Рассказы: Зощенко: Паутина. Случай на заводе. Полеты. Кругом 16 |
|
|
Зощенко
Михаил: рассказы - Паутина. Случай на заводе. Полеты. Кругом 16 -
читать
тексты рассказов М.Зощенко и фельетоны
Паутина Вот говорят, что деньги сильней всего на свете. Вздор. Ерунда. Капиталисты для самообольщения все это выдумали. Есть на свете кое-что покрепче денег. Двумя словами об этом не рассказать. Тут целый рассказ требуется. Извольте рассказ. Высокой квалификации токарь по металлу, Иван Борисович Левонидов, рассказал мне его. — Да, дорогой товарищ, — сказал Левонидов, — такие дела на свете делаются, что только в книгу записывай. Появился у нас на заводе любимчик — Егорка Драпов. Человек он арапистый. Усишки белокурые. Взгляд этакий вредный. И нос вроде перламутровой пуговицы. А карьеру между тем делает. По службе повышается, на легкую работу назначается и жалованье получает по высшему разряду. Мастер с ним за ручку. А раз даже, проходя мимо Егорки Драпова, мастер пощекотал его пальцами и с уважением таким ему улыбнулся. Стали рабочие думать что и почему. И за какие личные качества повышается человек. Думали, гадали, но не разгадали и пошли к инженеру Фирсу. — Вот, говорим, любезный отец, просим покорнейше одернуть зарвавшегося мастера. Пущай не повышает своего любимца Егорку Драпова. И пальцем пущай не щекотит, проходя мимо. Сначала инженер, конечно, испугался — думал, что его хотят выводить на свежую воду, но после обрадовался. — Будьте, говорит, товарищи, благонадежны. Зарвавшегося мастера одерну, а Егорку Драпова в другое отделение переведу. Проходит между тем месяц. Погода стоит отличная. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. А любимчик — Егорка Драпов — карьеру между тем делает все более заманчивую. И не только теперь мастер, а и сам любимый спец с ним похохатывает и ручку ему жмет. Ахнули рабочие. И я ахнул. — Неужели же, думаем, правды на земле нету? Ведь за какие же это данные повышается человек и пальцами щекотится мастером? Пошли мы небольшой группой к красному директору Ивану Павловичу. — Вы, говорим, который этот и тому подобное. Да за что же, говорим, такая несообразность? А красный директор, нахмурившись, отвечает: — Я, говорит, который этот и тому подобное. Я, говорит, мастера и спеца возьму под ноготь, а Егорку Драпова распушу, как собачий хвост. Идите себе, братцы, не понижайте производительность. И проходит месяц — Егорка Драпов цветет, как маков цвет или, скажем, хризантема в саду. Балуют его и милуют, и ручку со всех сторон наперерыв ему жмут. И директор жмет, и спец жмет, и сам мастер, проходя мимо, щекотит Егорку Драпова. Взвыли тут рабочие, пошли всей гурьбой к рабкору Настану. Плачутся: — Рабкор ты наш, золото, драгоценная головушка. Ругали мы тебя, и матюкали, и язвой называли: мол, жалобы зачем в газету пишешь. А теперича, извините и простите… Выводите Егорку Драпова на свежую воду. — Ладно, — сказал Настин. — Это мы можем, сейчас по можем. Дайте только маленечко сроку, погляжу, что и как и почему человек повышается. Хвост ему накручу — будьте покойны. И проходит месяц. