Рассказы: Зощенко: Поводырь. Родственник. Воздушная почта |
|
|
Зощенко
Михаил: рассказы и произведения: Поводырь. Родственник. Воздушная
почта: Читать
тексты рассказов - Поводырь. Родственник. Воздушная почта -
Зощенко:
три рассказа, фельетона.
Поводырь Каждый день один за другим шли поезда с севера на юг. Тысячи замученных, бледных северян, изумляясь необыкновенному солнцу и нестерпимой жаре, вылезали из-под раскаленных крыш вагонов. Среди этих изумленных северян был и я. На одной маленькой промежуточной станции я сошел с поезда с небольшим своим багажом. Я бросил чемодан на платформу и присел на него, ожидая, что ко мне со всех ног бросится куча носильщиков. Я уже рассчитал, что выберу себе здоровенного загорелого парня. Однако, носильщики ко мне не бросились. Станция была почти пуста. На платформу вышел только начальник станции — босой, в расстегнутой белой блузе. Он с явным недовольством посмотрел заспанными глазами на поезд, зевнул, потом снова посмотрел на поезд и вдруг с негодованием махнул на него фуражкой. Поезд, лязгая буферами, пошел дальше. Я сидел на своем чемодане, тяжело дыша от непривычной жары. Носильщиков не было. — Товарищ, — крикнул я начальнику станции, — извиняюсь, товарищ… Есть тут носильщики? Начальник станции остановился, подтянул штаны и, видимо, только сейчас заметив меня, сказал: — Сейчас. Одну минуту. И вошел в помещение. Через минуту он вернулся застегнутый и в сапогах, и любезным тоном спросил: — Вам чего? Носильщиков? А вот носильщики. Спят. Действительно, за углом дома лежали на животах трое ужасно загорелых мальчишек. Двое из них спали. Третий, совсем небольшой, лет двенадцати, вскочил при виде нас на ноги. — Чего? Вещи, что ли, нести, гражданин? — спросил он деловым тоном. — Вещи… Вот чемодан… Легкий… — Можно, — сказал парнишка. — Только Палькина очередь. Спит он еще. Вы обождите. — А ты не можешь? — Да-а, — сказал парнишка, — Палька драться будет. Его очередь. Начальник станции подмигнул мне и засмеялся. — Боятся его. Отчаянный очень подросток. И потом, желая, видимо, мне пояснить, добавил: — Это Палька Ершов. Его тут все боятся. Очень даже отчаянный, смелый подросток. — Я не боюсь, — сказал парнишка, — а только Палькина очередь. Палька Ершов лежал на животе, уткнувшись носом в землю. На грязной босой подошве его ноги было написано — 1 р. Видимо, ниже означенной цены трогать Пальку нельзя. — Палька! — крикнул я. — Он не велел будить, — сказал парнишка. — Пущай, говорит, обождут пассажиры. Я засмеялся. Парнишка тоже засмеялся и сказал, оправдываясь: — Палька очень отчаянный. Смелый. Он даже слепца убил. — Как? Слепца убил? — Слепца. Он слепца водил. А после мальчишки смеяться над ним стали. Зачем водит… А Палька завел слепца в поле и теку. А слепец за ним. А Палька в овраг. А слепец потонул в воде… Все это парнишка проговорил залпом, опасливо поглядывая на Пальку. Мне показалось, что Палька не спит. И действительно, он вдруг перевернулся, лег на спину, посмотрел на меня прищуренным глазом и зевнул. Мне показалось, что Палька и раньше не спал, а только делал вид, что спит, а на самом деле отлично все слышал. Он зевнул еще раз, ковырнул пальцем в носу и сказал лениво: — Вещи, что ли? Куда? Я сказал. Палька вскочил на ноги, кинулся к моему чемодану и, легко взвалив его на плечи, быстро, почти бегом, пошел. Я еле поспевал за ним. Палька оглянулся раз или два и надбавил шагу. Ему, видимо, доставляло огромное удовольствие гнать меня, как барана. Нестерпимая жара, пыль били меня в лицо. Я шел все медленней