и жены. И когда пошла эта слава, то стала ездить туда публика - любоваться на трезвых мещан и добродетельных красавиц… И чем дальше - тем больше ездило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.

А когда мне совсем прожужжали уши о знаменитой слободе, и я поехал туда - я увидел ряд грязных покосившихся домов, поломанные заборы, под каждым из которых лежало по пьяному мещанину, а из домов неслись крики, хохот гостей, взвизгивание женщин и звуки скрипки и разбитого пианино: это добродетельные девушки и жены укрепляли славу своей удивительной слободы.

Ибо сказано - о Выборге ли, о Марьиной слободе ли: чересчур большой успех - портит.

Начало конца…

Вполне уместным началом может послужить сообщение германского официального агентства, недавно опубликованное: "император Вильгельм, прибыв в северный городок Эльбинг, неожиданно вошел в трамвайный вагон и совершил вместе со своей свитой поездку к ближней верфи. Как кайзер, так и все лица его свиты, заплатили за проезд полагающиеся 10 пфеннигов".

Вот какое сообщение появилось в газетах. А дальше - мы уже справимся сами безо всяких газет и сообщений… Мы знаем, что было дальше.

* * *

Снисходительно улыбаясь, Вильгельм вошел в подъезд маленькой второстепенной гостиницы и спросил: - А что, голубчик, не найдется ли у вас номерок… так марки на три, на четыре?..

- О, ваше величество! - воскликнул остолбеневший портье. - Для вас у нас найдется номер в две комнаты, с ванной за двадцать марок…

- О, нет, нет - что вы. Мне именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно так, марки на три…

- Весь в распоряжении вашего величества, - изогнулся портье. - Попрошу сюда, налево. Номерок, правда, маловат и темноват…

- Это ничего… Цена?

- Три марки, ваше величество.

- За мной.

* * *

Кайзер шагал пешком по улиц, а за ним шла восторженная толпа. Тихо шептались:

- Обратите внимание, как он просто держится… Проехался в трамвае за десять пфеннигов, а теперь нанял номер в три марки… Что за милое чудачество богатого венценосца! Интересно, куда он направляется сейчас?..

- А вот смотрите…Ну, конечно! Вошел в дешевую общественную столовую.

- Господи! Зачем это ему?

- Наверное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, нас кормят?..

- Это вы называете - попробовать? Да ведь он уплетает в за обе щеки. Слышите, какой треск?

- Действительно, слышу. Что это трещит?

- У него. За ушами.

- Ну, ей Богу же - это мило! Зашел, как простой человек в столовую и ест то же, что мы едим.

- Как не любить такого короля!

- Правда - чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.

- Вот он… выходить. Сейчас, наверное, подадут ему карету. Любопытно, в каких это он каретах, вообще, ездит?

- Удивительно! Пешком идет… Заходит в табачную лавочку… Что это он? Покупает сигару! Да разве найдется у лавочника сигара такой цены, на которую он курит… Что? За пять пфеннигов?!! Нет - вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительного короля!

- Очевидно, решил за сегодняшний день испытать все.

- Тем приятнее завтра будет вернуться ему к императорской изысканности и роскоши.

* * *

Через три дня:

- Кто это проехал там в трамвае? Странно: на площадке народу битком набито, а он едет внутри совершенно один.

- А, это наш кайзер. Разве вы не узнали?

- Но ведь он уже раз проехался в трамвае. Зачем же ему еще?

- Я тоже немножко не понимаю. Третий день ездит. Заплатить кондуктору и едет.

- Странно. А публика не входит внутрь вагона - почему?

- Ну, все-таки кайзер, знаете. Неудобно стеснять.

- А куда это он едет?

- Вот уже выходит. Сейчас увидим. Гм! Опять заходит в общую столовую.

- Пищу пробует?

- Какое! ест во все лопатки. Вчера чай пил тут тоже - так два кусочка сахару осталось. В карман спрятал.

- Что вы говорите! Зачем?

- Один придворный тоже его спросил. А он отвечает: "Пригодится, говорит. Один кусочек подарю Виктории-Августе, другой кронпринцу, если ему Верденская операция удастся".

- Прямо удивительный чудачина! Я думаю, пообедав, швырнет сотенный билет и сдачу оставляет девушке?

- Нет, вы этого не скажите. Вчера наел он на четыре марки и десять пфеннигов. Дал девушке пять марок в говорит: оставьте себе двадцать пфеннигов, а семьдесят гоните сюда.

- Так и сказал: гоните сюда?

- Ну: может, выразился изысканнее, но семьдесят пфеннигов все-таки сунул в жилетный карман. Потом на них (я сам видел) купил 3 воротничка.

