Рассказы: Зощенко: Случай в больнице. Твердая валюта. Старый ветеран |
|
|
Зощенко
Михаил: рассказы и произведения: Случай в больнице. Твердая валюта.
Старый ветеран: Читать
тексты рассказов - Случай в больнице. Твердая валюта. Старый ветеран -
Зощенко:
три рассказа, фельетона.
Случай в больнице В феврале я, братцы мои, заболел. Лег в городскую больницу. И вот лежу, знаете ли, в городской больнице, лечусь и душой отдыхаю. А кругом тишь и гладь и божья благодать. Кругом чистота и порядок, даже лежать неловко. А захочешь плюнуть — плевательница. Сесть захочешь — стул имеется, захочешь сморкнуться — сморкайся на здоровье в руку, а чтоб в простыню — ни боже мой, в простыню нипочем не позволяют. Порядка, говорят, такого нет. Ну и смиряешься. И нельзя не смириться. Такая вокруг забота, такая ласка, что лучше и не придумать. Лежит, представьте себе, какой-нибудь паршивенький человек, а ему и обед волокут, и кровать убирают, и градусники под мышку ставят, и клистиры собственноручно пихают, и даже интересуются здоровьем. И кто интересуется? Важные, передовые люди — врачи, доктора, сестрички милосердия и опять же фельдшер Иван Иванович. И такую я благодарность почувствовал ко всему этому персоналу, что решил принести материальную благодарность. Всем, думаю, не дашь — потрохов не хватит. Дам, думаю, одному. А кому — стал присматриваться. И вижу: некому больше дать, иначе как фельдшеру Ивану Ивановичу. Мужчина, вижу, крупный и представительный и больше всех старается и даже из кожи вон лезет. Ладно, думаю, дам ему. И стал обдумывать, как ему всунуть, чтоб и достоинство его не оскорбить, и чтоб не получить за это в рожу. Случай скоро представился. Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровается. — Здравствуйте, говорит, как здоровье? Был ли стул? Эге, думаю, клюнуло. — Как же, говорю, был стул, да кто-то из больных унес. А ежели вам присесть охота — присаживайтесь в ноги на кровать. Потолкуем. Присел фельдшер на кровать и сидит. — Ну, — говорю ему, — как вообще, что пишут, велики ли заработки? Заработки, говорит, невелики, но которые интеллигентные больные и хотя бы при смерти, норовят непременно в руку сунуть. Извольте, говорю, хотя и не при смерти, подать не отказываюсь. И даже давно про это мечтаю. Вынимаю деньги и даю. А он этак любезно принял и сделал реверанс ручкой. А на другой день все и началось. Лежал я очень даже спокойно и хорошо, и никто меня не тревожил до этих пор, а теперь фельдшер Иван Иванович словно ошалел от моей материальной благодарности. За день раз десять или пятнадцать припрется он к моей кровати. То, знаете ли, подушечки поправит, то в ванну поволокет, то клизму предложит поставить. Одними градусниками замучил он меня, сукин кот. Раньше за сутки градусник или два поставит — только и всего. А теперь раз пятнадцать. Раньше ванна была прохладная и мне нравилась, а теперь набуровит горячей воды — хоть караул кричи. Я уже и этак, и так — никак. Я ему, подлецу, деньги еще сую — отстань только, сделай милость, он еще пуще в раж входит и старается. Неделя прошла — вижу, не могу больше. Запарился я, фунтов пятнадцать потерял, похудел и аппетита лишился. А фельдшер все старается. А раз он, бродяга, чуть даже меня в кипятке не сварил. Ей-богу. Такую ванну, подлец, сделал — у меня аж мозоль на ноге лопнула и кожа сошла. Я ему говорю: — Ты что же, говорю, мерзавец, людей в кипятке варишь? Не