Аверченко: Окружающие нас: Знаток женского сердца: рассказы 

 
 читайте Аркадия Аверченко рассказы - из сборника "Чудеса в решете" (1918)
 
Окружающие нас

Один человек решил жениться.

Мать.

- Я женюсь, - сказал он матери. Подумав немного, мать заплакала. Потом утерла слезы. Сказала:

- Деньгами много?

- Не знаю.

- Ну, хоть так, тряпками-то - есть что-нибудь? Серебро тоже понадобится, посуда. А то потом хватишься - ни ложечки, ни салфеточки, ни тарелочки… Все покупать нужно. А купчишки теперь так дерут, что приступу ни к чему нет. Обстановку в гостиной, я думаю, переменить нужно, эта пообтрепалась так, что принять приличного человека стыдно. Перины есть? Пуховые? Не спрашивал?

И не спросила мать:

- А любит тебя твоя будущая жена?

Любовница.

- Я женюсь, - сказал он любовнице.

Любовница побледнела.

- А как же я?

- Ты постарайся меня забыть.

- Я отравлюсь.

- Если ты меня хоть немножко любишь - ты не сделаешь этого.

- Я? Тебя? Люблю? Ну, знаешь ли, милый!.. Кстати ко мне сегодня Сергей Иваныч три раза по телефону звонил. Думаю весной поехать с ним на Кавказ.

Помолчав, спросила:

- Что ж она… богатая?

- Кажется.

И с облегченным сердцем подумала:

- Ну, значить, он меня оставляет из-за денег. Кажется, что это не так обидно.

И не спросила любовница:

- А любит тебя твоя будущая жена?

Горничная.

- Я женюсь, - сказал он горничной.

- А как же я? Меня-то вы оставите? Или искать другое место?

- Почему же? Вы останетесь.

- Только имейте в виду, барин, что ежели вас двое, то жалованье тоже другое. Во-первых, около женщины больше работы, a потом и мелкой стирки прибавится, то да се. Не иначе, пять рублей прибавить нужно.

Даже в голову не пришло горничной задать своему барину простой человеческий вопрос:

- А любит вас ваша будущая жена?

Прохожий.

У прохожего было такое веселое полупьяное располагающее к себе лицо, что собиравшийся жениться человек улыбнулся прохожему и сказал:

- А я, знаете, женюсь.

- И дурак.

Растерялся собиравшийся жениться:

- То есть?

- Да уж будьте покойны.

И, нырнув в толпу, не догадался спросить этот прохожий…

- А любит вас ваша будущая жена?

Друг.

- Я женюсь, - сказал он своему другу.

- Вот тебе раз!

После некоторого молчания, сказал друг:

- А как же я? Значит нашей дружбе, крышка?

- Почему же? Мы, по прежнему, останемся друзьями.

И только тут задал друг вопрос, который не задавал никто:

- А любит тебя твоя будущая жена?

Взор человека, собиравшегося жениться, слегка затуманился.

- Не знаю. Думаю, что не особенно…

Друг, что-то соображая, пожевал губами.

- Красивая?

- Очень.

- М-да… Н-да… Тогда конечно… В общем, я думаю: отчего бы тебе и не жениться?

- Я и женюсь.

- Женись, женись.

* * *
Холодно и неуютно живется нам на белом свете. Как тараканам за темным выступом остывшей печи.

Знаток женского сердца

I
Когда на Макса Двуутробникова нападал прилив откровенности, он простодушно признавался:

- Я не какой-нибудь там особенный человек… О нет! Во мне нет ничего этакого… небесного. Я самый земной человек.

- В каком смысле - земной?

- Я? Реалист-практик. Трезвая голова. Ничего небесного. Только земное и земное. Но психолог. Но душу человеческую я понимаю.

Однажды, сидя в будуаре Евдокии Сергеевны и глядя на её распухшие от слёз глаза, Макс пожал плечами и сказал:

- Плакали? От меня ничего не скроется… Я психолог. Не нужно плакать. От этого нет ни выгоды, ни удовольствия.

- Вам бы только всё выгода и удовольствие, - покачала головой Евдокия Сергеевна, заправляя под наколку прядь полуседых волос.

- Обязательно. Вся жизнь соткана из этого. Конечно, я не какой-нибудь там небесный человек. Я земной.

- Да? А я вот вдвое старше вас, а не могу разобраться в жизни.

Она призадумалась и вдруг решительно повернула заплаканное лицо к Максу.

- Скажите, Мастаков - пара для моей Лиды или не пара?