и медленней и, наконец, потерял Пальку из виду. Каюсь: я испугался. Я подумал, что чемодан мой пропал безвозвратно. Но на повороте дороги, в тени, под деревом, я увидел Пальку. Он сидел на моем чемодане и меланхолически сплевывал через зубы. Вид у меня, наверное, был смешной. Палька посмотрел на меня и засмеялся. — Не бойсь, — сказал Палька, — не унесу. Мы несколько отдохнули, покурили и пошли дальше. — Палька, — спросил я, — а верно, что ты слепца убил? — Брешут, — сказал Палька, гордо улыбаясь. — Брешут мальчишки про слепца. — С чего ж им врать? — А я знаю? — сказал он. — Язык без костей. Можно брехать. — Палька, — сказал я, еле поспевая за ним, — верно, что ты поводырем был? Слепца водил? — Это верно, — сказал Палька. — Я слепца пять лет водил. Мне матка велела слепца водить. Я, может, по всей местности его водил. Может, по всей России. А после мне скушно стало. Ребята тоже, конечно, смеяться начали. Время, говорят, теперь не такое — слепцов водить. Не царский режим. Бросай его. Пущай подростков не эксплуатирует. Ты теперь гражданин. — И ты бросил? — спросил я. — Я-то? — сказал Палька. — Бросил. Конечно. А он, шельма, чувствовал, что я его наверно брошу. Я до ветру, например, иду, а он, шельма, дрожит, за руку чепляется. Не смей, говорит, без меня до ветру ходить. А я говорю ему: я, говорю, дяденька Никодим, сейчас, до ветру только. А он цоп за руку и не пущает… А после мне очень скушно стало его водить. И пошли мы в поле. А я говорю: я сейчас, дяденька Никодим… И сам за куст. Он, шельма, за мной. Я притаился. А он дрожит, шельма. — Палька! — кричит. — Неужели же ты бросишь меня, стерва? — А я молчу. А он кричит: — Я, кричит, тебе, шкету, полботинки справлю. — А я говорю: — Не надо, говорю, мне полботинки. Мне, говорю, босиком больно хорошо. — А он на мой голос — за мной. Нос у него до того чуткий, — знает, где я. Я побежал немножко, и присел у оврага. А он воздух нюхает и бежит вровень… Целый день бежали. А после мне скушно стало бежать. Я и спрыгнул в воду. А дяденька Никодим тоже, как брякнется вниз и поплыл. — И что же, — спросил я, — потонул он? — А я знаю? — ответил Палька. — Может, он, конечно, и не потонул. Они, слепцы, живучие черти. А только мне этих слепцов очень даже скушно водить. Я завсегда их бросаю. Пущай подростков не трогают… Мы теперь, значит, граждане, с сознанием. Палька дотащил мой чемодан и, получив рубль, не прощаясь, бросился назад. Родственник Два дня Тимофей Васильевич разыскивал своего племянника Серегу Власова. А на третий день, перед самым отъездом, нашел. В трамвае встретил. Сел Тимофей Васильевич в трамвай, вынул гривенник, хотел подать кондуктору, только глядит — что такое? Личность кондуктора будто очень знакомая. Посмотрел Тимофей Васильевич — да! Так и есть — Серега Власов собственной персоной в трамвайных кондукторах. — Ну! — закричал Тимофей Васильевич. — Серега! Ты ли это, друг ситный? Кондуктор сконфузился, поправил, без всякой видимой нужды, катушку с билетами и сказал: — Сейчас, дядя… билеты додам только. — Ладно! Можно, — радостно сказал дядя. — Я обожду. Тимофей Васильевич засмеялся и стал объяснять пассажирам: — Это он мне родной родственник, Серега Власов. Брата Петра сын… Я его семь лет не видел… сукинова сына… Тимофей Васильевич с радостью посмотрел на племянника и закричал ему: — А я тебя, Серега, друг ситный, два дня ищу. По городу роюсь. А ты вон где! Кондуктором… А я и по адресу ходил. На Разночинную улицу. Нету, отвечают. Мол, выбыл с адреса. Куда, отвечаю, выбыл, ответьте, говорю, мне. Я