будет тебе больше материальной благодарности. А он говорит: — Не будет — не надо. Подыхайте, говорит, без помощи научных сотрудников. И вышел. А теперича снова идет все по-прежнему: градусники ставят один раз, клизму по мере надобности. И ванна снова прохладная, и никто меня больше не тревожит. Не зря борьба с чаевыми происходит. Ох, братцы, не зря! Твердая валюта — Чтой-то мне не нравится, граждане, твердая валюта, — сказал Григорий Иванович. — Ничего в ней нету хорошего. Одно сплошное беспокойство выходит гражданам. Скажем, — двугривенный. Звенит, слов нету, а положил его в карман — и поминай как звали: небольшая дырочка в кармане, и вывалилась ваша твердая валюта к чертовой бабушке. А потом лижи пол языком, надевай бинокли на нос, отыскивай. А если валюта мягкая, то опять-таки ничего в ней хорошего. Одно сплошное беспокойство выходит гражданам. Ну, бумажка и бумажка, а присел за стол, сыграл в «очко» — и нету вашей бумажки. Не нравится мне такая валюта, несимпатична. А уж если на такую валюту покупать пошел, то до того скучно, до того нету интереса, что и покупать не хочется. Ну, пришел в лавочку. Приказчик этакий стоит с бородой, нож точит. Ну, здравствуйте! Чего, дескать, вам нужно? Ну, возьмешь обрезков, заплатишь в кассу. И все. И ничего больше. Ни поторговаться, ни на товар плюнуть. С приказчиком сцепиться — и то нельзя. Эх, скучно! До того мне, товарищи, с этой теперешней валютой скучно, так и сказать нельзя. Я, товарищи, вообще иду теперь против капитализма и денежного обращения. Я стою за денежный порядок 18 года. Тоже была там валюта. Вроде володи. Если колечко или портсигар — твердая, если шляпа или штаны — мягкая. А очень отлично было и хорошо. Повезешь мужичкам штаны. Выложишь им эти штаны, помахаешь в воздухе, зажмешь пальцем кое-какую дыру и пожалуйте, налетайте граждане, волоките в обмен припасы. Иной раз до того товару навезешь в город, что даже совестно, зачем деревню объегорил. Конечно, некоторые граждане, может быть, скажут, что неудобно было с такой валютой — возня и неприятности. Это пустяки. Очень было даже удобно и хорошо. А что неприятности, то в любом деле бывают неприятности. Была у нас одна неприятность. Это когда мы рояль везли. Небольшой этакий рояльчик, но со струнами, с крышкой и с педальками. А стоял этот рояль в пустой генеральской квартире. Что ж, думаем, зря гниет народное достояние. И с разрешения нижних жильцов выперли мы этот небольшой рояльчик на свет божий. Ну и повезли втроем. Конечно, трудно было. Запарились. Пот льет, штаны прилипают, беда. Еле в теплушку вперли. А народу смешно. Хохочут. Интересуются, куда музыку везем. А везем в Череповецкую на масло. Привезли в Череповецкую. Волокем в одну деревню. Не берут. Один мужик было взял, да в его избенку рояль не лезет. Уж мы и так и этак — никак. Хотели стенку разбирать — заартачился серый, не позволил. И цену хорошую дает и рояль ему иметь хочется, а никак. Я говорю: — Ты, милый, не расстраивайся. Не лезет, не надо. Пущай во дворе стоять будет на вольном воздухе. Еще и лучше. Так нет, не хочет. Я говорю: — Не хочешь, не надо. Не расстраивайся. Можем мы тебе над рояльчиком навесик вроде беседки устроить. Нет. Боится, что корова пугаться будет. Не хочет, не надо. Волокем рояльку в другую деревню. В другой деревне опять беда — не лезет музыка ни в одну избу. Стали совещаться чего делать. Решили не оптом, а в розницу