- Мастаков-то? Конечно, не пара.

- Ну вот: то же самое и я ей говорю. А она и слышать не хочет. Влюблена до невероятности. Я уж, знаете, - грешный человек - пробовала и наговаривать на него, и отрицательные стороны его выставлять - и ухом не ведёт.

- Ну знаете… Это смотря какие стороны выставить… Вы что ей говорили?

- Да уж будьте покойны - не хорошее говорила: что он и картёжник, и мот, и женщины за ним бегают, и сам он-де к женскому полу неравнодушен… Так расписала, что другая бы и смотреть не стала.

- Мамаша! Простите, что я называю вас мамашей, но в уме ли вы? Ведь это нужно в затмении находиться, чтобы такое сказать!! Да знаете ли вы, что этими вашими наговорами, этими его пороками вы втрое крепче привязали её сердце!! Мамаша! Простите, что я вас так называю, но вы поступили по-сапожнически.

- Да я думала ведь, как лучше.

- Мамаша! Хуже вы это сделали. Всё дело испортили. Разве так наговаривают? Подумаешь - мот, картёжник… Да ведь это красиво! В этом есть какое-то обаяние. И Германн в "Пиковой даме" - картёжник, а смотрите, в каком он ореоле ходит… А отношение женщин… Да ведь она теперь, Лида ваша, гордится им, Мастаковым этим паршивым: "Вот, дескать, какой покоритель сердец!.. Ни одна перед ним не устоит, а он мой!" Эх вы! Нет, наговаривать, порочить, унижать нужно с толком… Вот я наговорю так наговорю! И глядеть на него не захочет…

- Макс… Милый… Поговорите с ней.

- И поговорю. Друг я вашей семье или не друг? Друг. Ну значит, моя обязанность позаботиться. Поговорим, поговорим. Она сейчас где?

- У себя. Кажется, письмо ему пишет.

- К чёрту письмо! Оно не будет послано!.. Мамаша! Вы простите, что я называю вас мамашей, но мы камня на камне от Мастакова не оставим.

II

- Здравствуйте, Лидия Васильевна! Письмецо строчите? Дело хорошее. А я зашёл к вам поболтать. Давно видели моего друга Мастакова?

- Вы разве друзья?

- Мы-то? Водой не разольёшь. Я люблю его больше всего на свете.

- Серьёзно?

- А как же. Замечательный человек. Кристальная личность.

- Спасибо, милый Макс. А то ведь его все ругают… И мама, и… все. Мне это так тяжело.

- Лидочка! Дитя моё… Вы простите, что я вас так называю, но… никому не верьте! Про Мастакова говорят много нехорошего - всё это ложь! Преотчаянная, зловонная ложь. Я знаю Мастакова, как никто! Редкая личность! Душа изумительной чистоты!..

- Спасибо вам… Я никогда… не забуду…

- Ну, чего там! Стоит ли. Больше всего меня возмущает, когда говорят: "Мастаков - мот! Мастаков швыряет деньги куда попало!" Это Мастаков-то мот? Да он, прежде чем извозчика нанять, полчаса с ним торгуется! Душу из него вымотает. От извозчика пар идёт, от лошади пар идёт, и от пролётки пар идёт. А они говорят - мот!.. Раза три отойдёт от извозчика, опять вернётся, и всё это из-за гривенника. Ха-ха! Хотел бы я быть таким мотом!

- Да разве он такой? А со мной когда едет - никогда не торгуется.

- Ну что вы... Кто же осмелится при даме торговаться?! Зато потом, после катанья с вами, придёт, бывало, ко мне - и уж он плачет, и уж он стонет, что извозчику целый лишний полтинник передал. Жалко смотреть, как убивается. Я его ведь люблю больше брата. Замечательный человек. Замечательный!

- А я и не думала, что он такой… экономный.

- Он-то? Вы ещё не знаете эту кристальную душу! Твоего, говорит, мне не нужно, но уж ничего и своего, говорит, не упущу. Ему горничная каждый вечер счёт расходов подаёт, так он копеечки не упустит. "Как, говорит, ты спички поставила 25 копеек пачка, а на прошлой неделе они 23 стоили? Куда две копейки дела, признавайся!" Право, иногда, глядя на него, просто зависть берёт.

- Однако он мне несколько раз подносил цветы… Вон и сейчас стоит букет - белые розы и мимоза - чудесное сочетание.

- Знаю! Говорил он мне. Розы четыре двадцать, мимоза два сорок. В разных магазинах покупал.

- Почему же в разных?