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. Птички по воздуху порхают и бабочки крутятся. А Егорка Драпов цветет жасмином или даже пестрой астрой распушается. И даже рабкор Настин, проходя однажды мимо, пощекотал Егорку и дружески ему так улыбнулся. Собрались тут рабочие обсуждать. Говорили, говорили — языки распухли, а к результату не пришли. И тут я, конечно, встреваю в разговор. — Братцы, говорю, я, говорю, первый гадюку открыл, я ее и закопаю. Дайте срок. И вдруг на другой день захожу я в Егоркино отделение и незаметно становлюсь за дверь. И вижу. Мастер домой собирается, а Егорка Драпов крутится перед ним мелким бесом и вроде как тужурку подает. — Не застудитесь, говорит, Иван Саввич. Погодка-то, говорит, страсть неблагоприятная. А мастер Егорку по плечу стукает и хохочет. — А и любишь, говорит, ты меня, Егорка, сукин сын. А Егорка Драпов почтительно докладывает: — Вы, говорит, мне, Иван Саввич, вроде как отец родной. И мастер, говорит, вы отличный. И личностью, говорит, очень, говорит, вы мне покойную мамашу напоминаете, только что у ей усиков не было. А мастер пожал Егоркину ручку и пошел себе. Только я хотел из-за двери выйти, шаг шагнул — рабкор Настин прется. — А, говорит, Егорушка, друг ситный! Я, говорит, знаешь ли, такую давеча заметку написал — ай-люли. А Егорка Драпов смеется. — Да уж, говорит, ты богато пишешь. Пушкин, говорит, и Гоголь дерьмо против тебя. — Ну спасибо, — говорит рабкор, — век тебе не забуду. Хочешь, тую заметку прочту? — Да чего ее читать, — говорит Егорка, — я, говорит, и так, без чтения в восхищении. Пожали они друг другу ручки и вышли вместе. А я следом. Навстречу красный директор прется. — А, говорит, Егорка Драпов, наше вам… Ну-ка, говорит, погляди теперича, какие у меня мускулы. И директор рукав свой засучил и показывает Егорке мускулы. Нажал Егорка пальцем на мускулы. — Ого, говорит, прибавилось. — Ну спасибо, — говорит директор, — спасибо тебе, Егорка. Тут оба-два — директор и рабкор — попрощались с Егоркой и разошлись. Догоняю я Егорку на улице, беру его, подлеца, за руку и отвечаю: — Так, говорю, любезный. Вот, говорю, какие паутины вы строите. А Егорка Драпов берет меня под руку и хохочет. — Да брось, говорит, милый… Охота тебе… Лучше расскажи, как живешь и как сынишка процветает. — Дочка, говорю, у меня, Егорка. Не сын. Отличная, говорю, дочка. Бегает… — Люблю дочек, — говорит Егорка. — Завсегда, говорит, любуюсь на них и игрушки им жертвую… И проходит месяц. Ветры дуют южные. И наводнения не предвидится. А Егорка Драпов цветет, как маков цвет или, скажем, хризантема в саду. А вчера, проходя мимо, пощекотал я Егорку Драпова. Черт с ним. Хоть, думаю, и подлец, а приятный человек. Полюбил я Егорку Драпова. Случай на заводе Фельдшер усмехнулся и пояснил: — Больных мы, милый, теперича отваживаем. Которые, знаешь ли, мнимые, лодыри или с мелкими медицинскими болезнями — отваживаем. Домой не отпущаем. Потому — профсоюзом строже велено в болезнях разбираться. — Так я больной же, — сказал Ваня Чижов. — Желудок — болезнь не мелкая. Первейший орган. Сами посудите, гражданин фельдшер. — Это уж дозвольте науке знать, — ехидно сказал фельдшер. — Первейший это орган или он не первейший, наука в этом вполне разбирается, имейте в виду… Чем болеешь-то? Покажи явные признаки. Фельдшер меланхолически потрогал живот больного рукой и сказал: — Объективных признаков нетути. Желудок лояльный. Пуп стоит на месте… Здоров. Ступай себе. — Братишка, — испуганно сказал Ваня Чижов, — больной же я. Как же это так? — Валяй, валяй, валяй, — сказал фельдшер. — Не задерживай научных сотрудников. Не приказано науке хороводиться с мелкими болезнями. А у тебя и признаков нету. И пуп на месте. Ходи веселей. Охнул Ваня Чижов, схватился за живот и побежал в отделение к мастеру. — Хотя пропуск вы дайте, — сказал Чижов мастеру, — на ногах еле