продавать — кому педали, кому струну, кому что. Ничего, разбазарили. А что неприятность, то неприятность после вышла. Когда вернулись, к ответу потянули. А на суде выяснилось, отчего рояль в избу не влезал. Надо было ножки откручивать. Век живи — век учись. Только вот и была одна неприятность с этой твердой валютой, а то все сходило чинно, чисто и благородно. Хорошо было и весело, не то, что с теперешней валютой. Старый ветеран Тут недавно праздник был — юбилей Красной Армии. Хотел я свои воспоминания в какой-нибудь орган пристроить — не берут, черти липовые, не хочут. Ходил, ходил — ни в какую: отказывают. Я говорю: — Если денег, например, нету у вас в органе, то я обожду, надо мной не каплет. Печатайте. А они насчет денег ничего утвердительного не говорят, но печатать отказывают. Дозвольте уж мне, уважаемые редакторы, поместить в вашем полупочтенном органе свои славные воспоминания про Красную Армию, и как, знаете ли, меня забрали в ее ряды и как после того погнали на фронт. Чудные и светлые воспоминания! В настоящее время, когда государство перешло на мирное строительство, я тоже по-прежнему торгую на рынке орешками и сластями. Но в эти торжественные дни, как старый боевой конь при звуках военной трубы, я записываю свои воспоминания, хотя супруга Дарья Васильевна лезет драться по морде и умышленно опрокидывает пузырек с чернилами, требуя, чтоб я прекратил писание. Уважаемые редакторы, извините ей, старой бабе, — не ведает, что творит. Не понимает она всей военной славы. И где же ей понять? Это я в свое время действительно ходил по улицам, присоединяясь к какой-нибудь демонстрации и громко крича ура. А раз, проходя по улице Герцена со стягами, я увидел такую картину. Смотрю, будто на углу народ скопился и жадно что-то читает. Подхожу. — Чего, спрашиваю, пишут? Не дорогие ли лозунги напечатаны? — Нету, говорят, это не лозунги, это в Красную Армию берут. Екнуло у меня сердце от предчувствия и задрожали руки. Попался, думаю, забрили. Но вслух говорю равнодушно: — Да ну, говорю, какие же года берут? Неужели же и восемьдесят третий год берут? — Да, говорят, берут. — Позвольте, говорю, а может, я нездоровый, может, я и ружье не подыму, как же так? — Не знаем, говорят, обратитесь в военный комиссариат. Побежал я в комиссариат. А настроение плохое, хоть в речку с моста. Но бодрюсь. Не сдамся, думаю, даром. Прихожу. Сидит этакий белобрысенький, в картузе и из пузырька пишет. — Здравствуйте, говорю. Берут, говорю, восемьдесят третий год или это сущие враки? — Да, говорит, берут. — Позвольте, говорю, может, я больной, может, у меня внутри черт знает чего делается?! — Подавайте, говорит, на врачебную комиссию. — Пожалуйста, отвечаю. Записал он меня на комиссию и просит уйти честью. Ну, ушел. Вышел на улицу. Опять демонстрации ходят. Пошел и я за стягами. Иду, кричу дорогие лозунги, вдруг женин папашка навстречу прется. — Мое, говорит, вам. Не берут ли, говорит, в армию? — Берут, говорю, чего и делать, не знаю. А женин папашка отвечает: — Можно, говорит, ногу ляписом прижечь или же купоросом. — Да уж, говорю, я про это думал. Небось чересчур больно и попасться можно. — Да уж, говорит, не без того. Хотел я за эти слова жениному папашке по роже ударить, но удержался. Думаю: не ведает, что творит. Попрощался с ним грустно и домой пошел. Прихожу домой и обдумываю, чего делать. А была у меня болезнь: в восемнадцатом