- В другом магазине мимоза на четвертак дешевле. Да ещё выторговал пятнадцать копеек. О, это настоящий американец! Воротнички у него, например, гуттаперчевые. Каждый вечер резинкой чистит. Стану я, говорит, прачек обогащать. И верно - с какой стати? Иногда я гляжу на него и думаю: "Вот это будет муж, вот это отец семейства!" Да… счастлива будет та девушка, которая…

- Постойте… Но ведь он получает большое жалованье! Зачем же ему…

- Что? Быть таким экономным? А вы думаете, пока он вас не полюбил, ему женщины мало стоили?

- Ка-ак? Неужели он платил женщинам? Какая гадость!

- Ничего не гадость. Человек он молодой, сердце не камень, а женщины вообще, Лидочка (простите, что я называю вас Лидочкой), - страшные дуры.

- Ну уж и дуры.

- Дуры! - стукнул кулаком по столу разгорячившийся Макс. - Спрашивается: чем им Мастаков не мужчина? Так нет! Всякая нос воротит. "Он, говорит она, неопрятный. У него всегда руки грязные". Так что ж, что грязные? Велика важность! Зато душа хорошая. Зато человек кристальный! Эта вот, например, изволите знать?… Марья Кондратьевна Ноздрякова - изволите знать?

- Нет, не знаю.

- Я тоже, положим, не знаю. Но это не важно. Так вот, она вдруг заявляет: "Никогда я больше не поцелую вашего Мастакова - противно". - "Это почему же-с, скажите на милость, противно? Кристальная, чудесная душа, а вы говорите - противно?…" - "Да я, говорит, сижу вчера около него, а у него по воротнику насекомое ползёт…" - "Сударыня! Да ведь это случай! Может, как-нибудь нечаянно с кровати заползло", - и слышать не хочет глупая баба! "У него, говорит, и шея грязная". Тоже, подумаешь, несчастье, катастрофа! Вот, говорю, уговорю его сходить в баню, помыться, и всё будет в порядке! "Нет, говорит! И за сто рублей его не поцелую". За сто не поцелуешь, а за двести небось поцелуешь. Все они хороши, женщины ваши.

- Макс… Всё-таки это неприятно, то, что вы говорите…

- Почему? А по-моему, у Мастакова ярко выраженная индивидуальность… Протест какой-то красивый. Не хочу чистить ногти, не хочу быть как все. Анархист. В этом есть какой-то благородный протест.

- А я не замечала, чтобы у него были ногти грязные…

- Обкусывает. Все великие люди обкусывали ногти. Наполеон там, Спиноза, что ли. Я в календаре читал.

Макс, взволнованный, помолчал.

- Нет, Мастакова я люблю и глотку за него всякому готов перервать. Вы знаете, такого мужества, такого терпеливого перенесения страданий я не встречал. Настоящий Муций Сцевола, который руку на сковороде изжарил.

- Страдание? Разве Мастаков страдает?!

- Да. Мозоли. Я ему несколько раз говорил: почему не срежешь? "Бог с ними, не хочу возиться". Чудесная детская хрустальная душа…

III

Дверь скрипнула. Евдокия Сергеевна заглянула в комнату и сказала с затаённым вздохом:

- Мастаков твой звонит. Тебя к телефону просит…

- Почему это мой? - нервно повернулась в кресле Лидочка. - Почему вы все мне его навязываете?! Скажите, что не могу подойти… Что газету читаю. Пусть позвонит послезавтра… или в среду - не суть важно.

- Лидочка, - укоризненно сказал Двуутробников, - не будьте так с ним жестоки. Зачем обижать этого чудесного человека, эту большую, ароматную душу!

- Отстаньте вы все от меня! - закричала Лидочка, падая лицом на диванную подушку. - Никого мне, ничего мне не нужно!!!

Двуутробников укоризненно и сокрушённо покачал головой. Вышел вслед за Евдокией Сергеевной и, деликатно взяв её под руку, шепнул:

- Видал-миндал?

- Послушайте… Да ведь вы чудо сделали!! Да ведь я теперь век за вас молиться буду.

- Мамаша! Сокровище моё. Я самый обыкновенный земной человек. Мне небесного не нужно. Зачем молиться? Завтра срок моему векселю на полтораста рублей. А у меня всего восемьдесят в кармане. Если вы…

- Да Господи! Да хоть все полтораста!..

И, подумав с минуту, сказал Двуутробников снисходительно:

- Ну ладно, что уж с вами делать. Полтораста так полтораста. Давайте! 

.................................
© Copyright: Аверченко Аркадий