стою — падать хочется. — Не могу, браток, — сказал мастер. — Теперь которые лодыри, мнимые и прогульщики — борьба с этим. Разве я? Профсоюз борется… Пойми ты, чудак-человек. Не могу. И не проси лучше. Ваня Чижов снова охнул и, чувствуя острую резь в желудке и испарину на всем теле, побежал рысью к директору. Директор сидел в кабинете и угрюмо подписывал бумаги. — Товарищ, — робко сказал Чижов. — Болен я… Объелся… — Все мы понемногу больные, — сказал примирительно директор. — Все мы нездоровые… Я вот тоже ужасно болен. А молчу. Я, погляди, молодцом еще держусь… — Товарищ… Батюшка… — лепетал Ваня Чижов. — За что же, помилуйте?.. Пуп у меня, действительно, на месте, а внутре режет… Неверующий, а побожиться могу… Директор печально вздохнул, грустно улыбнулся и добавил: — Не могу идти против науки. Верю, но не могу. Иди, милый. Иди, дорогой товарищ. Не теряй понапрасну драгоценное время. Ваня Чижов встал на четвереньки и, не теряя драгоценного времени, пополз в свое отделение. Вечером Чижова отвезли в больницу. А на другой день хирург, скорбно сжав губы, резал Чижову живот, хотя пуп и стоял на месте. Полеты в кредит Началось широкое кредитование. Наконец-то — дождались. Случилось это так. В город Астрахань (арбузами славится) прибыл аэроплан. Ну, натурально, в городе волнение поднялось. Этакий, можно сказать, новейший, летающий, несамогонный аппарат, да в этаком, можно сказать, городе. В Астрахани то есть. Очень замечательно. Ну, начались волнения. А в ГСПС тоже начали волноваться. А дело было к вечеру, делать было нечего. Вот секретарь ГСПС по фамилии (не любим сплетничать) Будников взволновался и говорит: — Надо лететь. Какая цена полету? А заведывающий отделом ГСПС — не любим сплетничать — т. Немцев отвечает: — С рыла по шесть рублей. Хотя и дорого, но можно в кредит. Дело было к вечеру, делать было нечего. Вот завотделом возьми и махни по всем отделам союза бумаженцию: «ГСПС рекомендует губотделам союзов открыть кредит лицам, изъявившим желание полетать. Плата с членов ОДВФ — 5 р. и с членов союза — 6 р.». А в отделах растерялись. — Это, говорят, не колбаса, чтоб в кредит. А астраханский райкомвод даже обиделся. И махнул бумажку в ЦК водников, дескать, не колбаса это. Как быть? А ЦК водников (дело было к вечеру) махнул бумажку в ВЦСПС, дескать, не колбаса это. И можно ли такие нереальные воздушные вещи в кредит? Так и написали: «Просим сообщить, правильно ли означенное постановление ГСПС о полетах в кредит?» А ВЦСПС махнуть бумажки некуда. Разве что в «Бузотер». Вот он и махнул. Дескать, разрешите вопрос по существу. А «Бузотеру» и разрешать нечего. Только что факт констатировать может: началось широкое кредитование. А касаемо шести рублей с носа, то это рабочему дорого хоть бы и в кредит. Когда будет по рублю — нам скажите. Полетим за наличные, если ветру не будет. Кругом 16 На днях приехал из деревни Вася Ершов. Ершовых, конечно, в Советской, как собак нерезаных. Ну а который мой Ершов — единственный один Василий Иванович — старый опытный спец, в кооперативе продавец и хлебопек, между прочим. Приехал. Прожил он в деревне год два месяца у своих родственников. Отдохнул, округлился, жирком налился. Хотел еще дольше жить, да совесть замучила. «Нет, думает, надо взад вертаться. Довольно саботировать, довольно свое дарованье в землю зарывать. Надо по специальности пожить. А то перед народом как-то неловко и совестно». Спекли Ершову родственники пирог с капустой. Взял Ершов пирог