году объелся я пшеном. Очень даже сильно меня рвало и несло. И были свидетели — жена и квартирный жилец Егор Пятин. Ладно, думаю, возьму их в свидетели. И вот наступила комиссия. Беру свидетелей и иду. Являюсь. Вызывают фамилию на Кы — Кукушкин. Подхожу. Почтительно здороваюсь за руки. — Чем, говорят, страдаете? Все ли на руках пальцы? — Пальцы, говорю, все, можете проверить, а животом действительно страдаю и по ночам блюю. Пощупали живот и говорят: — Здоровый. Подходи, который следующий. — Позвольте, говорю, как это здоров? У меня, говорю свидетели есть. И зову свидетелей. Являются жена и Егор Пятин. Здороваются с комиссией. А врачи как один руками машут и не хотят здороваться. И не только не хотят здороваться, а и слушать их не желают. Хотел я старшему из комиссии в бороденку плюнуть — удержался. Не ведает, думаю, что творит. Ну, вижу, сорвалась вся музыка. Надо, думаю, поступать в армию. И тут же поступил. Ну, поступил. Две недели проходит — пожалуйте, гражданин Кукушкин, на фронт, честью просим. Поехали на фронт. Приехали. Пули, конечно, летают, пушки, бомбометы… А один из командиров, спасибо ему, устроил меня в обоз на двуколке ездить. И пробыл я в армии полгода. А когда отступали мы от Нарвы, я сильно погнал клячонку, а она меня скинула из двуколки. А другая клячонка, не нашего только полка, наступила мне на ногу. Но уволили меня по другой причине — года вышли. Зря чертова кляча наступила на ногу. haharms.ru рассказы - Михаил Зощенко - фельетоны |
НА
ГЛАВНУЮ
Человеческое достоинство. Божественное Последнее рождество. Крепкая женщина Святочные рассказы. Собачий нюх Черт. Монастырь. Любовь Хозрасчет. Три документа. Китайская Исторический. Брак по расчету. Счастье Бедный вор. Медик. Диктофон В порядке приказа. Забытый лозунг Случай в больнице. Твердая валюта Фома неверный. Бедный человек Пациентка. Исповедь. Передовой человек Бедность. Богатая жизнь. Агитационный Верная примета. Плохие деньги. Живой Подшефное село. Разговоры Поводырь. Родственник. Воздушная почта Открытое письмо. Маломыслящие Семейное счастье. Точная наука Щедрые люди. Почетный гражданин Европеец. Случай в провинции Тетка Марья. Нянькина сказка Рассказ певца. Полетели. Герои Остряк-самоучка. Случай. Шестеренка Паутина. Случай на заводе. Полеты Двугривенный. Разложение. И только Костюм маркизы. Каприз короля. Конец Актриса. Мещаночка. Сосед Подлец. Как она смеет. Тайна счастливого Муж. Я не люблю вас. Серый туман Искушение. Рыбья самка. Любовь Война. Старуха Врангель. Лялька Рассказы Синебрюхова Гришка Жиган. Черная магия. Веселая Последний барин. Про попа. Трупиков Метафизика. Письма в редакцию Обязательное постановление. Мемуары Новый Письмовник. Мадонна. Сенатор Вор. Собачий случай. Веселая масленица Сила таланта. Веселые рассказы. Попугай Бабкин муж. Нищий. Карусель Четверо. Свиное дело. Тревога Электрификация. Об овощах. Веселые Плохая ветка. Матренища. В защиту Холостые пожарные. Еще не так страшно Спецодежда. Сдвиг. Молитва Речь на банкете. Не по адресу. Ругатели С перепугу. Комар носа. Обязательное Хотя и брехня. Цены понижены. Из науки Европа. Новый человек. Писатель Старая крыса. Приятная встреча Неизвестный друг. Руковод. Баба Честный гражданин. Протокол Приятели. Беда. Жертва революции Тщеславие. Аристократка. Герой МИХАИЛ ЗОЩЕНКО: ЗОЩЕНКО рассказы 1 ЗОЩЕНКО рассказы 2 ЗОЩЕНКО фельетоны ЗОЩЕНКО для детей ЗОЩЕНКО биография |