его родной родственник. Не знаем, говорят… А ты вон где — кондуктором, что ли? — Кондуктором, — тихо ответил племянник. Пассажиры стали с любопытством рассматривать родственника. Дядя счастливо смеялся и с любовью смотрел на племянника, а племянник явно конфузился и, чувствуя себя при исполнении служебных обязанностей, не знал, чего ему говорить и как вести себя с дядей. — Так, — снова сказал дядя, — кондуктором, значит. На трамвайной линии? — Кондуктором… — Скажи, какой случай! А я, Серега, друг ситный, сел в трамвай, гляжу — что такое? Обличность будто у кондуктора чересчур знакомая. А это ты. Ах, твою семь-восемь!.. Ну, я же рад… Ну, я же доволен… Кондуктор потоптался на месте и вдруг сказал: — Платить, дядя нужно… Билет взять… Далеко ли вам?.. Дядя счастливо засмеялся и хлопнул по кондукторской сумке. — Заплатил бы! Ей-богу! Сядь я на другой номер, или, может быть, вагон пропусти — и баста — заплатил бы. Плакали бы мои денежки. Ах, твою семь-восемь!.. А еду я, Серега, друг ситный, до вокзалу. — Две станции, — уныло сказал кондуктор, глядя в сторону. — Нет, ты это что? — удивился Тимофей Васильевич. — Ты это чего, ты правду? — Платить, дядя, надо, — тихо сказал кондуктор. — Две станции… Потому как нельзя дарма без билетов ехать… Тимофей Васильевич обиженно сжал губы и сурово посмотрел на племянника. — Ты это что же — с родного дядю? Дядю грабишь? Кондуктор тоскливо посмотрел в окно. — Мародерствуешь, — сердито сказал дядя. — Я тебя, сукинова сына, семь лет не видел, а ты чего это? Деньги стребоваешь за проезд. С родного дядю? Ты не махай на меня руками. Хотя ты мне и родной родственник, но я твоих рук не испужался. Не махай, не делай ветру перед пассажирами. Тимофей Васильевич повертел гривенник в руке и сунул его в карман. — Что же это, братцы, такое? — обратился Тимофей Васильевич к публике. — С родного дядю требует. Две, говорит, станции… А? — Платить надо, — чуть не плача, сказал племянник. — Вы, товарищ дядя, не сердитесь. Потому как не мой здесь трамвай. А государственный трамвай. Народный. — Народный, — сказал дядя, — мне это не касается. Мог бы ты, сукин сын, родного дядю уважить. Мол, спрячьте, дядя, ваш трудовой гривенник. Езжайте на здоровье. И не развалится от того трамвай. Я в поезде давеча ехал… Неродной кондуктор, а и тот говорит: пожалуйста, говорит, Тимофей Васильевич, что за счеты… Так садитесь. И довез… неродной… Только земляк знакомый. А ты это что — родного дядю… Не будет тебе денег. Кондуктор вытер лоб рукавом и вдруг позвонил. — Сойдите, товарищ дядя, — официально сказал племянник. Видя, что дело принимает серьезный оборот, Тимофей Васильевич всплеснул руками, снова вынул гривенник, потом опять спрятал. — Нет, — сказал, — не могу! Не могу тебе, сопляку, заплатить. Лучше пущай сойду. Тимофей Васильевич торжественно и возмущенно встал и направился к выходу. Потом обернулся. — Дядю… родного дядю гонишь, — с яростью сказал Тимофей Васильевич. — Да я тебя, сопляка… Я тебя, сукинова сына… Я тебя расстрелять за это могу… У меня много концов в Смольном. Тимофей Васильевич уничтожающе посмотрел на племянника и сошел с трамвая. Воздушная почта У синей кружки с аэропланом — кучка людей. Люди заглядывают в отверстие, постукивают пальцами по железу и с любопытством рассматривают обыкновенную почтовую кружку, выкрашенную в синий цвет. Какой-то человек в кепке, протискавшись к самой кружке, говорит восторженно: — В Америке, скажем, кружки. И у нас кружки. В Америке письма на еропланах возят и у нас, извиняюсь, не на