- Хватили, батенька! Что это за воротнички за семьдесят пфеннигов?!

- Даже за шестьдесят. Бумажные. А на оставшиеся десять пфеннигов купил сигару. Докурил до половины и спрятал.

- Какое милое чудачество!

- Ну, как вам сказать…

* * *

Через неделю.

- Виноват, позвольте мне пройти внутрь трамвая…

- Куда вы прете! Неудобно.

- Это почему же-с?

- Там кайзер сидит.

- Опять?!

- Да-с, опять.

- Господи, что это он каждый день разъездился. Торчи тут вечно на площадке!..

- Ничего не поделаешь. Все одинаково страдаем. Раньше хоть свита его ездила, а теперь и те перестали.

- Собственно, почему?

- Собственно из-за сигары. Такие он сигары стал курить, что даже Гельфериха, друга его, извините, стошнило. С тех пор стараются с ним в закрытые помещения не попадать.

- Гм!.. Большое это для нас неудобство.

- И не говорите! Занимаю я номер в гостинице "Розовый Медведь", как раз рядом с ним… И что же!

- Разве он до сих пор в этом "Медведе" живет?!

- Представьте! Отвратительнейший номеришко в три марки, и так он туда представьте вгвоздился, что штопором его не вытянешь. Ну, вот. Так придешь домой - портье жить не дает: сапогами не стучи, умываться или что другое делать (перегородка-то в палец) не смей - чистое наказание! Будто не может человек себе дворца выстроить.

- Да-с. Оно и с обедами не совсем удобно. Приходит - все должны вставать и стоять, пока он не сесть обеда, А ест он долго. Да еще кусок останется, так он норовит его в карман сунуть или в другое какое место. Верите - вчера полтарелки макарон за голенищем унес.

- Что за милое чудачество!

- Чудачество? Вот что, мой дорогой - если вы тихий идиот, то и должны жить в убежище для идиотов, а не толпиться зря на трамвайной площадке!..

* * *

Через месяц.

- Ездит?

- Ездит. Раза четыре в день: и все норовит до конца доехать за свои десять пфеннигов. Опять же вагон так прокурил своими сигарами, что войти нельзя. По полтора пфеннига за штуку сигары курит - поверите ли?!!

- Как не стыдно, право. Ведь мы к нему в его дворцы не лезем, так почему ж он к нам лезет. Кайзер ты, - так и поступай по-кайзерячьи, а не веди себя, как мелкие комми из базарной гостиницы.

- Вот вы говорите - дворцы… Какие там дворцы, когда, говорят, все заложено и перезаложено. Верите ли - исподнее солдатское под видом шутки якобы - под штаны надел, да так и ходить. Стыдобушка!

- Слушайте… А нельзя его не пускать в трамвай?

- Попробуй, не пусти. Я, говорит, такой же пассажир, как другие! В столовой тоже: я, говорить, такой же обедающий, как другие… А какое там - такой! Все-таки кайзер - жалко - ну, лишний кусок и ввернут или полтарелочки супу подбросят.

- А в "Розовом Медведе" все еще живет?

- Живет. За последние полмесяца не заплатил. Портье жаловался мне.

Напомнить, говорит неудобно, а хозяин ругается.

- Положеньице! А кайзер так и молчит?

- Не молчит, положим, да что толку… Вот, говорит, выпущу военный заем - тогда и отдам. Что ж военный заем, военный заем. Военный заем еще продать нужно.

- Некрасиво, некрасиво. Лучше бы, чем сигары раскуривать - за номер заплатил.

- А вы думаете, он свои курит? У него теперь такая манера завелась: высмотрит кого поприличнее и сейчас с разговорчиком: "Далеко изволите ехать?" - "До Пупхен-штрассе, ваше величество". - "А, это хорошо. Кстати: нет ли у вас сигарки. Представьте, свои дома забыл". Жалко, конечно, - дают. Но, однако - сегодня забыл, завтра забыл - но нельзя же каждый день! Мы тоже не миллионеры.

- И не говорите!.. С займом тоже: подписался только он сам на полмиллиарда, да дети по сто тысяч. Больше никто. Однако, подписаться подписались, а взноса ни одного еще не сделали. Сухие орехи. Даже задатку не дали.

 * * *

Через два месяца, в общественной столовой:

- Послушайте, вы там! Бросьте есть свою гороховую сосиску. Кайзер пришел. Спрячьте ее.

- А что, разве неудобно при нем есть?

- Не то. А увидит еще да попросить кусочек - вам же хуже будет.

- И Боже ж ты мой! Кайзер, кажется, как кайзер, а совсем не по кайзериному поступает.

- Довоевались. 

....................................
© Copyright: Аверченко Аркадий 1917