с капустой. И поехал. «Обрадуются, думает, в Ленинграде. А, скажут, Василь Иваныч приехал по специальности!» Приехал мой Ершов. Подыскал местечко. — Ладно уж, говорит, берите меня, старого опытного спеца. Ваше счастье. — Можно взять, отвечают. Только в союз запишитесь прежде. Стукнул себя Ершов, Василий Иванович, по лбу. «Действительно, думает, шляпа я дурная. Перезабыл порядки. Надо же в союз прежде». Побежал Ершов, Василий Иванович, в союз. — Здорово, говорит, други! Старый, говорит, опытный спец перед вами. Совесть, говорит, замучила — вот и прибыл. Желаю вновь записаться. — Можно, — отвечает заведывающий. — Отчего нет? По ступай, браток, на службу и записывайся. Хлопнул себя Ершов, Василий Иванович, по лбу. «Эх, думает, старый я хрен, чертова мама! Действительно же прежде на службу надо». Побежал на службу. А ему говорят: — Раз вы не в союзе — не можем взять. Побежал Ершов в союз. А ему отвечают: — Раз вы не на службе — не можем взять. Какой же вы член, если вы не работаете? Сами посудите. «Действительно, — подумал Ершов, — какой же я член, если я не работаю». И побежал на службу. Бегает Василий Иванович Ершов по сие время. Пирог с капустой почти съеден. Чего будет дальше — неизвестно. А ты, читатель, если увидишь на улицах Ленинграда бегущего человека, на лице которого написано крайнее удивление и испуг, то знай — это и есть мой Ершов, Василий Иванович. Пожалей его, дорогой читатель! Попал, бедняга, в непромокаемое. Кругом — шестнадцать. Странные вещи творятся на свете! haharms.ru рассказы - Михаил Зощенко - фельетоны |
НА
ГЛАВНУЮ
Человеческое достоинство. Божественное Последнее рождество. Крепкая женщина Святочные рассказы. Собачий нюх Черт. Монастырь. Любовь Хозрасчет. Три документа. Китайская Исторический. Брак по расчету. Счастье Бедный вор. Медик. Диктофон В порядке приказа. Забытый лозунг Случай в больнице. Твердая валюта Фома неверный. Бедный человек Пациентка. Исповедь. Передовой человек Бедность. Богатая жизнь. Агитационный Верная примета. Плохие деньги. Живой Подшефное село. Разговоры Поводырь. Родственник. Воздушная почта Открытое письмо. Маломыслящие Семейное счастье. Точная наука Щедрые люди. Почетный гражданин Европеец. Случай в провинции Тетка Марья. Нянькина сказка Рассказ певца. Полетели. Герои Остряк-самоучка. Случай. Шестеренка Паутина. Случай на заводе. Полеты Двугривенный. Разложение. И только Костюм маркизы. Каприз короля. Конец Актриса. Мещаночка. Сосед Подлец. Как она смеет. Тайна счастливого Муж. Я не люблю вас. Серый туман Искушение. Рыбья самка. Любовь Война. Старуха Врангель. Лялька Рассказы Синебрюхова Гришка Жиган. Черная магия. Веселая Последний барин. Про попа. Трупиков Метафизика. Письма в редакцию Обязательное постановление. Мемуары Новый Письмовник. Мадонна. Сенатор Вор. Собачий случай. Веселая масленица Сила таланта. Веселые рассказы. Попугай Бабкин муж. Нищий. Карусель Четверо. Свиное дело. Тревога Электрификация. Об овощах. Веселые Плохая ветка. Матренища. В защиту Холостые пожарные. Еще не так страшно Спецодежда. Сдвиг. Молитва Речь на банкете. Не по адресу. Ругатели С перепугу. Комар носа. Обязательное Хотя и брехня. Цены понижены. Из науки Европа. Новый человек. Писатель Старая крыса. Приятная встреча Неизвестный друг. Руковод. Баба Честный гражданин. Протокол Приятели. Беда. Жертва революции Тщеславие. Аристократка. Герой МИХАИЛ ЗОЩЕНКО: ЗОЩЕНКО рассказы 1 ЗОЩЕНКО рассказы 2 ЗОЩЕНКО фельетоны ЗОЩЕНКО для детей ЗОЩЕНКО биография |