тележках. — И что же это, граждане, — спрашивает кто-то, — в любую губернию доходят? — Письма-то? Конечно, в любую. — А куда суют-то, если письмо?.. Человек в кепке становится в позу добровольного инструктора и объясняет: — Суют сюда… Отсюда, конечно, вынимают. А это, граждане, аэроплан написан, на кружке — воздушная то есть почта. А синий цвет, чтоб за желтый, значит, не приняли… — Скажи пожалуйста… — А в Америке-то тоже синий? — Конечно… — Хоть бы посмотреть, какие это люди письма опутают… — А разные люди опущают, — поясняет «инструктор», — кому надобность, тот и опущает. — И многие опущают? — Это, гражданин, не могу вам сказать. Неизвестно. — Чего неизвестно, — говорит скромного вида старичок, — известно. Мало опущают. Я, гражданин, может с утра стою — пожрать некогда. Гляжу, какие это люди опущают. И нет. Не подходят. Да, действительно, интересуются, трогают руками, но не опущают… Какой-то парнишка, деловито растолкав людей, подходит к кружке. В руках у него пакет. — Позвольте, граждане, — говорит подросток, — расступитесь. Он подходит к кружке и просовывает в отверстие свой пакет… Толпа с нескрываемой завистью глядит на парнишку. Парнишка отходит в сторону и вдруг фыркает в руку. — Чего ты? — Кхы… Дерьмо опустил. Кхы… Подметку в газете заместо письма. Кто-то пытается схватить парнишку — он исчезает. — Сволочь какая! — удивляется человек в кепке. Подходит милиционер. — Проходите, граждане! Проходите. Не задерживайте движение трудящихся граждан. Толпа лениво расходится. Через пять минут у синей кружки снова стоит несколько человек. haharms.ru рассказы - Михаил Зощенко - фельетоны |
НА
ГЛАВНУЮ
Человеческое достоинство. Божественное Последнее рождество. Крепкая женщина Святочные рассказы. Собачий нюх Черт. Монастырь. Любовь Хозрасчет. Три документа. Китайская Исторический. Брак по расчету. Счастье Бедный вор. Медик. Диктофон В порядке приказа. Забытый лозунг Случай в больнице. Твердая валюта Фома неверный. Бедный человек Пациентка. Исповедь. Передовой человек Бедность. Богатая жизнь. Агитационный Верная примета. Плохие деньги. Живой Подшефное село. Разговоры Поводырь. Родственник. Воздушная почта Открытое письмо. Маломыслящие Семейное счастье. Точная наука Щедрые люди. Почетный гражданин Европеец. Случай в провинции Тетка Марья. Нянькина сказка Рассказ певца. Полетели. Герои Остряк-самоучка. Случай. Шестеренка Паутина. Случай на заводе. Полеты Двугривенный. Разложение. И только Костюм маркизы. Каприз короля. Конец Актриса. Мещаночка. Сосед Подлец. Как она смеет. Тайна счастливого Муж. Я не люблю вас. Серый туман Искушение. Рыбья самка. Любовь Война. Старуха Врангель. Лялька Рассказы Синебрюхова Гришка Жиган. Черная магия. Веселая Последний барин. Про попа. Трупиков Метафизика. Письма в редакцию Обязательное постановление. Мемуары Новый Письмовник. Мадонна. Сенатор Вор. Собачий случай. Веселая масленица Сила таланта. Веселые рассказы. Попугай Бабкин муж. Нищий. Карусель Четверо. Свиное дело. Тревога Электрификация. Об овощах. Веселые Плохая ветка. Матренища. В защиту Холостые пожарные. Еще не так страшно Спецодежда. Сдвиг. Молитва Речь на банкете. Не по адресу. Ругатели С перепугу. Комар носа. Обязательное Хотя и брехня. Цены понижены. Из науки Европа. Новый человек. Писатель Старая крыса. Приятная встреча Неизвестный друг. Руковод. Баба Честный гражданин. Протокол Приятели. Беда. Жертва революции Тщеславие. Аристократка. Герой МИХАИЛ ЗОЩЕНКО: ЗОЩЕНКО рассказы 1 ЗОЩЕНКО рассказы 2 ЗОЩЕНКО фельетоны ЗОЩЕНКО для детей ЗОЩЕНКО биография |